Форумные ролевые игры

  Кошмары были нечастыми гостями сновидений Эйнет, но и не редкими, к сожалению девушки. То воспоминания об осаде, то боль и унижения в нементоне, то слишком богатая фантазия после старых страшных легенд – многое могло послужить катализатором для ужасов ночи. Не раз и не два за свою жизнь девушка просыпалась с криком и, дрожа как осенний лист, ждала рассвета. Не раз и не два она уходила в ночь только бы скрыться за пологом движения от страхов, запустивших когти в податливый разум.
  Но такой жути, как в эту ночь, она не испытывала. И вдвойне страшным было то, что у нее никак не получалось проснуться, словно бы она навек стала заложником этой липкой, смрадной, удушающей пустоты. Обволакиваемая этим Ничем, она словно сама превращалась в Ничто, и от этого ощущения немели члены и забивалась в самую глубь грудной клетки искорка неуступчивой ярости.
  А потом свет потух.

  Эйнет проснулась на насквозь мокрых от пота простынях. Ночная рубашка была задрана до груди, смятое одеяло громоздилось в ногах, давя на них, а подушка, судя по отсутствию ее в радиусе движения рук, валялась на полу, а общее состояние было таким, словно ее всю ночь били ногами. Да еще, видимо, она долго плакала, не просыпаясь, и теперь глаза щипало даже под закрытыми веками. Какое-то время овидда лежала, побаиваясь открыть глаза и увидеть весь ночной ужас, но все же необходимость идти на построение заставила ее подняться. Не открывая глаз – по крайней мере, первые полтора десятка секунд, пока она приходила в себя. Потом все же пришлось «прозреть».
  Зря, как оказалось. Черная грязь, вонь из сна, не исчезнувшая при открытии глаз… Какое-то время девушка сидела, непонимающе хлопая глазами и оглядывая испоганенное ложе. В голову настойчиво билась мысль о том, что ужасы из сна стали до ужаса явными, но гойделка старательно ее отгоняла. Может, это такая проверка от новых сослуживцев? Вон, в нементоне соученики тоже не чурались обидных и злых шуток, начиная от ос в сапогах и кончая навозом в сумке с травами. Почему этого не может быть здесь? А кошмары тогда – лишь следствие неправильно интерпретировавшего вонь разума!

  Успокоив себя таким образом, Эйнет стянула промокшую насквозь ночную рубаху и кинула ее на кровать. Покопавшись в сумке, вытащила расческу и рассчитанным движением ноги подвинула стоявший рядом стул к комоду с зеркалом. Устроившись на нем, девушка молчаливо и сосредоточенно принялась расчесывать волосы, спутавшиеся за время тяжелой ночи в колтуны.
  Черное пятно на бедре было поначалу воспринято, как грязь от болотной жижи, и было подвергнуто оттиранию. Не вышло, да и к тому же выяснилось, что ровно под этим пятном в форме полумесяца оказалась припухлость. Снова побледневшая, кадет-маршал сглотнула и, изогнувшись в странной позе, постаралась рассмотреть черный след, который, казалось, от прикосновений начал пульсировать. Пятно, казалось, прорастало из-под кожи, и не поддавалось ни слюне, ни попытке выдавить его.
  В панике девушка схватилась за нож и попыталась сковырнуть, срезать его. Рука ее дрожала, нож в ней так и плясал. Но, как девушка не старалась, сил нанести самой себе такую глубокую рану у нее не было. В итоге рука дрогнула, и через бедро и след на нем протянулся глубокий, набухающий кровью порез. А вместе с ним пришла даже не боль, а нечто в сотню раз большее. А вместе с этой сверх-болью, вместе с проступающей из голодного рта раны кровью полезли черные твердые сгустки, похожие на трупных червей. Эйнет, вцепившись зубами в руку, чтобы не услышали ее крика, замычала от боли, слезы брызнули из глаз, а от резкого рывка нож улетел в одну сторону, а сама девушка свалилась со стула в другую.

  Сжавшись в позе эмбриона, одной ладонью зажимая себе рот, а другой, рану, она скулила и захлебывалась крупными слезами, вздрагивая всем телом. Немало времени – вечность, наверное – прошло, прежде чем боль улеглась, и сил оказалось достаточно для того, чтобы подняться хотя бы на четвереньки и перевязать раны от скверны на ноге и от зубов на руке чистыми тряпицами из лекарской сумки. Опустошенная, выплакавшая весь ужас, Эйнет умылась холодной водой, зажевала неприятный привкус во рту корешком мяты и, облачившись в привычные черные одежды, похромала на общее построение.
  В душе у нее было полное опустошение и звенящая пустота. Не хотелось ни есть, ни пить, ни хоть что-то делать – только лечь куда-нибудь в темный уголок и помереть. А потом, когда вернутся силы и наберется уверенность, попробовать вырезать нечестивую метку еще раз, но на сей раз предварительно обезболив тело и разум подходящей настойкой или декоктом. Посему все время до принесения клятв она провела в неком подобии прострации, слушая, но не слыша, и только по завершении инструктажа кое-как вернулась в реальность, последовав за остальными «Шиповниками» и их инструктором.

  Речи мастера Рого доносились до нее, как через толщу листвы, и слышалось не каждое слово. Впрочем, общую картину девушка с трудом, но поняла – хотя, положа руку на дуб, ее сейчас больше волновало собственное состояние. Скособочено сидящая на самом краю стула, с красными глазами, нахохлившаяся и мрачная, с небрежно заколотыми волосами и болезненно скривившимися губами, Эйнет являла собой мрачное и скорбное зрелище, в разговоры не встревая и все больше слушая.
  Чуть оживилась она, когда узнала, что владыка Абер Гваэд – тоже ее дальний родственник, что потенциально могло облегчить работу. А могло и осложнить: по молодости лет девушка не слишком была знакома с отношениями между ее семейством и далекими «братьями» отца, и допускала, что не все может быть так гладко. Сведения о таинственных смертях ее не слишком испугали – риск самой умереть от печати тьмы на теле был куда весомее и важнее.

  А вот сослуживцы проявили к произошедшему больший интерес, интересуясь как полномочиями Красных Маршалов, так и наличием идентичных случаев. Вопрос Вятко заставил гойделку на время отвлечься от собственных страданий и задуматься, не слыхала ли она что-то подобное в нементоне, от людей, или трав, или деревьев. В конце концов, и в этом велет прав, все новое – хорошо забытое старое, и старая память, передаваемая из поколения в поколение, вполне могла хранить нечто если не подобное, то близкое.
  Тем временем эттир присоединился к вопрошающим, мысля в верном направлении, но спрашивая не о том. Болезненно вздохнув и непроизвольно коснувшись пальцами бедра, Эйнет, не поднимая головы, прошелестела:
  - Даже скорее не «что говорят», а «кто говорит» - такое лучше узнавать из первых уст… Известно ли, только с людьми и нелюдями такое было, или страдали и животные, и прорастающие?