– Ну, посмотрим уже на месте! – согласился Эдди. – Айда!
И вы, не теряя времени, двинулись в сторону Файв-Пойнтс.
Это был первый раз, когда ты попал в Файв-Пойнтс, и может быть, из-за всех этих рассказов, а может быть, потому что так оно и было, район показался тебе жутеньким. Было еще не поздно, а все равно попадались там пьяные, люди глазели на вас со смесью презрения и любопытства, не было ни одного дома без какой-нибудь неисправности – или окно сломано, или угол покосился, или черепица отлетела, причем видно, что упала на мостовую, а никто и не подумал убирать.
Но глаза боятся – ноги топают: вы шли, шли, и ничего с вами не случалось. Никто не кидался на вас с ножиком, не задирал, не предлагал прямо на улице чего-нибудь эдакого – и вы немного воспряли духом.
– А разговоров-то было! – заявил даже Эдди. – Подумаешь!
Файв-Пойнтс был не очень большой, и вскоре вы поняли, что прошли его почти насквозь, а пивоварни, или какого-нибудь другого здания, на неё похожего, что-то было не видно. Хотя как должна была выглядеть эта пивоварня? Что там? Трубы, раз варят? Или чан огромный для пива? Или бочки? Или что? Хотя стоп, пивоварня же заброшенная вроде как...
Вы набрались смелости и спросили дорогу у мужичка в кепке, который шел по улице, вдев руки в карманы (что, конечно, было довольно неприлично – вам в школе руки держать в карманах строго запрещали, а кто держал – тех били по рукам линейкой).
– Вы про какую пивоварню, парни? – спросил он, окинув вас быстрым, колким взглядом.
– Ну ту... которую все знают, – смущенно ответил Эдди.
– Заброшенную? Где люди жили? – спросил он, кажется, немного насмешливо.
– Ну да!
– Так её же взорвали год назад. Вы чего? Не слышали? – сказал он, посмеиваясь. – Ну вы даё-ё-ё-те!
Вы молча стояли, обескураженные.
Но может быть, тот факт, что Эдди всем соврал, и вам теперь можно пойти домой и точно не получить нагоняй, вас даже обрадовал.
– А вам зачем туда? Нечего вам там делать, пацанята.
– Да там бои, говорят... нас друг позвал... у него батя из Таммани-Холла! – выпалил Эдди.
– Из Таммани-Холла, говоришь? – переспросил дядька и недоверчиво усмехнулся. – Вон оно что! – но потом пожал плечами. – Ну, так бы сразу и говорили. Пивоварню-то снесли, но бои никуда не делись. Их так до сих пор и называют, да, бои на Пивоварне. Чтобы всем понятно было, какие бои-то. Ну да, есть там местечко. Но так не объяснить. На месте спросите. А как отсюда пройти туда, я расскажу.
И он рассказал – выходило, вы рядом прошли, по соседней улице.
(А вот обещанное продолжение)
Вы вернулись, нашли большой обшарпанный дом и стали искать вход. У входа стояли и курили какие-то хмурые типы. Вы помялись и спросили у них, а тут ли проходят бои?
– Малолетки, дуйте домой, – сказал один из них, с рассеченной губой.
– Нас Дэнни позвал, – соврал Эдди.
– Вход платный. У вас деньги-то есть?
– А дорого стоит?
Они засмеялись.
– У тебя столько нет.
– Ладно, спасибо, – ответил Эдди, вы отошли от них, а потом прошмыгнули в дверь.
– Эй, вы куда? – спросила какая-то блеклая, усталая тетка, сидевшая за конторкой.
– Мытуткдругу, – скороговоркой бросил Эдди.
Вы двинулись по тесному коридору, и вам показалось, что вы попали в филиал ада на земле. Коридор был завален всяким хламом, некоторые двери – открыты настежь, проходя мимо вы зяглядывали внутрь, а оттуда на вас смотрели "местные жители": худые, больные, безумные, оборванные. Воздух был пропитан табачным дымом и всякими запахами – от подгоревшей пищи до скипидара. Кто-то где-то глухо кричал на кого-то, потом послышались удары и вскрики. Это было непохоже на бои, а похоже на обычную драку. Вы шли и шли, и конца этому коридору не было.
– Вы еще кто такие? – налетел на вас парень лет двадцати в твидовом пиджаке.
– Да мы на бои пришли. Это где?
Он хмыкнул.
– Я не это спросил.
Кое-как вы объяснили, что вас позвал друг, и что вы здесь первый раз.
– Ну ладно, – кивнул он. – Это в подвале, вы не с той стороны зашли. Идёте сейчас до поворота, потом направо, потом будет красная дверь, спуститесь по лестнице. Деньги есть?
Эдди утвердительно кивнул, потом замялся и спросил, а сколько стоит?
– По два доллара с носа.
Это было чертовски много в ваших реалиях, но Эдди снова кивнул.
Вскоре вы добрались до красной двери (пройдя мимо той, за которой кого-то били – из-за неё теперь доносился женский плачь и еще кто-то голосил на все лады).
За красной дверью действительно была лестница. Вы спустились вниз, в освещаемую керосиновыми фонарями подвальную залу. Тут было что-то вроде трибун, сколоченных из плохо обструганных досок, в середине – пустое пространство, а сбоку – барная стойка (из таких же паршивых, посеревших уже досок). Народ толпился в основном вокруг бара, но и на заплеванных трибунах большинство мест было занято. Никаких стульев или скамеек – люди просто стояли в ожидании или сидели прямо на досках, если не боялись запачкать штаны. Многие курили.
Денег с вас никто не попросил – черт его знает, почему, и вы решили, что проявлять инициативу и искать, кому бы отдать четыре доллара, не стоит.
Кое-как вы заняли места и принялись ждать.
– Давай пива возьмем? – предложил вдруг Эдди расхрабрившись. – Вдруг нам здесь дадут?
В нормальные пабы вас по малолетству не пускали и в Кляйнедойчланде пива бы вам никто не продал.
Он вернулся с кружкой мутной желтоватой жижи. На вкус она оказалась горькой и отдавала горелым хлебушком, так что вы пили эту одну кружку очень долго, но казались себе при этом страшно солидными.
Наконец, вошла группа людей – это были какие-то солидные джентльмены при часах и в сюртуках, а один даже с тростью, и показались бойцы: один был коренастый, с красной рожей, второй – постарше, суховатый. Оба были раздеты по пояс. Тут по рядам прошли два юрких парня с шляпой, в которую все кидали по два доллара. Некоторые спорили и говорили, что заплатят потом, но их, если они упорствовали, просили на выход. Дошла очередь и до вас. Вы перетряхнули карманы – у тебя было только восемьдесят центов, так что платить пришлось Эдди, у которого карманные деньги всегда водились. Он сказал, что ты будешь должен, отдашь когда сможешь.
Потом представили бойцов. Краснорожего звали Майкл О'Дуайр, а второго – Терри Дюфран. Представление каждого бойцы сопровождалось воем и криками той стороны, которая его поддерживала. Объявили сбор ставок: те же два паренька прошлись по трибунам, собирая деньги и раздавая какие-то мятые билетики, на которых писали сумму и букву О или букву Д.
И тут Эдди заметил Дэнни в толпе.
– Эй, Дэнни, привет! – заорал он, помахивая кружкой (пиво вы так и не допили).
Дэнни, который был с какими-то взрослыми парнями, страшно удивился, увидев вас. Честно говоря, его рожа в этот момент была настолько удивленной, что это зрелище стоило не два, а двадцать два доллара. Парни спросили у него, видимо, кто вы такие, он что-то им ответил, но в общем гомоне было не слышно. Он помахал вам рукой, но подходить не стал.
Бойцы вышли в пустое пространство, где на полу была проведена мелом черта. Краснорожий улыбался и что-то говорил своим друганам, а Дюфран стоял спокойный, молчаливый.
Вышел судья – седой ирландец лет сорока, потребовал тишины и объявил правила: бой ведется, пока один из бойцов не признает поражение, не сможет продолжать или не сможет подняться с пола в течение десяти секунд. Ставки будут возвращены, если бой не будет доведен до конца. Раунды отмеряются гонгом, по три минуты, перерыв составляет тридцать секунд. После первого гонга ставки не принимаются. Запрещено использовать любые предметы, удерживаемые в руках, удары головой, ногами, ниже пояса, удары противника, коснувшегося пола коленом, или если ты сам коснулся пола коленом. За нарушения может быть выдано предупреждение или боец сразу же признан проигравшим по решению судьи – и так далее.
– Это правила Призового Лондонского Клуба! Мне ребята с верфи рассказывали, – шепнул тебе Эдди, страшно довольный, что знает такие умные слова.
Ударил гонг и понеслоооось!
Люди повскакали с мест, так что вам еле-еле было видно, что там происходит. Орали все так, что стены тряслись!
– Бей его! Бей! Бей!
– Давай! Давай!
– Дааа! Еще!
Невозможно было оставаться равнодушным в этой борьбе.
Эдди болел за Дюфрана, и, как ни странно, хотя он не был ирландцем, многие тоже болели за него, хотя у О'Дуайра сторонников было больше раза в два. Периодически бил гонг, и тогда люди начинали гомонить, обсуждая удары, кидались к бару за пивом, спорили до хрипоты, проталкивались к "рингу", чтобы дать бойцам свои невероятно ценные советы.
В третьем раунде Дюфран получил удар в бровь, и из рассечения потекла кровь. Но он даже не изменился в лице – такой же был спокойный и уверенный. О'Дуайр уверенно теснил его и молотил изо всех сил, и толпа очень этому радовалась, а все сторонники кричали, чтобы он собрался и уже дал сдачи, но он и ухом не вел.
В пятом раунде Дюфран пропустил сильный удар и опустился на колено. Рефери оттеснил вошедшего в раш краснорожего и принялся считать. Трибуны неистовствовали. Но потом Дюфран все же встал, но почти сразу ударил гонг.
Эдди не выдержал и побежал к Дэнни: ты видел, как они там спорят о чем-то, и Эдди, кажется, насмехается над ним. Он поспешил назад, чтобы успеть к началу следующего раунда, столкнулся с каким-то невысоким парнем в мятой кепчонке. Эдди от него отшатнулся, но запнулся о трибуну и плеснул в него остатками пива: и попал прямо в лицо.
– Э! Че, одурел!? – заорал на него парень, дико вытаращив глаза.
– Смотри, куда прешь, голытьба! – заорал в ответ твой вошедший в раж товарищ. – Гнилота босяцкая, размазня слепошарая!
– Чегоооо!? – разъярился ирлашка и двинулся к Эдди, но тот юркнул прочь, не дожидаясь воздаяния за дерзкие слова, и товарищи с хохотом остановили облитого.
– Немчура, ну как тебе? – спросил Эдди. – Ох мы какие! Ох мы молодцы! Я Дэнни знаешь, что сказал?
Если ты когда-нибудь видел абсолютно счастливого человека, то это был Эдди Каррингтон в этот момент.
Бой продолжился. Казалось, что Дюфран скоро проиграет, и все ждали именно этого. Но краснорожий к десятому раунду подустал – пот градом катился с него, а его лицо стало еще краснее, как британский флаг. И в двенадцатом раунде Дюфран вдруг начал давать сдачи. То есть, он и раньше бывало, кидал удар-другой, но это было больше в оборонительных целях. А тут вдруг оказалось, что сил у него еще много, и он начал мутузить своего соперника длинными, сокрушительными сериями, причем если О'Дойл бил практически исключительно в голову, Дюфран накидывал ему в живот, запутывал.
И вот уже О'Дойл оказался вдруг стоящим на одном колене. Трибуны выли – одни требовали от него собраться и не распускать нюни, другие радовались победам Дюфрана, как безумные. Трибуны скрипели и раскачивались, потому что люди прыгали, топали и качались из стороны в сторону, и даже орали какие-то неизвестные вам песни, чтобы поддержать бойцов.
Приближалась развязка.
Наступил семнадцатый раунд, и О'Дойл, переведя дух, попер на своего противника, снова перехватив инициативу. Дюфран бегал от него туда-сюда, но уже не так быстро. Они то и дело схватывались "в рукопашную", старались побороться, совали друг в друга локтями, норовили ударить под дых, но никому не удавалось бросить другого на землю. Всё чаще им приходилось отдыхать, что нервировало публику, призывавшую драться "по-мужски".
Наконец, Дюфран оказался на земле. Рефери принялся отсчитывать секунды, тот кое-как собрался с силами (лицо его было все разбито в кровь), поднялся на колено, и встал на ноги при счете восемь. О'Дойл сразу же налетел на него, добивая, снова была беготня по рингу, попытки схватить друг друга за руки, и в этой-то толчее все пропустили момент, когда Дюфран сделал что-то такое незаметное, резкое, как молния, и убийственно эффективное. О'Дойл упал на пол, как мешок картошки, и вырубился.
Безумный ор поднялся со всех сторон!
Судья считал секунды, отмахивая рукой, но ирландец уже не поднялся – только сел на пол, держась за голову.
Тогда судья поднял руку еле стоящего на ногах Дюфрана и объявил его победу! Дюфран забрал награду и пошел к выходу, сопровождаемый овациями, а его болельщики потянулись за своими выигрышами.
У выхода собралась толпа – все норовили поздравить победившего бойца. Выглядел он жутко усталым, ему сразу же всучили кружку с водой, он выпил её – было видно, как дрожат от усталости его руки – и сразу же выронил под ноги.
Вы вышли на улицу.
– Эх, брат! Вот это было дело! Ну нас теперь вся школа на руках носить будет! – заявил Эдди. – Покурить бы! Жалко, что мы не курим еще.
Вы постояли, наслаждаясь свежим воздухом после душного, прокуренного подвала, где пахло потом, пивом и табачной жвачкой, и двинулись в сторону Кляйнедойчланда – надо было спешить, потому что вы и так уже по меркам родителей потеряли "всю совесть". Солнце почти зашло, вечеряло.
Но спешить совсем не хотелось – вы оба устали, проведя весь вечер на ногах, и неторопливо шли по улице, позевывая и вспоминая, какой это был вечер, а также прикидывая, как о нем можно красиво рассказать сверстникам. Сам Файв-Пойнтс казался теперь не враждебной территорией, а покоренной, разведанной террой инкогнитой, а вы сами были путешественниками вроде Джеймса Кука или Колумба, отважно нанесших его на карту собственных приключений.
Вы свернули в проулок между домами, чтобы не огибать большой, темный, громадный тенемент, в некоторых окнах которого теплились огоньки, и там-то вас и перехватил какой-то местный. Он выступил из тени: плохо было видно его лицо, и он тут же толкнул Эдди и прижал его к стенке.
– Ну, привет, – сказал он.
– Здрасьте! А я вас не знаю, – с перепугу брякнул твой товарищ.
– Знаешь, – ответил незнакомец. – Ты сегодня лишнего брякнул. Надо бы извиниться.
– Эммм... ну хорошо... извините! – пролепетал Эдди.
– Ага, – согласился незнакомец, но не отпустил его.
Ты хотел вступиться за товарища, шагнул вперед, но незнакомец протянул руку и надвинул твою кепку тебе на глаза.
– Отдохни, шкет. Дёргай отсюда, а эту бестолочь я поучу. Слышал? Давай, чеши отсюда!
– ОТСТАНЬ ОТ МЕНЯ! – заорал вдруг Эдди, извернулся и достал из кармана ножик и махнул им, видимо, побаиваясь по-настоящему ударить. – Отстань! Отвяжись! Я тебе кишки выпущу! Я тебе...
Незнакомца это не смутило – он схватил Эдди за руку и с такой силой ударил ею о стенку, что ножик вылетел и жалобно звякнул упав на мостовую.
– Эт ты зря! – сказал он, схватил Эдди за горло, а другой рукой ударил куда-то в живот. – Эт ты у меня сейчас вдвое отхватишь!
Тебя он явно не воспринимал, как угрозу.
На барной стойке стоял маленький гонг, и дядька с часиками в руках