Какое-то время Дитрих стоял почти неподвижно, словно бы неумело стараясь сойти за статую. Покрытую грязью и выделениями сомнов летучих тварей, как иные памятники на имперских мирах, что безмолвно взирали на владения Его с гордостью или укором живущим.
Еще один цилиндр патрона занял свое место в магазине дробовика и десантник снова готов к бою. Он готов всегда, нет страха или усталости. Строго говоря, ему и оружие то не всегда нужно, он сам по себе живое оружие - инструмент и продолжение воли его.
Дитрих бросает взгляд на стремящийся к небу бастион планетарной обороны, оживший, наполнившийся движением. Шумно открываются ворота, грохочут выезжающие наружу машины войны. Что-то глубоко внутри, под толстым одеялом десятков часов операций и монолитом гипнотерапий, шевелится и оживает в разуме. Рокот мощных двигателей бронемашин слишком знаком тому, кому было суждено стать братом ордена.
Покрытые шрамами сражений, такие приземистые машины катились по улицам мира, известного как Вермикулус Прайм. Но люди не приветствовали их, как защитников или освободителей. Вместо скромных букетов цветов на бронеплиты боевых машин падали примитивные гранаты и подрывные заряды. Оглушительные взрывы сминали и разрывали на части броню, оскверненную свернувшимся голодным червем там, где должен был гордо сиять имперский орел. Восстание пустило корни слишком глубоко.
Пламя пожаров, перекошенные звериным оскалом морды мутантов, приятная боль в натруженных руках после кровавого рукопашного боя, потоки крови, смешиваются с грязью на улицах.
Образы в разуме появляются и угасают, один за другим. В каждом есть что-то общее, и это грязь. Чернота под ногтями рук, сжимающих трофейный лазган, грязь, чавкающая под траками гусениц перешедших в атаку мутантов - грязь, запятнавшая святость человеческих генов.
Сморгнув очередную картинку-воспоминание, такое непрошенное сейчас, Дитрих вновь гремит бронированными пальцами по собственному доспеху. Грязи слишком много, пятнает доспех, пятнает священный символ ордена, убрать, убрать, очистить себя от омерзительного коктейля жирной земли и чужацких внутренностей.
Маниакальный приступ брезгливости вдруг резко останавливается. Грязевая корка сорвана и в ладонь ниспадает длинный и тонкий лист пергамента. Столь неуместно его сияющая белизна среди всей грязи, покрывающей доспехи, его текстам на высоком готике место в соборах и реликвариях, столь ценны они. Пальцы латной перчатки скребут керамит брони дальше, но не смеют сорвать печать крепящую святые тексты к наплечнику. Такая же находится на нагруднике, словно бы сжимаемая когтистой лапой имперского орла и на подсумке с патронами, хранящая их. Каждая крепит свиток с молитвами Ему, каждая укрепляет веру и силу духа.
Ни одна из печатей не поддалась грязи и инопланетной скверне - важный символ, осознание которого станет Дитриху уроком: Лишь истинная праведность защитит. Ни броня, какой бы тяжелой и прочной она ни была, какое бы оружие не сжимали руки - побитая лазерная винтовка, камень или освященный болтер - лишь вера имеет силу и значение. Лишь вера будет мерой, коей Император будет судить твою душу.
Озаренный космодесантник уже не одержим покрывающей доспех коркой грязи. Лишь свет души сейчас важен. Для ритуалов очистки и ремонта еще придет время.
Со всей доступной аккуратностью десантник расправляет священные тексты и отныне будет нести их с гордостью. Давняя и затаенная травма уже не имеет власти - Дитрих с готовностью вышагивает к обозначенной кастелляном "Химере", легко похлопывая по броне машины рукой.
- Воины Его - В голосе, искажаемом побитым шлемом, будто слышно радость - Прошу на выход.