Холодное солнце | ходы игроков | Холодное солнце

Пролог | Пылающее небо

Перед глазами застыли рыхлая земля и косо срезанный горизонт. В ушах звенело, и тяжёлый гул словно пробивался издалека, сквозь толщу воды. Ты смотрел на ночное небо, сплошь затянутое свинцовыми тучами, и кое-где подсвеченное далёким ярко-оранжевым заревом. Что-то холодное и влажное неприятно хлюпало под щекой. Потребовалось некоторое время, чтобы сообразить — ты лежал на земле, впечатавшись лицом в грязь.

Гул вокруг нарастал: теперь в него вплетались отрывистые крики, ржание лошадей, звон и скрежет металла. Смазанная тень мелькнула на периферии восприятия и сразу же растворилась. Без единой мысли в голове, ты безучастно смотрел на затянутое удушливым чёрным дымом горящее небо. Приподнявшись на локте, тряхнул головой — горизонт выпрямился, но в ушах ещё более отчаянно зазвенело, всё поплыло и смазалось.

И сразу же почувствовал — теряешь сознание.

Захотелось прекратить сопротивление и соскользнуть в мягкие объятия темноты, подальше от этого неприветливого, холодного мира. Голова раскалывалась, отчаянно трещала при малейшей попытке вспомнить, задуматься — в памяти не было абсолютно ничего: ни обстоятельств, ни места, ни даже попросту имени. Но что-то удерживало тебя, заставляло упрямо цепляться за ускользающее сознание — решимость, которая разгоралась всё сильнее, жгла изнутри. Ты не мог позволить себе расслабиться, отдохнуть — не здесь, не сейчас. Ты забыл что-то важное — то, что забывать сегодня было нельзя. В твоей груди клокотал тёмный, пожирающий нутро гнев — и ты понятия не имел, на кого или на что он должен был быть направлен.

Стиснув зубы, открыл глаза снова — и всматривался в одну точку долго и мучительно, терпеливо, до тех пор, пока дождливая ночь вокруг не вернула себе краски и чёткость, пока размытые контуры реальности не превратились в хорошо знакомые очертания.

В грязи вокруг тебя лежали тела. Солдаты — вооружённые копьями и щитами, все как один в дешёвых стёганых гамбезонах с повязкой ярко-синей ткани на рукаве. Нет, понимаешь, даже не солдаты — местное ополчение.

Бряцая железом, ты подтянул колени к груди, извернулся и подполз к ближайшему телу.

Совсем молодой парнишка — самое большее семнадцати лет на вид, с едва заметным светлым пушком над губой и широко распахнутыми, странно голубыми глазами. Глазами, которые невидяще смотрели в пространство — по-прежнему яркие, но уже лишённые той искры, которая проводила негласную границу между жизнью и смертью.

Ты зачем-то коснулся его плеча — и тупо уставился на собственную ладонь, скрытую под железом латной перчатки. Сталь хмуро отливала синевой и поблёскивала — изящество, с которым был выполнен каждый суставчатый палец, сходу выдавало мастерство оружейника.

Вокруг первого мертвеца лежали другие — десятки их — и твой взгляд скользил по тонущей в ночном мраке поляне, спотыкаясь о распластанные тела ополченцев и вкопанные в землю оборонительные сооружения. Наскоро собранные из телег и ящиков баррикады, колья, переносные щиты из связанных вместе брёвен — вы готовились принять бой, но боя… будто бы не случилось? Даже ещё страннее — ты не видел нигде вокруг крови.

Небо горело.

Стальные тучи отливали адским багрянцем, отражая зарево пожарищ на земле и хвосты комет среди облаков. Ты задрал голову и наконец-то смог взглянуть вверх — там, в высоте, ярко-алые росчерки рвали сплошное тёмно-серое полотно, словно мазки, которые размашистыми штрихами наносил на холст излишне эксцентричный художник. Большинство комет уже достигло земли, но некоторые — ты насчитал три — ещё приближались к поверхности раскалёнными огненными шарами.

Где-то неподалёку, позади, раздался сдавленный стон. С каждой проходящей секундой ты всё громче слышал скрежет, хрипы и лязг — совсем рядом была в разгаре ожесточённая битва.

Отстраненно размышляю об искусной работе кузнеца, склепавшего латную перчатку. Удивительно, как плавно двигаются пальцы, зажатые стальными сочленениями брони. Словно вторая - не слишком удобная, но прочная - кожа.
Кажется, раньше я не часто обращал на это внимание. Сама то перчатка сидит на руке привычно. Такие перчатки не носит абы кто. Вот этот парнишка, например, лежащий рядом - не носит.
Вспоминаются слова, сами собой выныривают на мутную поверхность памяти - лорды, рыцари, короли. Война. Кого и с кем?
Не помню.
А что я помню?..
Погружаться в пучины разума страшно. Не оттуда ли я вынырнул, растеряв по дороге ошметки воспоминаний? Сумею ли выплыть второй раз?
Рассудок услужливо подсовывает названия вещей, на которые падает взгляд. Перчатка. Труп. Небо. Падающий огонь. Может, взгляни я на себя со стороны - тоже бы вспомнил.
Краткий миг я пытаюсь понять - кто я такой, как сюда попал и что здесь происходит. И где оно, в конце концов, это самое "здесь".
Итак, что же я помню?..
Я помню, что провалы в памяти случаются от сильных ударов по голове. И шлемы слетают, зачастую, от них же. Интинктивно трогаю череп стальными пальцами, почти сразу, впрочем, осознав бессмысленность подобного действия.
Я помню, что валяться на спине и дрыгаться, словно жук, в бою вредно и приводит к смерти. Где то должно быть мое оружие. И нужно встать, обязательно нужно встать. Если бы не эта чертова сбруя, железный панцирь, пригвоздивший меня к земле, словно черепаху.
Пытаюсь оглядеться. Подняться, неловко повернувшись на бок, подтягивая ватные ноги к животу. Я не знаю что буду делать, когда встану - сражаться или бежать. Но и то, и другое, крайне неудобно делать лежа.
И это пожалуй все, что я помню.

Кто ты? Как оказался здесь? Где — здесь? И почему огонь падает с неба?

Вопросов оказалось так много, что они подхватили тебя, закрутили в тёмном, вызывающем тошноту и слабость, водовороте. Голова разболелась ещё сильнее, словно кто-то без устали колотил по вискам и затылку крошечными, но очень острыми молоточками. Ты попытался встать — подтянул колени под себя, распрямил, упёр руки в грязь — и даже сам не понял, как вышло, что оказался вновь на земле, порывисто дыша ртом, словно выброшенная на берег стальная рыба.

Вдох. Выдох. Ещё один вдох.

Багровая тьма разлилась по периферии, стянулась к центру, затуманила взгляд. Лицо мёртвого ополченца поплыло и задвоилось — туман перед глазами усилился, а мыслей в голове как-то сразу вдруг не осталось. Ты не заметил, как лишился сознания — и не знал, сколько пролежал вот так, на боку, прежде чем пришёл в себя снова.

Ты тяжело перекатился на спину и снова посмотрел в небо.

Все кометы исчезли — лишь кое-где ещё остались смазанные, наполовину рассеявшиеся хвосты. Теперь вокруг стояла оглушительная звенящая тишина — ни стонов, ни криков, ни железных лязга и скрежета. Ночь стала более тёмной, непроницаемой.

Накрапывал дождь — капли разбивались о лицо и растекались по лихорадочно горячему лбу.

Снова вынырнул, как рыба, из забытия.
Мокрый, как настоящая рыба.
Дождь.
Наверное, в этом причина моего возвращения.
Тяжело перевернулся, чувствуя как скрипит земля на зубах.
Плачущее небо милосердно смывало следы людских грехов, грязь и кровь, возвращая мертвым пристойный вид.

Но я, судя по всему, еще жив.
И по-прежнему не понимаю, почему и зачем.

Повторная попытка встать на ноги принесла более весомые плоды.
Я выпрямился - осторожно, будто старик, ибо каждое резкое движение отзывалось в голове новым взрывом дьявольского оркестра боли. Нащупал мокрую тряпку плаща, утер лицо - столь же механически, как поднялся.
Снова огляделся вокруг, пытаясь найти хоть какую то зацепку, ключ, хоть что-то, что поможет прояснить стоящий в голове туман.

Медленно и с трудом, но встал на ноги. Дождь усилился, и вода стекала по лицу, наплечникам, стальному нагруднику. Совсем один, в темноте, ты стоял в окружении нескольких десятков разбросанных вокруг мертвецов. Ты прошёл по поляне, заглядывая в их безжизненные, холодные лица — лица хмурых бородатых мужчин, морщинистых стариков, перепуганных наивных юнцов. Все как один они имели синюю повязку на рукаве, и лежали на земле в странных позах — словно попадали одновременно прямо там, где стояли. Ты не нашёл ни одного противника рядом, заметных ран на телах, ни одной капли крови — будто несколько десятков вооружённых, ожидавших нападения ополченцев вдруг просто умерли.

Сквозь темноту вокруг рваными островками проглядывал куцый неприветливый лес. Просёлочная дорога, отчаянно петляя, карабкалась на холм извилистым серпантином — ваш блокпост был разбит посередине этой дороги. Ты задрал голову и посмотрел наверх — там, на вершине, стоял охваченный пожаром высокий замок, отбрасывая на мир дрожащие тени. Пузатый барбакан ворот тлел — исковерканный, изуродованный, превратившийся в оплавленные руины. Языки пламени жадно облизывали и башню донжона, что ещё совсем недавно, ты помнил, вздымалась гордо над стенами — теперь она казалась странно искривлённой, будто расколотой, исковерканной пугающей силой.

В голове было пусто. Множественные обрывки воспоминаний, что недавно мельтешили там, опережая друг друга, испарились, утянутые на дно жадной и всепоглощающей воронкой забвения. Прежде казалось, что ты способен многое вспомнить — надо только напрячься, извернуться и ухватить мельтешащие на периферии обрывки прошлого за хвосты. Теперь же осталась только непроницаемая, зловещая пустота, как будто никакого прошлого у тебя вообще не было.

Ты посмотрел под ноги и увидел, как в грязи блеснула, отражая зарево далёкого пожара, полоска стали. Почти не задумываясь, ты наклонился и поднял оружие — голова закружилась снова, в ушах раздался оглушительный звон, и лишь чудом ты выпрямился, не лишившись опять сознания.

Вес длинного меча в руке — простого и добротного, без излишеств — придал решимости и показался смутно знакомым.

Никого вокруг не было, если не считать покойников. Не было никакой нужды хвататься за меч.
Но я поднял его, потому что не мог не поднять. Меч ощущался чем-то правильным, словно дополнил меня, придал уверенности.
Рассудок заволокло клубящимся туманом. Ни тени сомнений, ни вороха мыслей - лишь молочно-белое ничто.
Я словно родился второй раз, снова придя в этот мир чистым душой, не имея ни знаний, ни приносимых ими печалей.
И так же, как новорожденный, я чувствовал боль.
Или, скорее, дискомфорт, предчувствие той боли и горя, что ждет впереди.

Оглядевшись, я неуверенно шагнул.
Все направления выглядели одинаково непривлекательно, но еще хуже казалась мысль стоять в бездействии. Словно я опасался, будто демоны пустоты, от которой я спасся, вернутся за мной и утащат обратно. Снова.
Шагать во тьму, видимо, по этой же причине, не хотелось, поэтому я выбрал путь к свету.
И побрел в сторону бушующего на холме зарева.

Дорога петляла вверх, закручиваясь спиралью. В кромешном мраке ты шёл вперёд — по обе стороны теперь высился тёмный лес, и напоминавшие скрюченные пальцы ветви смыкались аркой над головой, скрывая и горящий замок, и небо. В звенящей тишине ты слышал только собственное сдавленное дыхание и тихий шелест дождя.

Вы готовились к нападению, однако никакого нападения не последовало. И тем не менее, все ополченцы — как понимаешь вдруг, твои люди — оказались мертвы. Лес расступился, обнажая каменистый, уходящий резко вверх склон холма, и дорога слилась воедино с ещё одной дорогой, пошире. Выходя на перекрёсток, ты едва не запнулся о распластанное на земле тело — и вдруг услышал совсем рядом приглушённые голоса.

Даже не успев задуматься, быстро отступил назад и вжался в ствол ближайшего дерева.

Дождь усилился, переходя в косой ливень. Лужи на дороге бурлили пузырями и пеной — тут и там виднелись неподвижные, подтопленные тела. Дождевая вода смешалась с кровью и грязью, стекая мутными ручьями по склону вниз. Ты насчитал несколько десятков мертвецов — на этот раз изрубленных, искалеченных. В мглистой мороси плясали рваные огни факелов — в свете, который они отбрасывали, суетились, мельтеша, размытые силуэты.

Кто-то застонал, завывая и всхлипывая.

Дорогу преграждала развёрнутая полубоком телега, вокруг которой из брёвен соорудили невысокую баррикаду. Факелы в руках людей у баррикады чадили, давая крупицы света, но ты смог разглядеть синие нашивки на гамбезонах, и белые пятна лиц под железными полями шапелей. Возле повозки разместилось полтора десятка солдат, а ещё один — дозорный с арбалетом — забрался на крышу. Некоторые из них сидели, привалившись спинами к колесу, а рядом суетился высокий худощавый человек в серых одеяниях лекаря.

Внизу не было сечи. Здесь же - явные следы столкновения.
Однако покойников внизу в разы больше.
Люди в синих повязках. Внизу - мертвые. Здесь - пока еще живы.
Смутное ощущение, что это были мои союзники.

Но я не спешил выйти из тени с приветственным окриком. Так бывает, что одни союзники совсем не рады другим. Бывают бунты, предательства. Да и, в конце концов, синие повязки может нацепить кто угодно.
Я мог бы попробовать обойти опорный пункт, скрываясь в сгустившем сумерки дожде. Но решил этого не делать. Если здесь передовой дозор, то там, выше по склону, их еще больше.
Только - зачем они здесь окопались? Обороняют охваченный пламенем замок? От кого?
Вопросы, вопросы.

Стараясь не бряцать доспехом и не выдать себя раньше времени, я осторожно подобрался поближе к людям. Возможно, что -то станет яснее из их разговоров.

Крутой склон холма бросал на дорогу глубокую тень. Стараясь не бряцать железом и не выдать своё присутствие преждевременно, ты пробирался вперёд — к блокпосту. Большинство солдат смотрело в другую сторону — они негромко переговаривались между собой, заглядывая во тьму по другую сторону баррикады. В один момент ты замер, застигнутый врасплох пустым взглядом — потребовалась пара-тройка секунд, чтобы опознать в остекленевших, безразличных глазах мертвеца. Один из раненых, приваленных к колесу телеги, был мёртв — синеватый гамбезон на груди превратился в сплошное месиво из крови и грязи.

Лекарь суетился возле второго: тихо приговаривая, высокий старик пихал в рот солдата деревянную палку, а тот мычал, отбивался и баюкал деформированную, раздробленную культю. Ты насчитал двенадцать человек на ногах — лекаря, солдат и ещё одного, светловолосого мужчину в полулатах и ярко-синем плаще лирийского офицера.

– Заткни его уже! – хрипло рявкнул на лекаря коренастый рыжий солдат без шлема.

Раненый застонал. Лекарь разогнулся, укоряюще взглянул на солдата и поправил очки. Он оказался сухим и старым — редкие седые волосы уже отступили, оголяя пятнистый островок на макушке.

– На его месте мог оказаться любой из вас, – произнёс лекарь менторским тоном.

Солдат спрыгнул с бревна, склонился над раненым и щёлкнул перед его лицом пальцами. Густая рыжая борода, кустистые брови и застарелый шрам, вспоровший скулу возле самого глаза, придавали ему диковатый, угрюмый вид.

– Эй ты, – щёлкнул пальцами снова. – Сопляк. Слышь меня?

Раненый поднял голову и посмотрел на солдата — слёзы на щеках блеснули в неверном свете.

– Либо ты заткнёшься прям щас и дашь доку делать свою работу, – боевой топор, висевший на поясе рыжего, вдруг оказался в его руке.

Ты едва различил размытое, отточенное движение — рыжий определённо знал своё дело, и мастерски умел обращаться с оружием. Только теперь в глаза бросилось, что его экипировка отличалась от прочих вольностью — и не одним отсутствием шлема. Поверх гамбезона через грудь была перекинута портупея с длинными кривыми ножами, на поясе висело несколько топоров, а длинные волосы были зализаны назад, на манер столичных франтов, и выбриты на висках.

– … либо свою работу сделаю я, — прорычал он, поднося лезвие топора к щеке раненого.

Док опешил и отступил, бессильно всплеснув руками. Раненый замолчал. Светловолосый офицер, почуяв опасность, сорвался с места и бросился к ним.

– Эй! – звонко крикнул он на ходу, яростно сверкнув ярко-голубыми глазами.

Ты заметил, что офицер на поверку был достаточно молод — едва ли больше двадцати пяти лет на вид — и безуспешно пытался скрыть это за светлой, жиденькой и аккуратной, бородкой.

Рыжий выпрямился, повернулся к офицеру и приглашающе ухмыльнулся. Тот открыл было рот, набирая воздуха для ответа…

– Имперцы! — заорал дозорный с крыши телеги.

Дозорный, не целясь, выстрелил в темноту, и скатился кубарем с крыши. В ответ в брёвна баррикады впилось сразу несколько арбалетных болтов.

Офицер развернулся на каблуках, на ходу надевая шлем, и вскричал:
– Копья Лирии! К БОЮ!

Лирия, имперцы.
Я тщательно прислушивался к себе, надеясь уловить хоть тень эмоций, любое колебание в гладком омуте поразившего меня беспамятства. Тщетно. Эти слова, словно ничего не значащие, канули в темную бездну, не потревожив гладь озера, скрывающую мое прошлое, не оставив на ней ни всплеска,ни расходящихся кругов.
И сейчас я попал между молотом и наковальней, без малейшего понимания, кто здесь свой, и свой ли я здесь хоть кому то.
Все что мне оставалось, это бежать во тьму, словно дикий зверь, скрываясь от людей за пеленой дождя.
Но я этого почему то не сделал.
Зажмурившись и крепко сжав рукоять меча, я замер. Ожидая до последнего хоть какого-то знака, как поступить - вмешаться ли? И если да, то на чьей стороне?

Ты зажмурился, отгородившись от криков и лязга стали. Смотришь не по сторонам, но в себя. Синие и красные. Имперцы и Лирия. Все эти слова резонируют в памяти, отдают чем-то близким, смутно знакомым. Ещё вчера в твоей душе горел огонь злобы — ты выбрал одну из сторон не ради их победы, но ради поражения их противника. Ты забыл что-то важное — что-то, что тебе мучительно хотелось забыть, и в то же время что-то, что ты должен был всегда помнить. Образ, питавший огонь жизни в груди. Образ, который помогал безжалостно обращать чужие судьбы в холодный пепел. Огонь..? Почему вокруг — и снаружи, и внутри — всегда так много огня?

В брёвна баррикады впилось ещё несколько арбалетных болтов. Где-то впереди и внизу, в кромешной дождливой тьме, низко загудел рог.

– Построились! В цепочку! Пореже! – орал, надрываясь, молодой офицер.

Твои глаза оставались закрытыми — ты не видел, но слышал, как топчутся и переминаются, бряцая железом, солдаты.

– Стрелки — готовьсь!

– Левее возьми! Левее я сказал, блять! – рычал на кого-то совсем рядом Рыжий. – Копьё держи как надо, утырок. Нормально схвати, я сказал!

Память отчаянно цеплялась за что-то в образе рыжего. Тебе был знаком его грубый, жестокий норов, эти позерски выбритые виски, и странные кривые кинжалы на портупее. Ты хорошо знал его имя, и вы прошли не одно и не два сражения вместе, плечом к плечу. Понимаешь вдруг, что он — из твоих. Ты командовал и мёртвыми ополченцами, но они не были твоими людьми — всего лишь временно тебе подчинёнными. В этой войне ты сражался на стороне Лирии. Твои враги — те, кого они называли имперцами, пехотинцы в красных плащах, те, что были отмечены чёрным солнцем проклятого Авалона.

– Сколько их? – вскричал, обращаясь по всей видимости к дозорному, офицер.

– Все что ни есть — будут все наши! – рыжий расхохотался, задрав лицо к небу.

Ты открыл глаза и увидел спины солдат — редкая цепочка лирийцев ощетинилась длинными копьями, но в просветах между ними мог бы без труда поместиться по меньшей мере ещё один человек. Несколько арбалетчиков — ты насчитал всего четверых — стояли вторым рядом и целились снизу вверх в гребень освещённой светом факелов баррикады. Рыжий и офицер расхаживали позади, выстраивая солдат.

Над гребнем баррикады появился первый имперец — в отливающей чёрным шапели, он осторожно, почти пугливо, выглянул из-за бревна. Холодно щёлкнул арбалетный затвор, и болт с мерзким хрустом вошёл прямо в глаз — солдат опрокинулся назад, и сразу скрылся из виду. На его месте — уже смелее — возникло несколько новых. Они были вооружены топорами, и закрывались овальными щитами с нарисованным на них чёрным солнцем.

Ты хорошо знал это солнце. И ты всей душой его ненавидел.

Вновь защёлкали арбалеты — на сей раз болты беспомощно впивались в щиты. Первый пехотинец грузно спрыгнул на землю — и странно хекнул, когда его лицо насквозь пробило копьё. Второй наотмашь рубанул по древку, отсекая от копья остриё — и раскроил плечо копейщика размашистым, свирепым ударом.

Новые имперцы возникали над баррикадой и спрыгивали на землю. Ещё один удар сердца — и все солдаты смешались в свалку.

Это было странное ощущение - привычная ненависть.
Часть меня отстраненно наблюдала за этими людьми, вся разница между которыми заключалась только в цвете повязок. Я не знал ни тех, ни других, мне не было никакого дела до них, но из под толщи озера забвения, скрывающего мое прежнее я, пробивалось - враг! враг! враг! Убей, убей, убей!
Тело само по себе напряглось, зубы сцепились в замок, глаза недобро сощурились, ладонь на рукояти меча крепко сжалась.
Тело рвалось в бой, и я не стал ему мешать.

- За Лирию! - хрипло вытолкнул слова из глотки, первые за много часов, и уже уверенее: - Копья Лирии!

Дальше размышлять уже не пришлось, сказалась, видимо, выучка. Мышцы сами знали, как врезать под щит, как закружить противника и обманом ударить с противохода, или просто сбивать щит в сторону, рассекая врага обратным ходом клинка, словом, как убивать.

Собственные слова показались своевременными, правильными.

Лирийский офицер обернулся и бросил на тебя быстрый взгляд — в синих глазах сразу вспыхнуло узнавание. Другой лириец плаксиво застонал и отшатнулся назад — спреем брызнула кровь, и солдат сжался, баюкая на груди лишённую кисти руку. Багровый гамбезон наступающего имперца пронзило два копья с двух сторон — они вошли под рёбра, слева и справа. Ты увидел его полные ужаса, расширенные глаза — и всё вдруг смешалось.

Тело помнило.

Вступая в схватку ты не знал, что сделаешь в следующую секунду, но мышцы словно понимали всё сами. Вес длинного меча в руке казался естественным и привычным, а тихий свист, с которым сталь рассекала воздух, наполнял решимостью, почти упоением. Кто-то закричал неподалёку и отрывисто хрюкнул — ты поравнялся с рыжим и чуть замедлился. Ты посмотрел в профиль на его оскаленное, залитое пляшущими тенями лицо — он искоса взглянул на тебя в ответ и осклабился. Хотел что-то крикнуть, но не успел: на вас вывалился прорвавшийся сквозь заслон из копий имперец. Рыжий пнул его ногой, опрокидывая — и уже в следующее мгновение оказался над ним, с размаху вгоняя в лицо округлое лезвие.

Он сделал это легко, играючи — с видом человека, для которого буквально ничего не стоит убить другого.

Тебе под ноги рухнул копейщик — весь изрубленный, побуревший, он извивался, отчаянно скулил и дрожал. Ты переступил через бедолагу не думая и обрушил меч на его противника — коренастого, приземистого имперца. Тот закрылся щитом и попятился назад, отступая. Ты ударил по щиту снова, собираясь сбить в сторону — но опытный солдат, вцепившись в щит мёртвой хваткой, продолжал пятиться. Ты хотел шагнуть влево и обойти — но там возник ещё один имперец, чернявый и долговязый, с до странного густыми, почти сросшимися, бровями. Ты отбил удар его топора и пошатнулся, когда от наплечника отскочил, срикошетив, арбалетный болт.

Стреляли по всей видимости свои — откуда-то сзади.

Тело, похоже, помнило не так хорошо, как мне казалось.
Или же это было и вовсе обманчивое представление о собственных силах.
Так кто же я? Может, я салонный вояка, наследный аристократ, привыкший побеждать соломенные чучела на ристалище и служанок в постели? Или же штабной офицер, более привычный наблюдать из ставки за тем, как победу оплачивают своей кровью простые солдаты?
Боюсь, я рискую этого так никогда и не узнать, проиграв первую в своей новой жизни схватку.
Я решил не рисковать и действовать более осмотрительно.
Сфокусировать натиск на одном из парочки имперцев, не забывая о защите.

С каждым движением, с каждым взмахом клинка выходило всё лучше. Ты снова ударил по щиту первого из имперцев — на этот раз не изо всех сил, а скользящим обманным движением, и с силой выбросил меч вперёд, как только противник приоткрылся для контратаки. В глазах пехотинца вспыхнуло изумление, которое вытеснил стремительно заполонивший всё страх. Ты отступил на шаг, высвобождая окрасившееся в красное лезвие, и имперец с кровавой пеной на губах упал на колени, завалился на бок и скорчился на земле.

Ты легко, почти играючи отбил неуклюжий выпад второго. Меч отклонил лезвие его топора, лишь чудом не вскрыв и горло на противоходе. Имперец намертво закрылся щитом, пугливо попятился — и ты вдруг отчётливо, явно, почувствовал своё колоссальное над ним превосходство. Пусть и с запозданием, но тело действительно вспоминало — и ты уже мог сказать, что в лучшие времена был способен легко разобраться и с пятёркой бойцов как эти.

Второй пехотинец закричал, поднял топор и бросился на тебя. Ты отступил в готовности прикончить и его тоже — но арбалетный болт вылетел из-за спины и вошёл прямо в широко распахнутый рот. Солдат споткнулся, рухнул и начал корчиться, хрипя, на земле.

Ты огляделся по сторонам. Врагов вокруг становилось всё больше, а линия копейщиков таяла. Через баррикаду тяжело перебирались всё новые солдаты империи, на крыше телеги уже засели двое арбалетчиков в красном, а жалкие остатки строя лирийцев теснили. На левом фланге ещё сражался молодой офицер — он умело орудовал мечом, отгоняя пехотинцев противника, и пытался сформировать из нескольких подчинённых рядом подразделение. Справа, около раненых, росла гора трупов — все лирийцы на этом фланге были мертвы, а в грязи лежал, истекая кровью, изрубленный доктор. Лишь твой старый знакомый, Рыжий, по-прежнему стоял в полный рост — с окровавленными топорами в каждой руке он ухмылялся дико и отступал, маневрируя в поединке против четырёх противников сразу.

В грязи вокруг остывало шестеро авалонцев.

Моя личная победа стремительно оборачивалась полным поражением, словно иллюстрируя избитую истину про выигранные сражения и проигранные войны. Или наоборот? Не помню.
Положение аховое, передовой дозор должен отступить с боем или же предупредить основные силы об атаке. Но я не слышал ни команд отходить, ни сигнальных рогов. Что, черт побери, происходит?
Оставив стрелков на милость союзных арбалетчиков, я бросился на правый фланг, который в одиночку держал смутно знакомый рыжый дикарь.

Ты налетел на них сзади — первому рубанул с размаху по шее чуть ниже стальных полей капеллина, а второму вонзил меч под лопатку, так, чтобы точно достать до сердца. Это была бескомпромиссная, стремительная расправа. Рыжий умело воспользовался возникшей неразберихой — лезвие топора с сочным хрустом вошло в лицо авалонца, и сразу после он набросился на последнего. Они сплелись, закрутились и кубарем покатились в сторону — Рыжий закончил сверху, и в его руке блеснул кривой нож. Он вспорол глотку солдата от уха до уха — и поднялся с выражением странного удовлетворения на лице, сплошь забрызганный чужой кровью, с горящими жадным огнём глазами.

– Как раз вовремя, Найт, – бросил сипло, мимоходом хлопая тебя по плечу. – Покончим с этим.

Ваша молниеносная победа перевернула ход боя, и теперь проигрывали имперцы. Один из арбалетчиков скатился с крыши телеги, пытаясь выцарапать засевший глубоко в горле болт. Второй выкрикнул проклятие и поспешил убраться, спрыгнув на другую сторону баррикады. Подкреплений больше не приходило — несколько пехотинцев ещё пятились, отгоняемые назад остриями лирийских копий, ещё парочка уже карабкались назад на телегу. Один из тех, кто взбирался, вдруг вздрогнул, споткнулся и безвольно скатился вниз — из его спины торчал арбалетный болт. Другой авалонец бросил оружие и поднял руки вверх — и копьё сразу же пронзило насквозь его гамбезон.

Это стало последней каплей — несколько оставшихся солдат побежали, и затворы арбалетов защёлкали бодрее, отправляя болты им вслед.

Лирийский офицер сидел на земле — его худощавое лицо в пляшущем свете факелов выглядело болезненно бледным. Арбалетный болт торчал из его плеча, пробив кольчугу немного ниже наплечника. Последние из уцелевших солдат — трое копейщиков и двое стрелков — сгрудились вокруг.

Офицер посмотрел на тебя снизу вверх, в его пронзительных голубых глазах сквозила тоска.

– Где ваши люди, командир? – спросил он хрипло и негромко, сквозь зубы.

Мне не понравился вопрос. В нем сквозило обвинение.
А я даже не знал, оправданно ли оно.
Наверное, по моему пустому взгляду офицер мог бы и сам догадаться, где мои люди.
Но я все же помог ему, сухо ответив:
- Их нет.

Мысль вот так взять и вывалить перед всем народом признание что я - кто бы я ни был - лишился памяти, и понятия не имею как угробил своих людей, показалась абсурдной. Но ходить среди этих солдат и многозначительно надувать щеки было не менее глупым, особенно если от меня будут ждать каких-то приказов.
Я решил довериться рыжему, чье положение в воинской иерархии оставалось загадкой. Раз он именует меня не командиром, а по имени - видимо, мы или равные, или приятели.
Я хлопнул его по плечу и отозвал в сторону на пару слов.
- Понимаешь, какая штука, - сказал я ему, - там, внизу, что-то случилось, и я начисто лишился памяти. Не помню буквально ни хрена, даже имя свое забыл. Понимаю, звучит дико, но ты не прояснишь в паре слов, какого дьявола происходит и кто я такой?

Твой ответ офицера вполне устроил. Он откинулся назад, на колесо телеги, без сил. Один из арбалетчиков странно посмотрел на тебя, но почти сразу же отвёл глаза в сторону.

Рыжий сидел неподалёку, протирая грязной тряпкой лезвие топора. В ответ на твой хлопок он сразу же поднялся и пошёл следом. Ты посмотрел в его жутковатое, забрызганное запёкшейся кровью лицо — пусть и медленно, неохотно, но что-то зашевелилось в памяти.

Его звали Ролло — он был одним из твоих доверенных людей, лейтенантом. Не один год вы сражалась бок о бок, но ты никогда не подпускал его слишком близко. Хорошо знал, где проходит допустимая граница доверия — Ролло признавал твоё лидерство по праву сильнейшего, но ты не сомневался, что при наличии возможности он без зазрения совести нанесёт удар в спину. Ролло не был хорошим человеком, но являлся выдающимся воином — тебе не приходилось встречать никого другого, кто был бы настолько талантлив от природы в смертоубийстве. Временами он пугал тебя, временами внушал искреннее, мало с чем сравнимое, уважение — он был обоюдоострым клинком, потрясающе эффективным, но требующим деликатного, разумного обращения. Словно полудикий сторожевой пёс, Ролло страшился сильной руки хозяина, но в тоже время был готов вцепиться в горло в любой момент, как только почует слабость.

Ты пожалел о своей откровенности ещё до того, как завершил предложение — но пути назад уже не было, нельзя было забрать однажды сказанные слова.

Ролло молча зыркнул на тебя исподлобья, из-под насупленных кустистых бровей.

– Имперская ведьма здесь, – процедил он сквозь зубы. – И тот, второй, тоже. Все они здесь. У лирийцев не было шансов.

Ты догадался, что это были скорее размышления вслух, чем ответы на озвученные вопросы.

– Тебя зовут Найт. Ты — наш командир, и под твоим началом три десятка наёмников, – Ролло осклабился и с прищуром взглянул на тебя. – Было ещё вчера вечером. Лирия платила за мечи серебром. Мы были инструкторами, готовили их сопляков, ополчение. Должны были быть далеко отсюда…

Он развёл руками.

– До всего этого. Чутка задержались. Пора собрать уцелевших — и сваливать.

Краем глаза ты заметил движение. К вам двигался, прихрамывая, офицер — память снова заработала, Фредерик. Фредерик Флоренцо, лирийский аристократ в четвёртом поколении, рыцарь, он был человеком из близкого окружения лорд-маршала — его назначили куратором, который отвечал за взаимодействие между вами и армией.

– Командир, – хрипло произнёс он, подходя ближе. – Вы должны как можно скорее собрать уцелевших и двигаться в замок.

Он махнул здоровой рукой, неопределённо указывая куда-то в небо.

– Мы обязаны помочь Его Величеству, если ещё не поздно.

– Хера с два, никому мы ничего не обязаны, – хохотнул, сплюнув в сторону, Ролло. – Самое время сваливать, Найт.