[D&D 5] Легенды Купола | ходы игроков | 1. Материнская фигура (история Клариссы)

- Ииииии! - тоненько, по-девчоночьи, пищит Руна в ответ на шепот рамонитки. - Люблю, люблю, люблю-у-у-у!

Эмоции переполняют малышку, пусть не разделившую физическое удовольствие своей подруги, но будто прожившую внутри Клариссы эти чудесные мгновения - с одним на двоих биением сердца, с одним дыханием, с одной-единственной затапливающей сознание мыслью - "Моя. Единственная. Люблю." Слезы брызжут из глаз девушки, когда она отрывает лицо жрицы от своего плеча, смотрит на нее, такую ослепительную в своей безупречности, словно солнышко без пятен, и, всхлипывая, тянется язычком за стекающей по щеке наставницы капелькой.

Сложно описать дальнейшие минуты, ибо есть на свете вещи куда более интимные, чем непосредственно "акт любви". В конце концов, многие Сестры делятся с близкими подругами подробностями своей сексуальной жизни - когда из ностальгической похвальбы, а когда и с просьбой о совете, здесь нет ничего зазорного. Но даже женщина, гораздо сильнее открытая миру, нежели Кларисса, никогда и никому не поведала бы о том, какими умилительно-нелепыми прозвищами называла ее любимая, пока по-кошачьи облизывала лицо в поисках соленых слезинок, как сама жрица, не выдержав, фыркнула малышке прямо в рот, когда та накрыла ее носик своими губами, и как две высокоученые археологини, попеременно истерически хохоча и всхлипывая, осели, обнимаясь, на дно лохани... Некоторые переживания и эмоции слишком сложны для описания человеческим языком, так что и останутся они между двумя разделившими их женщинами, навеки свободные от цепей слов, фраз и предложений, которыми разум людской издревле пытается сковать неопределимое и непознаваемое...

Руна приходит в себя все-таки первой, обнаружив, что вода в лохани уже порядком остыла, а вечерний ветерок вполне может протянуть ее ненаглядной поясницу. Шепчет слова заговора - и по мокрой шевелюре Клариссы сверху вниз проходится поток теплого воздуха, выдувая влагу, а затем бардесса хватает льняной утирник, начиная насухо вытирать жрице спину и бока. Действует она энергично, но несколько суетливо, всем своим видом показывая, как опасается за здоровье любимой... Впрочем, это не мешает малышке и дальше озорничать, спускаясь вниз в процессе обтирания наставницы: после нескольких нежных поцелуев в каждую ягодицу она, по своему обыкновению, легонько цапает сочную задницу зубами ("Прости, Рис, не смогла удержаться.") Но это уже так, мелкие инциденты: теперь, после первого оргазма Клариссы, Руна мыслит вполне ясно и здраво. Да, она хочет продолжения, но продолжение это ждет ученых сестер в палатке, где на дощатом настиле раскатан пусть и сравнительно тонкий, но настоящий пуховый матрас, имеется целая куча подушек (которые во время любовных ласк уместно класть далеко не только под голову), а уж одеял припасено на добрый десяток походниц. Романтика с комфортом, в общем, хотя Риса до сегодняшнего дня понятия не имела, как эта самая романтика в диких местах вообще должна выглядеть: в экспедициях ее сопровождали одни работяги-землекопки, с которыми жрица выстраивала исключительно деловые отношения, так что подначек коллег по поводу страстных любовных утех на природе женщина попросту не понимала. Что ж, благодаря Руне у нее появилась возможность освоить, наконец, и эту сферу...

Обтершись, две голенькие археологини пробегают пятнадцать футов до входа в палатку босиком, на носочках, держась за руки, и Руна первая ныряет под полог, напоследок порадовав Клариссу видом задорно сверкнувших в свете магического "фонарика" ягодиц. Пока жрица пролезает внутрь, бардесса уже суетится, раскладывая по белоснежной простыне со штампом кастелянной Храма разномастные подушки. В палатке достаточно темно, магический свет от наружного источника позволяет выхватить лишь отдельные детали обстановки и облика обнаженной возлюбленной.

- Ну что, чем займемся дальше, мррр? - полумрак, кажется, не только скрадывает цвета, но и приглушает звуки - или это Руна так пытается скрыть нарастающее возбуждение. Что ж, если Кларисса жаждет "мести" за произошедшее в ходе купания - самое время начинать действовать.

  В сладкой неге, в истомленном томлении после яркой вспышки удовольствия ученая какое-то время была способна только дышать да смотреть сквозь прищуренные веки на Руну. И при этом еще, нежно и мягко склонив голову на бок, улыбаться красоте своей возлюбленной. Возлюбленной, чувства к которой она хорошо понимала, но все боялась признаться не то, что девушке, но даже себе самой. Но так ли нужны слова, когда в каждой морщинке в уголках губ, в каждом движении век, каждом касании руки скользит та правда, для которой не надо рассыпаться в тысяче громогласных изречений? Так ли нужны, когда ученица и так все понимает и позволяет говорить за двоих?
  Звучно фыркнув и совершенно растрепав ладонью прическу бардессы, когда та покусилась в прямом и переносном смысле на нежную «мадам Сижу», Кларисса позволила-таки себя обтереть, после чего предложила вернуться в палатку, не шлепая босыми ногами по земле и рискуя поскользнуться: если в Руне археологиня была уверена, то в твердости своей походки – ни на каплю. Она даже подумывала о том, что следовало бы еще если не одеться, то хотя бы завернуться в плащи, но ученица так выразительно на нее посмотрела, что ученая дева предпочла передумать и, кивнув, согласиться на ещё одно маленькое "безумство".

  Потянувшись всем телом напоследок и улыбнувшись темнеющему небу, Кларисса последовала вслед за возлюбленной под сень палатки. Та уже ждала, и ученая не могла удержаться от того, чтобы не скользнуть самыми кончиками пальцев по изящной щиколотке Руны и не покачать головой:
  - В такие моменты мне жалко, что я умею рисовать только черепки да рельеф местности с раскопом. Получилось бы безупречное полотно. А если еще расстегнуть полог и пустить свет… - в женщине на миг проснулась педантка, желающая, чтобы все вышло идеально. – Но нет, - оборвала она себя, - комаров понапустим. А значит…

  Несколько секунд могло показаться, что вопрос ученицы останется без ответа: ученая смотрела на нее, гладила левую ногу, скользила взглядом по изгибам соблазнительного тела и молчала. А потом внезапно усмехнулась и чуть усилила нажим пальцев, сказав чуть более низким и полным страсти голосом:
  А значит, мы займемся экспериментом. Есть такое древнее высказывание, что ни одно доброе дело не останется безнаказанным. Проверим?

  Снова коротко улыбнувшись, наставница подобралась чуть ближе и, опираясь на вытянутые руки, нависла над Руной.
  - Первая стадия…
  Воздержавшись от пояснений, Кларисса запечатлела на губах ученицы пылкий поцелуй, позволив себе какое-то время похозяйничать во рту девушки, а потом спустилась чуть ниже, проложив влажную дорожку от изящной шеи к острым ключицам. Длинные пальцы скользнули в ложбинку и ниже, нарисовали на животе абстрактный узор и скользнули к манящему изгибу бедра, чуть сжав его. А следом чуть ниже опустилась и сама археологиня, с прежней страстной методичностью исследуя поцелуями манящее тело Руны.

  «Богини…» - вспомнились ей слова Рамоны. – «Материнской фигурой мне стать точно не получилось, что я делаю вместо этого, что я делаю… И не могу, не хочу остановиться! Правильно, не правильно, да гори оно все огнем: нет у меня других мыслей, нет другого желания. Пусть завтра будет то, что будет завтра. Пусть через несколько лет я буду рыдать, но сегодня подарю ей себя, а себе – ее. И завтра тоже, и потом, насколько нам отмерено. Потому что я слабая, и по-другому не могу. Не могу? Не хочу!».

  Дальше Клариссе все же пришлось сменить позу и перестать нависать над Руной – ей потребовались обе руки. Устроившись между обворожительных ножек, она провела ладонями снизу вверх, от икр к идеальной формы груди, чуть сжав пальцы и наслаждаясь тем, как страсть проступает на лице девушки. Да и сама ученая была в плену этих чувств, ощущая не меньше радости, чем когда принимала ласку. Скользнув ближе, она снова принялась осыпать благие холмы поцелуями, чуть более жесткими, требовательными и хозяйскими, чем сама бы сочла правильным. Но эта открытость, эта податливая готовность одновременно и манили, и торопили, и призывали быть более напористой – без боли, упаси Богини, но и без трепетной боязни прикосновений.
  А еще, чего уж таиться, не смотря на все желание припасть к бутону, арехеологине хотелось не спешить и позволить себе наслаждаться каждым мигом, каждым взглядом на раскинувшуюся перед ней молодую красавицу, каждой ее черточкой и каждым стоном. Это стоило того, чтобы не быть торопливой. Это стоило всего на свете.

  У Руны была удивляющая и через несколько месяцев знакомства черта - способность моментально перевоплощаться, подстраиваясь под настроение момента или самой Клариссы. Наверное, такой артистизм у бардессы не должен особо поражать: их ведь в Коллеже на это натаскивают годами, пока остальные Сестры (ха-ха) учатся правильно рубить дрова или забивать гвозди, однако в плане лицедейства Руна явно была среди первых учениц. Вот и сейчас, услышав слово "эксперимент", девушка моментально подхватила тон наставницы, и, когда та оторвалась от ее губ, отправившись в чудесное путешествие по изгибам и выпуклостям девичьего стана, начала комментировать якобы отстраненным голосом, в котором прорывалась едва сдерживаемая страсть:
  - Ффффахххх... Что ж, коллега, записывайте: подопытная - дипломированная бардесса Коллежа, девятнадцати лет, в отношениях, половая жизнь - эпизодическая, крайний оргазм - полдень шестого мая... Мммм...
  Да, маленькая шалунья была академически точна: последний раз им удалось уединиться в подсобке одиннадцать дней назад, и произошло все так же спонтанно, как и в первый раз - на до конца не прибранном столе, в спешке и под Клариссины причитания. И Руна не была бы Руной, если бы в очередной раз не повредничала на тему "эпизодичности" этих вожделенных для нее встреч. Конечно, в ее возрасте и с ее темпераментом хочется почти каждый день, однако надо же понимать положение и ситуацию своей наставницы! Увы - кажется, для юной бардессы всех тех проблем, что отягощали разум рыжеволосой жрицы, попросту не существовало. Они привлекают друг дружку, им приятно быть вместе, у них такая бездна общих научных интересов - что еще надо для прочнейшей любви до гроба? В девятнадцать ведь не существует ни трудностей, ни препятствий - есть лишь мелкие камушки на дороге, которые весело отскакивают, когда пинаешь их вбок носком сапога. И попробуй объясни наивной малышке хотя бы то, что через пару десятилетий, даже если эти отношения не развалятся по массе объективных причин, их разница в возрасте будет выглядеть совсем не так, как сегодня. Нет, она наверняка найдет аргументы, подберет примеры из истории и современности, подгонит решение под желаемый ответ - исключительно ради того, чтобы убедить любимую: все будет прекрасно, все будет как в пьесах и поэмах, и даже лучше, потому что жизнь всегда богаче любого литературного сюжета. Есть, наверное, вещи, о которых спорить сегодня, завтра или в ближайшие годы попросту бессмысленно...

  - Ауффф... Первичное мануальное исследование показывает, что подопытная крайне возбуждена, - продолжает комментировать действия Клариссы малышка. - Возможная причина: длительное вынужд...жденное воздержание, отягощенное недавними событиями во время вечерних гигиеничессссссских... процедур. Аххх...
  Жадно припавшая к аппетитным девичьим грудкам рамонитка чувствует, как запинающаяся и со свистом втягивающая воздух Руна смыкает пальцы у нее на затылке, одновременно обвивая ногами талию наставницы. Бедра бардессы подаются вверх в извечном танце любви, и Кларисса ощущает, как та трется аккуратно подстриженным кустиком о ее животик. Но так получается стимулировать лишь лунный холмик, а девушке явно хочется большего, поэтому, расцепив стопы, она пятками подгребает к себе в промежность бедро любимой, крепко вжимая его в лоно и обильно орошая своими соками...

  - Дальнейшее изучение... уффф... реакций подопытной показывает, что ее возбуждение достигло критической отметки. Не нуждается в доказательствах тот факт, что она сильно привязана эмоционально к своей исс... да, исследовательнице. Осторожнее, коллега: продолжение... оххх... текущих манипуляций чревато попыткой объекта воспользоваться вашим телом для быстрого удовлетворения своей похоти, - будто и в самом деле испугавшись потерять над собой контроль, Руна отпускает голову любимой, и, широко раскинув руки, вцепляется пальцами в простыню. Бедро Клариссы, тем не менее, она продолжает крепко удерживать в захвате, и та очень хорошо ощущает характерные сокращения мышц в промежности малышки.
  - Во избежание непрогнозируемых последствий рекомендую вам, коллега, как можно скорее перейти ко второй стадии, - это предложение бардесса выговорила скороговоркой, практически без запинки, однако "академическая" интонация в ее голосе бесследно пропала, уступая место откровенной и беззастенчивой плотской страсти.

  На слова Руны, поддержавшей идею с "экспериментом", Кларисса только тихо фыркнула: слышать затаённую страсть в голосе бардессы было безумно приятно. Ничуть не менее, чем смотреть, как та выгибается под ласками, закрывает глаза от силы чувств, чувствовать, как скользит кожа по коже, ощущать влажные следы. Сейчас бардесса сама была словно музыкальный инструмент, на котором её любовница играла и пальцами, и губами.
  Замаскированная лёгким флёром слов о научных исследованиях просьба заставила ученую застонать сквозь стиснутые зубы и, представив, что сейчас будет, на миг оторваться от ласк, выдыхая и успокаивая бешено бьющееся сердце. Возлюбленная сводила с ума - своей страстью, своей жаждой, своей безоглядной готовностью. И, дэвы его побери, Клариссе это нравилось.

  - Терпите, коллега, - с мурлыкающими интонациями ответила исследовательница. - Объект эксперимента надо довести до точки кипения, и лишь потом переходить к следующей стадии. - пальцы чуть сжали внутреннюю поверхность бедер, и сразу мягким поглаживанием скользнули ниже. - А пока что заданная для проверки величина не достигнута. Поэтому, - поднявшаяся вверх ладонь скользнула по створкам, подразнив жемчужинку, чтобы, поднявшись к животу, начертить на нем замысловатый узор, - проявите терпение.
  Впрочем, долго тянуть Кларисса не собиралась, чувствуя, что у неё самой означенного терпения катастрофически не хватает. Спустившись ниже, она согрела лёгким дыханием щиколотки Руны, пробежала по ним самыми кончиками пальцев, и начала потихоньку подниматься, проводя по коже самыми кончиками ногтей и оставляя то тут, то там горячие поцелуи. Чем ближе ласки приближались к заветной цели, тем чаще становились поцелуи, иногда сопровождаясь лёгким прикусыванием.

  Подняв голову, учёная с наслаждением рассмотрела прекрасную картину раскинувшейся перед ней Руны и выдохнула:
  - Какая же ты красивая и желанная... В смысле я хотела сказать, что пора продолжать научные экзерсисы и осуществить ближнее исследование субъекта с повышенной до должного уровня чувственностью... чувствительностью, то есть.
  Язычок учёной оставил несколько влажных дорожек чуть ниже пупка, губы коснулись беззащитных косточек на бёдрах, и спустились ниже. Несколько поцелуев, лёгкие поглаживания - и она наконец исполнила просьбу ученицы, и свое бешенное желание, припав ласками к жаждущему цветку. Тягуче и неспешно, с жадной жаждой и трепетной заботой она дарила удовольствие Руне, ловя восторг и от её вкуса, и от податливых движений навстречу, и от заставляющих сердце биться чаще стонов. Звуки и запахи, мягкость кожи и родной привкус, волшебная картина страсти и буря чувств в груди крутили водоворотом, унося сдержанную обычно археологиню в плен сладкого желания.

  Где-то там, на задворках мыслей, Кларисса не переставала изумляться себе: каждый раз Руна будила в ней настоящую бурю. И вроде бы из-под пепла и не должно было ничего прорасти, а каждый раз пробуждались сильные, ярые, притягательные и опьяняющие чувства. И столь сильные, как никогда - даже в годы оные, когда Клариссе казалось, что она нашла свое счастье, все было куда ровнее. Женщина даже думала, что ей не суждено испытать ничего столь же могучего, как те чувства, о которых пели бардессы - а гляди ж ты, с Руной каждый раз было столь же сильно и ярко, как в первый раз.
  Зависимость? Зависимость, если не сказать больше. Плохо ли это? Да, но не сейчас. Сейчас хорошо все то, что хорошо им двоим, а дальше - хоть трава не расти. Ещё одно игривое круговое движение по бусинке - и к язычку присоединились уверенные и неспешные пальчики.

  - Мммм... Аааахххх... Фффсссс... - сквозь зубы выдыхает Руна, пока пальцы и губы любимой путешествуют по ее телу сверху вниз и обратно. - В ходе дальнейших манипуляций обнаружилось, что от похоти объект потерял дар членораздельной РЕЕЕЕЕЧИИИИ!!!
  Малышка срывается на крик как раз тот момент, когда Кларисса впивается в ее лоно. Волна жгучего удовольствия прокатывается по всему телу - от кончиков пальцев до затылка, заставляя девушку и в самом деле по-кошачьи выгнуться в ласковых руках своей "хозяйки". Руна отдается своей ненаглядной громко и демонстративно: быть может, ее стоны и крики не слышны за пол-лиги в Вересковой Лощине (хотя как знать?), однако окрестных лисиц, привлеченных запахом еды из лагеря, она сейчас наверняка пораспугала. Жар приливает и откатывает, будто в приступе лихорадки, насквозь промокла от пота простыня между лопаток и под крестцом, но самое влажное место, конечно же, находится напротив лица рамонитки - чуть ниже аккуратно подстриженного кустика, который, в полном соответствии с ожиданиями, так мило щекочет кончик носа. Словно боясь, что Кларисса решит продолжить ее мучить и дразнить, отвлекаясь от сладкого цветка, малышка забрасывает ноги ей на спину, смыкая стопы, но стараясь не стеснить движений Старшей - однако это не дает ей ни малейшего ощущения контроля за ситуацией. Госпожа положения сейчас - ее родная, милая, любимая наставница, ее идеал, ее овеществленная мечта, счастье, найденное и завоеванное, но все-таки кажущееся таким незаслуженным... Ее Риса, ненаглядное рыжее солнышко, источник света и тепла, смысл жизни и сама жизнь.
  Кларисса, наверное, была бы и не против подольше продолжать "эксперимент", многократно подводя свою маленькую егозу к кульминации и останавливаясь в считанных мгновениях от нее. Быть может, однажды ей и удастся как следует помучить любимую, но, увы - не здесь и не сейчас. Руна слишком взведена ожиданием этой ночи, очень долго будоражила себя фантазиями о ней, поэтому продолжительных и растянутых во времени ласк она просто не может вынести. Плато удовольствия, эти сладкие мгновения разметавшихся по простыне волос и дрожащих от напряжения бедер, оказывается пройдено на удивление быстро, неожиданно даже для самой малышки, которая вдруг, оторвав голову от подушки, с расширенными глазами попробовала сказать:
  - Так, вот сейчас только не останавливАААААААЙСЯАААА! - и забилась в сладких конвульсиях, одной рукой вцепившись в затылок Клариссы, а другой до боли сжимая левую грудь. Жрице, оказавшейся в плену девичьих бедер, оставалось лишь смаковать эту бурную кульминацию - удивительный момент, когда бардесса в порыве страсти теряет, казалось бы, все отработанное годами изящество и шарм, однако при этом обретает почти божественное, мистическое великолепие...
  Однако все на свете имеет свойство заканчиваться. Закончилась и буря, объявшая тело и душу Руны. В этот раз, в отличие от недавней сцены в лохани, не было ни слез, ни эмоционального всплеска. Наверное, для бардессы и в самом деле удовольствие любимой настолько важнее своего собственного, а может быть - дело просто в том, что чувства подобны песне: даже с самым сильным голосом невозможно тянуть бесконечно одну и ту же высокую ноту. В любом случае, стопы малышки разомкнулись и устало соскользнули со спины Клариссы вниз. Несколько мгновений она лежит на спине, раскинув руки и ноги в стороны, а затем сконфуженно хихикает:
  - Извини, Рис: кажется, эксперимент сорвался.
  Руна садится, приглашая в объятия приподнявшуюся жрицу, любуется, щурясь, ее лицом в полутьме, и говорит с характерным сюсюканьем:
  - У кого-о-о у нас смазливая мордашка? У Клариссоньки смазливая мордашка, - не дав ответить, чмокает ее прямо в липкие губы. - У меня теперь тоже, да.
  Подуставшие археологини впервые устраиваются друг у дружки в объятиях. Маленькая бардесса как-то сразу находит место для своей головы в выемке между плечом и ключицей любимой, по хозяйски забрасывает на нее ножку - и кажется, будто так они делят ложе уже очень много лет. Пару минут длится тишина: обе любовницы далеко еще не насытились, однако после столь бурного обмена ласками им требуется небольшая пауза. Не станем же торопить события: в конце концов, две взрослые женщины имеют полное право распоряжаться отведенным как бы для сна временем по своему усмотрению.

***

  - Знаешь, а я тебе соврала, - первой прерывает молчание Руна, заставляя любимую вздрогнуть: тон ее определенно знаменует начало серьезного разговора. - Про последний раз, когда кончала. Это было не шестого числа. Вчера.
  Коротенькая пауза в монологе заставляет перебирать в голове варианты продолжения, в том числе и самые неприятные. К счастью, бардесса все-таки продолжает:
  - В комнатке своей, вечером, когда уже собрала рюкзак, попробовала уснуть пораньше, но не смогла. Все пыталась представить, какая ты будешь голенькая. Почему-то ты мне привиделась с кустиком вот тут. Когда мы с тобой первый раз в прошлом году... у тебя был кустик, рыженький, конечно, очень милый. Потом ты стала бриться начисто. Это тоже хорошо, ты мне всякая нравишься. В общем, я закрыла глаза, пытаясь представить, какая ты без одежды... ну и как-то рука сама собой поползла вниз. На самом деле, у меня это теперь часто случается. Точнее, постоянно, с тех пор, как я с тобой познакомилась. Прости. Мне... мне очень мало того времени, что мы проводим вместе.
  Кларисса ощущает у себя на груди дуновение продолжительного выдоха.
  - И вот теперь я думаю: а что дальше? В смысле, когда мы закончим практику, я получу сертификат о том, что вот, прослушала твой курс и теперь смогу квалифицированно копаться в полях под Выперками на благо музея, буду искать Джемайме кости и ржавчину полувековой давности... а что насчет нас с тобой? Теперь у нас не будет возможностей для встреч, не вызывающих вопросов, Рис. И археология. Я бы хотела и дальше бороться вместе с тобой за тв... за НАШУ мечту. Наверное, мне слишком сложно отделить личное от вечного. Но я все равно стараюсь думать о будущем, будто совсем взрослая, правда же?
  Вопрос "что дальше?" был и в самом деле непростым. Опыт Клариссы показывал, что даже теперь, с такой преданной союзницей, радикальных прорывов в ее работе ожидать не стоит. Предстоит много и утомительно бодаться с бюрократической машиной всевозможных советов и комиссий, манипулировать Клодетт и собственным начальством, придется еще как-то прикрывать малышку от гнева Джемаймы, которая наверняка будет воспринимать Руну как проводницу чужих интересов в своей вотчине... Легких и быстрых побед не будет, это точно. Но бардесса, в принципе, хорошо понимает сложившуюся ситуацию - просто ей нужна уверенность в том, что мечта у них действительно общая, и общее, одно на двоих, понимание будущего.

  Кларисса и вправду собиралась помучить возлюбленную долгими неспешными ласками, сполна воздавая той за неожиданные поцелуи в коридоре, за в мгновение ока превращающиеся в любовное ложе столы в аудитории, за торопливую страсть в подсобке, после которой ночью в одинокой постели хочется волчицей выть. В конце концов, кто обыкновенно начинала первой? Руна! И плевать, что если по каким-то причинам несколько занятий подряд оказывались не столь "близкими", то ночные фантазии становились столь яркими и навязчивыми, что никакие попытки совладать с ними не помогали.
  Но сладкий плен девичьих ножек не оставил Рисе выхода, и та, негромко фыркнув, продолжила ласки. Причём, чувствуя желание и жажду распаленной ученицы, стала настойчивей и напористей. Играющий с жемчужинкой язык стал требовательнее, хищнее, а к уверенному, хозяйскому движению пальцев присоединился ещё один. Ученая не отстранилась даже тогда, когда её стараниями Руна достигла вершины - просто ласки стали нежнее и мягче, растягивая сладкое, как сироп, послевкусие жаркой страсти.

  И только когда бардесса, расслабленная и обессилевшая, разметалась по ложу - "действительно удобному", как еще раз машинально отметила Кларисса - преподавательница позволила себе отстраниться и, приподнявшись на локтях, залюбоваться очаровательной малышкой. "Своей малышкой", - мелькнула горделивая собственническая мысль.
  Такие же мысли, видимо, преследовали и Руну, потому что ничем иным, кроме как немножко истеричным от восторга отходняком и радостью от того, что наконец нет никаких помех, её шутливое сюсюканье назвать было нельзя. Так что женщина без слов вздохнула и, покачав головой, ответила на поцелуй и обняла возлюбленную.

  Если откровения малышки вызвали сначала нахмуренное недоумение, то потом оно сменилось хитрой усмешкой:
  - Знаешь что, Руна... Если говорить такими категориями, то я тоже не хранила тебе верность, регулярно изменяя. То с правой рукой, то не только с ней. - ученая сделала паузу. - Левой тоже доставалось, чего уж таиться.

  А дальше пошли разговоры посерьёзнее. Поерзав и устроившись поудобнее, глядящая в потолок палатки Риса намотала на пальцы длинную прядь и уверенно ответила:
  - А дальше все будет также, только с некоторыми поправками. Новый дом-то может и одна рабочая построить, но сколько это времени займет? А нас станет двое. Будем архивы шерстить, наши и "бородатые", будем слухи по деревням и заставам собирать. С писчим сестринством бюрократическим воевать будем, с иным начальством... Есть у меня несколько объектов за пределами Купола, где, я уверена, можно та-акое найти!
  В общем, дел будет полон рот, и таких, которые в одиночку провернуть будет тяжко. А остальные пусть привыкают, что две взрослые сестры рядом - или возглавляют отряд идущих лесом. И если будут вопросы, - Кларисса приподнялась и посмотрела на Руну тем фирменным взглядом, который берегла для самых нерадивых и нахальных учениц, - я найду, что ответить слишком любопытным.

  Слушая ответ любимой, Руна прямо-таки затихла и замерла. Не то чтобы она ожидала какого-то "взрослого" разговора о необходимости и дальше соблюдать конспирацию, хитрить и изворачиваться перед Сестрами... однако слова Клариссы заставили ее счастливо улыбнуться, потянувшись в очередной раз губами к самому дорогому лицу на свете.
  - Это очень здорово, - говорит она в полутьме. - Я надеюсь, однажды мы с тобой вместе пройдемся по улицам Первопоселения. И ни в Храме, ни в Коллеже, ни в музее ни у кого не останется никаких глупых вопросов...
  Малышка не развивает тему, способную увести разговор ооочень далеко, к вещам, которые, пожалуй, они обе еще не дозрели обсуждать откровенно. Всему свое время, а времени наедине у влюбленных будет в достатке. Сейчас же хороший момент побеседовать о другом...
  - Вообще, я неспроста об этом заговорила, - продолжает малышка, почесывая подушечками пальцев живот подруги. - Есть у меня одна задумка, я давно ее в голове обкатываю, но без твоего одобрения, пожалуй, углубляться в детали смысла нет. Знаешь, вот в чем Джемайме не отказать - так это в умении распространять свои идеи и интересы в популярном виде. Говорят, когда ее только назначили Старшей Смотрительницей, двадцать пять лет назад - во Дворец Щитов только школьниц водили в порядке обязательного посещения, настолько там все было уныло. А потом она выбила эти шикарные тематические картины для каждого зала, завела показательные поединки, сделала все ярким и интересным - и теперь нам постоянно заказывают экскурсии самые разные содружества, а уж выездов по деревням сколько стало... И, самое главное, завелись даже среди крестьянок в Закуполье такие энтузиастки, которые болеют военной историей, мечтают откопать у себя в огороде какой-нибудь шлем или копье для музея - вот чего наша Черная Дева добилась за четверть века.

  Кларисса была, разумеется, в курсе достижений Старшей Смотрительницы. Быть может, музей до ее прихода к власти и представлял собой скучноватое учреждение, однако сегодня он выглядел куда больше похожим на балаган, нежели на бастион науки. Как-то пару лет назад рамонитка, зайдя во Дворец Щитов по делу, застала разгар вот этого самого "показательного поединка" между Джемаймой и ее ученицей, статной девахой с высветленными волосами по имени Ясена. Две вооруженные парными клинками бардессы увлеченно фехтовали, пронзительно вопя при каждой атаке к восторгу окруживших их четырех десятков восьмилеток, демонстрируя приемы, годные разве что для постановок на сцене, а в финале крашеная молодка, разогнавшись, оттолкнулась от стены и сделала обратное сальто - под аплодисменты, разумеется. Как это представление должно было помочь младшеклассницам узнать славную историю Купола - наверное, даже Богиням неизвестно. И, самое тревожное: если другие смотрительницы музея с натяжкой могли претендовать на звание ученых сестер, вели худо-бедно какую-то исследовательскую работу, то Ясена даже не притворялась, кажется, что ей интересно книжное знание - однако с теми порядками, которые завела Черная Дева, эта акробатка оказывалась едва ли не самой востребованной и нужной сотрудницей Дворца...

  - У нас с тобой, конечно, немного не та тематика, которой можно вот так очевидно завлечь народ, - продолжала тем временем Руна. - Но варианты тоже имеются. Смотри: что, если по материалам твоих исследований и теорий поставить пьесу? Сочинить такой эпический сюжет о заре человечества, когда женщины созидали историю, но потом где-то ошиблись, где-то недоглядели - и косматые поработили их грубой силой. Ведь многие твои теории - шикарные варианты повествовательных поворотов, я это как бардесса говорю. Подобное хорошо переводится на театральный язык, и, если правильно подойти к делу - будет выглядеть эффектно и интересно. И тогда Сестры, заинтересовавшись первобытной историей, начнут спрашивать - у тех же бардесс, у учительниц школьных, у всех, кому по должности положено знать ответы на такие вопросы, и интерес этот быстро дойдет до самого верха. А уж затем... затем, поверь мне, даже Джемайма станет твоей первой подругой и помощницей. Здесь главное - самое начало, нужно заинтересовать кое-кого из начальства Летнего Театра: у них там давно творческий кризис и усердный поиск новых идей...

***

  Кларисса не была заядлой театралкой, однако в том кругу культурных и ученых женщин, где она вращалась, волей-неволей будешь в курсе определенных тенденций современного искусства. И тенденции эти в самом деле можно было охарактеризовать как "кризис" - кризис не столько даже идей, сколько тематики. Исторические постановки довольно давно начали терять свою былую популярность - во многом потому, что сама двухсотпятидесятилетняя история Купола, пусть и насыщенная славными делами, великими трагедиями и прочими достойными отображения в искусстве вещами, являлась все-таки хронологически слишком короткой. Об одном только Дне Боли и Гнева было поставлено не меньше трех десятков пьес, и ходили на них в настоящее время не ради искреннего интереса, а в основном из уважения к подвигу отстоявших будущее и свободу сестринства бабушек. Те спектакли, над которыми еще двадцать лет назад искренне рыдали сотни зрительниц, сегодня вызывали лишь вежливые аплодисменты и похвалу достойному исполнению. Обновление репертуара также никак не вело к обновлению тематики: о Рейдах Свободы, о славных днях Основания, обо всем этом тоже было рассказано многократно. Даже самые качественные вещи в историческом жанре при таких условиях неизбежно отдавали эпигонством.

  Имела ли в таких условиях идея Руны шанс на реализацию? Это зависело, очевидно, от исполнительницы: свое умение заводить друзей и оказывать влияние на людей Кларисса оценивала вполне адекватно, так что тут все явно ложилось на плечи ее малышки. Другой вопрос - а что останется от стройной научной теории, после того как она пройдет горнило творческой обработки бардессами, а затем - цензурные правки Художественного совета (тема-то ой какая непростая в плане идеологическом)? Став вдруг популярной на волне массового интереса к первобытности - не окажется ли рамонитка в заложницах этой своей популярности? Стесненная в средствах, сейчас она была, тем не менее, совершенно свободна в полете мысли, а что будет с этой свободой, когда Старшие всерьез обратят на нее свое внимание?
  Впрочем, эти спорные перспективы откроются перед ней, только если план бардессы и в самом деле выгорит - а пока успех затеи вовсе не кажется таким уж гарантированным.

  Похвалы в адрес Джемаймы археологиня слушала безо всякого удовольствия, хотя и не могла не согласиться с тем, что Старшая Смотрительница – умелый организатор. Однако, с точки зрения Клариссы, умения сделать место известным и популярным, найти в него работниц и посетительниц было категорически недостаточно. Даже не так – катастрофически! Ведь свое прошлое надо не просто знать, а любить до трепета, и не останавливаться в его изучении какой-то одной точкой! Глубже, дальше, в самую тьму веков, поднимая из прошлого в настоящее то, о чем никто не знает!
  Да и вообще – организация хороша, когда она служит правильной цели. А правильная она не тогда, когда все представляют в виде упрощенного представления, а когда все четко разложено по полочкам, в том числе и в головах, и до всех доносится в единственно правильной и неурезанной версии. Ученая могла бы перетерпеть все это буйство действа, если бы оно было ступеньками к донесению до всех сестер все более и более полной информации, но Старшая Смотрительница на достигнутом остановилась, будто считала правильным, что крестьянки, ремесленницы, солдатки и прочие купольные девы знают лишь часть целого, и ни в коей мере не должны приобщаться к «высокому былому».
  Бездействие и забвение могут быть страшными. Но искажение ради упрощения – страшнее стократ. Ведь в простое верить легче, чем в сложное, а то, что не соответствует знакомой с детства картине, быстро забывается.

  Ведь как, по слухам, было хорошо во Дворце Щитов до Джемаймы! Единомышленницы спокойно работали, изучали прошлое Купола, собирали разрозненные артефакты, а если что и рассказывали посетительницам, так это истории о минувших летах так, как они были на самом деле, не забывая ни о быте, ни о строительстве, ни о войнах, конечно же. А теперь? Тот же театр, только с историческим уклоном. Хорошо хоть преподавание не отняли.

  Негативные мысли Клариссы, севшей на одного из своих любимых коньков, были внезапно остановлены шокирующим предложением Руны. Ученая даже села и, нахмурившись, уставилась на ученицу, не отрывая от нее взгляда. Могло показаться, что и без того раздражительную женщину распирает от негодования, но на деле было не так – Кларисса судорожно обдумывала опасную, но весьма перспективную идею.
  Не являясь великой поклонницей театрального искусства, археологиня все же периодически ходила на ту или иную постановку, чтобы позволить разуму отдохнуть от научных экзерсисов, сменив на короткое время вектор заинтересованности на иное интеллектуальное мероприятие. Парадигму, что «лучший отдых от умственной деятельности – деятельность физическая», был ей глубоко чужд, и опускаться до того, чтобы тратить свои силы на копание какого-нибудь огорода она не собиралась. И что с того, что и там, и в раскопе машут лопатой? Это две превеликие разницы, а кто не видит – слепая на оба глаза и к тому же скорбная разумом!

  При всей своей нелюбви к популяризаторству и предпочтении точности ширине охвата, Кларисса все же была женщиной амбициозной, и мысль о том, что ее исследования пойдут в массы, став основой знаний для будущих поколений купольчанок, всегда грела ей душу. И в идее Руны она сразу углядела шанс на славу, причем прижизненную – мечта же! А что значит популярность? Естественно, финансирование, снабжение и рабочие руки! А там, чем Богини не шутят, возможность организовать закупольную экспедицию в те далекие земли, о которых она только читала, и в которых чаяла найти зримое подтверждение своей теории. А это уже не мечта даже – это нескончаемый интеллектуальный оргазм!
  Но и риски, конечно, были. Причем, с точки зрения Клариссы, даже не в том, что у Руночки ничего не получится – в способностях малышки она не сомневалась ни на полпальца. Но вот та информация, которая выйдет на публику в итоге… Здесь можно было запросто самой скатиться в джемаймизм, представив публике выхолощенные сведения, которые войдут в мозг клином так, что никаким молотом не достанешь. С другой стороны, если ставить такие эпизоды, которые только основываются на прошлом, и не противоречат известному, проблему можно обойти. А если в конце пьесы говорить со сцены, что публике представлен лишь краткий пересказ куда более запутанной истории, которая иначе могла затянуться на полдня, и указать, где можно прочитать полную версию…
  Кларисса, продолжая хмуро, исподлобья смотреть на Руну, мечтательно улыбнулась.

  - А мне нравится, - наконец кивнула она. – Ударим Джем… Старшую Смотрительницу Джемайму ее же оружием. Начнем с популяризации, а потом пойдем дальше и дальше, чтобы узнавшие кусочек докупольного прошлого захотели узнать еще. Тем более, - в глазах Клариссы начал разгораться огонь бешенной энтузиастки, которой только дай поговорить про любимую тему, - что пробелов в наших знаниях столько, сколько деревьев в лесу. И если реконструировать старые мифы по обрывкам информации и вернуть им не искаженный косматыми переписчиками конец… Да, вариант! Плюс дать в свободной форме пересказ событий, приведших к насильственному порабощению ведомых жрицами и сказительницами женщин сбежавшими из-под их контроля дикарями-с-копьями… Мы возьмем для пьесы условный город-государство, чтобы не противоречить фактам, дадим точное отображение быта и социальных процессов, реконструируем обличье и традиции, а канву сюжета сможем отдать на откуп бардессам…
  К потоку слов мало-помалу начали подключаться и жесты:
  - Вот смотри, если мы возьмем островные цивилизации раннего бронзового века, то мы увидим фрески с прекрасными женщинами, в роскошных, расшитых бисером и ракушками одеждах – я видела зарисовки. А мужчины всегда изображены в набедренных повязках, редко – в подобии юбки и головном уборе из перьев. Ну или в доспехах – но это отдельная история. А о чем это говорит, если мы посмотрим на то, как развивались потом косматые культуры? А то, что те, кто главнее, те и одеты роскошнее! Выводы? Напрашиваются сами собой? Кто изображен на всех церемониях? Непременно женщины. Какие в основном найдены статуэтки? Для эпохи камня – Великая Мать, для эпохи бронзы – Богиня-со-змеями! Еще бы – тогда женщины или не знали лично наших Богинюшек, или просто представляли их по-своему. А все эти бородатые божки – это попытка заменить прежний культ новопридуманным. И ведь это тоже история, как силой навязывают выдуманных божков, ставя во главе культов своего мелкого воинского бога, а потом говорят, что так было испокон веков! В общем, мне есть, что рассказать.

  Складка на переносице наконец разгладилась. Кларисса порывисто поднялась, протаранив головой верх палатки, совершенно не по-взрослому ойкнула, схватившись за макушку, и опустилась рядом с Руной на колени, взяв руки девушки в свои.
  -Ты права. Права, права, права. Это наш шанс открыть Куполу глаза на то, что наши идеалы гораздо древнее, и что долгие века, пока все было так, как у нас, на земле царили мир, покой и благоденствие. И что будет, если забыть об угрозе. Мы вернем позабытое и возвеличим его – а потом вместе найдем еще доказательства нашему знанию. У нас будет столько совместных экспедиций, ведь вдвоем мы можем достичь гораздо большего, чем поодиночке!

  Заразительный энтузиазм рамонитки вызывает у Руны теплую улыбку. Малышка, сев на постели, подносит к губам ладони любимой, нежно целует их и отвечает:
  - Ох, струны Анаэрины, какая же ты красивая, когда говоришь о тех временах. Когда думаешь над загадками древности, строишь гипотезы, воображаешь все это вживую... - она хихикает, награждая руки Клариссы очередным поцелуем. - Богини, я хотела уже предложить, как вернемся в город, свести тебя кое с кем из театральных, но теперь боюсь: если ты и перед ними так станешь выступать - никто не устоит, ухватят тебя где-то в четыре пары рук и унесут за кулисы в укромное местечко... Ладно, что-нибудь придумаем.
  Чуть призадумавшись, бардесса продолжила:
  - Знаешь, в Коллеже нас учили, что у любой женщины есть свой момент раскрытия, секунды, когда ты смотришь на нее, и понимаешь - как же она невероятна! Все Сестры по-своему красивы, но по-настоящему каждая выглядит великолепно в разные мгновения жизни. Иной ты залюбуешься, пока она машет молотом в кузне, от другой захватывает дух, когда она играет с дочкой, кто-то раскрывается в танце... Наставница говорила, что мы должны внимательно наблюдать за жизнью, ловить такие моменты, даже выводила нас иногда в город "наблюдать жизнь" - без особого, впрочем, успеха. Какой уж там момент раскрытия, когда ты сидишь на лавочке перед домом, лущишь горох, например, а тут на тебя пялятся четыре пятнадцатилетки, как на картину. В общем, только с тобой я по-настоящему поняла, что же нам пытались донести. Когда ты захвачена своими идеями, своими мыслями ты - великолепна.

  Руки малышки выскальзывают из ладоней Клариссы, ложась на ее бедра. Девушка вновь утыкается лицом в уже заново вспотевшую после помывки ложбинку между грудями любимой, и тут неожиданно палатка погружается в темноту: действие заговора жрицы, наконец, закончилось.
  - Да, ты сама как настоящее произведение искусства, подлинный шедевр. Только, в отличие от картины или изваяния, мягкая, теплая, и... - тут Кларисса почувствовала, как шаловливые пальчики смещаются по бедру. - Да, и снова немного мокренькая, ммм...
  Отрицать было бессмысленно - в руках нахальной малышки строгая ученая сестра и в самом деле стремительно намокала. В качестве утешения бедной рамонитке мы можем отметить лишь то, что сама Руна в эти мгновения теряла голову и распалялась даже без ответных прикосновений.

  Захваченная собственными мыслями о том, как правильно поэтапно доносить знания о древности сначала до бардесс, а потом и до зрителей, Кларисса не сразу поняла, что именно имела ввиду Руна, когда сказала, что рассказчицу утащат за кулисы, и с сомнением возразила:
  - А чего бояться? На сцене конспект вести неудобно, а за кулисами как раз можно за рабочий стол сесть, записывать. Чтобы не упустить важного и потом не переделывать...
  Глядя на то, как веселится девочка от ее ответа, ученая осеклась и, нахмурившись, еще раз мысленно повторила сказанное, после чего непонимающе протянула:
  - Стоп. Так говоря про то, что утащат, ты имела ввиду совершенно не лекционный материал?
  Заразительный смех Руны стал ей ответом. Поняв, как сильно она ошиблась, археологиня сначала вздохнула, в прямом смысле махнув на девушку рукой, а потом, глядя на ее веселое лицо и слушая задорный хохот, сама почувствовала, как губы невольно расползаются в широкой улыбке, а наружу рвется искренний смех. Вот уж действительно, стоило сесть на любимого конька, как сразу стала, как глухарь на току – ничего, кроме своих идей не видит, и ни о чем, кроме картин далекого прошлого, не думает.

  Когда девушки, обнявшись, отсмеялись, малышка продолжила разговор, раскрыв маленькую тайну из своей учебы. Или не тайну – кажется, Кларисса где-то слышала про «момент раскрытия», или читала, но эта информация, как не актуальная, была погребена под другими знаниями. Фыркнув на то, как ученица рассказывает про принудительные наблюдения за жизнью – вот еще взяли моду живых сестер изучать! – исследовательница провела ладонью по волосам возлюбленной, пропустив между пальцев каштановые пряди и потом позволив тем красивым пологом лечь обратно на нежную кожу.
  - Уж не знаю, у кого какой момент раскрытия, но ты, как мне кажется, не закрываешься. Не в плане разговорчивости, - на всякий случай уточнила Риса, которая и сама была мнительной, и других иногда подозревала в том же, - а в плане того, что ты всегда соответствуешь описанию сестры в этот «момент раскрытия». Вот такое стороннее наблюдение.
  Естественно, говоря такие слова, археологиня намекала на красоту малышки – но не говорить же той об этом в лоб, прямым текстом? Говорить красивые слова той, при виде которой заходится сердце, легко и приятно, однако и страшно тоже. И вроде бы страшный зверь под именем «боязнь привязанности» начал стараниями Руны засыпать, но отголоски все равно никуда не делись.

  Обняв прижавшуюся ученицу и подвинувшись так, чтобы той было удобнее, Кларисса, смущенная новым витком активности, полуворчливо протянула:
  - Да кто бы говорил уж. Сначала на себя посмотри, прежде чем… А-ах! – маленькая хулиганка останавливаться не собиралась, и продвинулась пальчиком чуть дальше. – Прежде чем такое заявлять, - врожденное упрямство мешало закончить на полуслове ту мысль, которую женщина собиралась озвучить изначально. - Это тебя целовать сладко и стоны слушать!
  Просунув руку подмышку Руне и приобняв ее, ученая потянула охотно последовавшую за движением девушку вверх. А потом, зарыв пальцы в волосы и чуть царапнув нежную кожу у основания шеи, впилась в губы бардессы в жарком поцелуе, отвечая на нахальство пальчиков властными, но вместе с тем и осторожными ласками. Последнее, что хотела Кларисса – так это испугать малышку или причинить той ту боль, которая будет неприятна.

  - Ммм... - оторвавшись, наконец, от губ любимой, Руна напрягается внизу - и Кларисса чувствует, как вокруг ее хозяйничающих в "цветочке" малышки пальчиков сжимается тугое колечко. Определенно, мышцы тазового дна бардессы развиты прекрасно - на радость отвечающим за женское здоровье аэлиситкам. - Да, я бы вот так бы и осталась с тобой навсегда, и по городу бы мы так ходили, а не под ручку - всем на зависть...
  Идущее снизу возбуждение снова напрочь отключает здравый смысл, захлестывая воображение девушки нелепыми и абсурдными, но очень горячими образами. Окажись она сейчас днем в людном месте Первопоселения - непременно с гордостью прошлась бы по улицам, удерживая пальцы Клариссы собственным лоном. Увы и ах, ночью в пустынном Закуполье, наедине с любимой, сложно придумать что-то столь же сумасшедшее: в конце концов, от основания Купола женщинам положено влюбляться в других женщин. От основания Купола женщинам заповедано ласкать своих возлюбленных. Безумие сопряжено с трагедией, с опасностью, с внутренним надрывом - а что им грозит в мире свободных сестер, кроме вида осуждающей физии начальницы кафедры или ворчания Джемаймы? Что уж там говорить: здесь, под Куполом, даже предаться разврату прямо на центральной площади Первопоселения будет не безумством, а тривиальной и пошлой глупостью... Да, наверное, в глазах Богинь их связь совсем не уникальна: сколько за четверть тысячелетия бардесс влюблялось в рамониток, сколько солидных и ответственных дам было совращено двадцатилетними юницами... Суть всегда одна, общая на всех, недаром стихи, посвященные конкретным женщинам, так гулко отзываются в тысячах посторонних сердец... Да, суть одна, остается лишь экспериментировать с формой.

  Кларисса бы здорово удивилась тому потоку бессвязных мыслей, который пронесся в девичьей головке - потоку, который сама же жрица и вызвала, продолжая двигать пальцами внутри туго сжавшегося лона. А может, и не удивилась - к некоторым причудам любимой уже пора было за эти месяцы привыкнуть. А уж к выдумкам и сюрпризам в деле плотских удовольствий стоило не привыкать, а заранее готовиться. Как сейчас, когда неожиданно расслабившаяся внизу Руна соскользнула с пальчиков рамонитки и прошептала:
  - Так, наши отношения определенно пора переводить на новый уровень. Поэтому, чтобы не повторяться, предлагаю попробовать "поцелуй артисток", - лицо ее было скрыто во тьме, однако интонации голоса легко позволяли представить себе, с какой хитрой и шаловливой мордашкой она это произносила.

  "Поцелуй артисток" - это сленговое название одного весьма известного, но довольно малораспространенного способа постельных игр. Лоно к лону - нижние губы любовниц и в самом деле сливаются в "поцелуе" без участия ртов. Проблемы такой позиции были очевидными - дело требовало основательной сноровки от обеих участниц, было чревато при неумелом подходе даже травмами, и вообще, превращать свою постель в место для утомительных атлетических упражнений многим казалось так себе идеей. Ласки губами, руками, потирания о всевозможные мягкие выпуклости подруг - способов получать и доставлять удовольствие у женщин и без того хватает. Клариссе было лет семнадцать, когда ее тогдашняя пассия предложила попробовать "как бардессы делают" - и после десяти минут утомительного барахтанья, пыхтения и сопения будущая жрица поняла, что совершенно растеряла остатки возбуждения, придя к выводу: "поцелуй артисток" точно не для нее.
  Впрочем, в те времена, да и в последующей ее сложной личной жизни рядом не было девушки, похожей на Руну - так что стоит ли ориентироваться на неудачный опыт, когда ее сокровище предлагает что-то новое?

  - Нужно сначала как следует разогреться, - комментирует малышка, снова занявшись "организационной работой": в темноте она подкладывает под попу любимой одну из небольших твердых подушек, командуя, как ей стоит примоститься, а затем... опускается вниз, начиная облизывать наружную часть правого бедра Клариссы. Достаточно смочив его слюной, она садится на ногу жрицы сверху, делая пару движений задницей вдоль нее.
  - Я уже говорила, как безумно меня возбуждает твое тело? - выдыхает Руна в лицо наставнице, пока пальцы правой руки находят временно оставленные позиции в лоне рамонитки. - Почти так же, как твой ум. Как твои глаза. Твоя улыбка. Безумие, нельзя быть такой совершенной, никому не отдам, всех перекусаю, кто на тебя позариться посмеет, люблю, хочу, моя...

  Начинается танец любви, в котором бардесса одновременно берет и получает удовольствие, стимулируя Клариссу и потираясь скользким истекающим лоном о ее гладкое бедро, и совсем позабыв, что у рамонитки имеется пара совершенно свободных рук, способных и ей самой преподнести сюрприз...

  - Я… - протянула Кларисса в ответ на предложение «нового уровня отношений».

  Как многое можно было сказать молодой бардессе, у которой в голове не ветер, а целый ураган! Например, что она никогда таким не занималась – тот один неудачный раз не в счет – и не уверена в своей физической подготовке. Что вообще это блажь, присталая молодым да глупым – ну и бардессам, которые в массе своей не вышли из первого и остались вторыми. Что это – лекарство от скуки, а с Руной не заскучаешь. Что, вообще-то, это можно воспринять, как намек на то, что в «нормальном» варианте Кларисса не дарит ей того наслаждения, которого хотелось бы. Да хотя бы то, что ей хочется любви, а не зарядки!
  Многое можно сказать – и потом смотреть, как меняется лицо Руны, когда та понимает, что сморозила очередную дурость, и как она извиняется… Весьма активно извиняется. И понимает, что рядом со взрослой женщиной сама должна повзрослеть. И как они становятся не учительницей и ученицей, а равными партнершами, разумными и сдержанными.
  Ага. И как Руна, наплевав на «рыжую закостенелую бабу», уходит в поисках той, которой хоть «поцелуй артисток», хоть на ветке дерева, хоть у всех на виду – все едино. И останется слишком умная и слишком правильная Кларисса одна, и будет ласкать себя холодными одинокими ночами и вспоминать, что дурой здесь была не малышка-бардесса, а одна слишком до дэва умная ученая. А потом повесится на каком-нибудь куске древней кожи – потому что иного выхода нет.

  - …согласная, - закончила предложение женщина чуть торопливо, сглотнув слюну.

  Плевать на «старые кости» и еще более старые предубеждения. Руна от нее без ума, она сама Руну тоже лю… э-э-э… ценит, так почему бы двум девушкам не сделать что-то такое, чего они в промежутке между лекциями точно не попробуют? А если не получится, то всегда можно сказать об этом и попросить зализать больные мышцы. Не надо впадать в крайности и быть героиней не в том, ни в другом виде – никому от этого лучше не будет.
  - Только я в этом не подкована, - сбивчиво извинилась Кларисса, - так что веди ты, а то напортачу.

  И малышка повела. Еще как повела: ученая привыкла, что бедра внизу ласкают только вначале, как часть игры, а сейчас это были вполне себе подготовительные мероприятия, являющие собой о-о-очень недвусмысленный намек на продолжение. И, вроде бы, все и так было обговорено, но все равно от предвкушения было сладко и немного боязно. И все равно, густое томление никуда не девалось, в очередной раз хрупким плечиком отодвигая в сторонку глыбу рациональности.
  - Говорила, - сипловато кивает археологиня. Волосы снова лезут в лицо, и она смотрит на ученицу сквозь сетку огненных прядей. – И каждый раз меня это пугает, как в первый. Потому что я чувствую ровно тоже…

  Устроившись напротив, Руна качнула бедрами, и ее возлюбленная застонала от новых ощущений. Почему-то сразу забылись и неудобная поза, и собственные опасения обо всем и сразу, и то, что сейчас обучающаяся искусству любви малолетка – никто иная, как она сама. Какое-то время Кларисса просто постанывала, качаясь навстречу малышке. Одна рука женщины, локтем облокеотившейся на землю, неосознанно мяла угол ближайшей подушки, тогда как вторая скользила про собственной груди, то сдавливая ее, то приподнимая, то сжимая напрягшийся сосок.
  Наконец ученая чуть пришла в себя и смогла насладиться зрелищем трущейся о нее бардессы. Не выдержав, Кларисса застонала и потянулась навстречу Руне. Кончики пальцев коснулись живота девушки, провели круг вокруг пупка и на одних ногтях поднялись по ноге, чтобы ласковым движением скользнуть ниже, к нежной и мягкой внутренней стороне бедра. Здесь двигаться было немного сложнее, но Кларисса, принявшая волнообразный ритм и настроившаяся на него, желала большего – добавить к движениям любимой маленькой красавицы и собственную ладошку, которая, в отличие от бедра, могла двигаться куда активнее, и исследовать куда большие пространства.
  - Какая ты пьяняще красивая сейчас… И вообще, не только сейчас! – протянула рамонитка, чуть сильнее нажав подушечками пальцев. – Каждый раз, каждый раз мне мозг вышибаешь напрочь – и мне это нравится…

  - Мозг... - повторяет за любимой Руна. - Я забыла, что такое мозг, когда тебя впервые увидела. Есть только сердце, и там, в нем - только ты. И внизу тоже - ты, и никого, кроме тебя - чувствуешь?
  Кларисса, конечно же, чувствовала. Она даже слышала - через стоны и вздохи, через шум крови в собственных ушах - те характерные мокрые и липкие звуки, что раздавались, когда малышка чуть приподымалась, отрывая лоно от измазанного в своих соках бедра рамонитки. Есть такая популярная ярмарочная забава в Закуполье - на отполированное бревно, закрепленное футах в четырех от земли, садятся две женщины, и начинают друг дружку лупить набитыми соломой вытянутыми мешками, пока кто-то не соскользнет вниз. Руками касаться опоры запрещено, даже елозить вдоль нее навстречу сопернице полагается исключительно с помощью ног. Презентуется такое соревнование как развивающее крепость мышц и учащее правильно держаться в седле, но деревенский фольклор недвусмысленно свидетельствует, что поселянок в боях на бревне привлекает совсем другое. И сейчас Кларисса понимала, что ее малышка в подобных соревнованиях взяла бы не один приз - то, как крепко тоненькие вроде бы девичьи бедра обхватывали ногу жрицы, с каким искусством она елозила туда-сюда, не переставая ритмично стимулировать свою любимую, было этому надежной порукой. Когда же рука наставницы попросилась в зазор между скользкой от выделений ляжкой и истекающим лоном - она с готовностью приподнялась, пропуская пальцы подруги внутрь, лишь прошептав "глубже" и поудобнее устраиваясь на новой опоре.

  Бедра и пальцы Руны двигаются в согласованном ритме, под аккомпанемент стонов, всхлипов, липких звуков хаотичных поцелуев две археологини стремятся к неминуемой кульминации, и Кларисса уже начинает надеяться, что так они обе сейчас и кончат - но у неугомонной бардессы на этот счет имеется другое мнение. Это там, на улице, удовлетворяя первый порыв страсти, он теряла над собой контроль, но сейчас девушка предельно сосредоточена, насколько это вообще возможно в предоргастическом состоянии. В очередной раз с чувством впившись в губы любимой, она опрокидывает ее на еще одну заблаговременно подложенную под спину подушку... а затем соскальзывает с пальцев рамонитки, хватая ее липкую от своих выделений руку и сочно облизывая. Левую ногу распластавшейся на мягком ложе Клариссы Руна берет под коленку, мягко отгибая вверх, ища максимально удобную для немолодой наставницы позицию, сосредоточенно сопя, пристраивается между бедер подруги... и, наконец, два жаждущих лона соприкасаются напрямую.
  Захватывающее и необычное чувство - ощущать там прекрасно знакомые языку и пальцам складочки сладкого цветочка, собственным клитором тереться о ее набухшую бусинку. Возбужденные до предела, две ученые сестры очень остро реагируют на малейшие пульсации в этом месте, где щедро текущая влага была не силах потушить огонь похоти. Медленно и аккуратно Руна, распластавшаяся в невозможном для рамонитки шпагате, пробует двигаться, нащупывая в темноте рукой ладошку Клариссы.
  - Я хочу кончить одновременно с тобой... - прошептала девушка, начиная любовный танец. - И чтобы мое сердце всегда билось с твоим в унисон... И чтобы любая радость и любое горе делились пополам. Мое сокровище, мое счастье, лучшее создание Богинь во всей вселенной, о, как же я тебя крепко люблю...

  Тяжело дышащая рамонитка смогла все же выдавить между стонами:
  - Да… Все то же самое…
  Подсознание ученой – и желание говорить драгоценной девочке красивые слова – требовали и раскрыть «все», и дополнить сказанное еще ворохом уточнений и эпитетов, но, слава Богиням, голоса эти были слабы, не отвлекая женщину от ритмичных движений. Закусывая нижнюю губу, закрывая от наслаждения глаза, дергая иногда головой, чтобы отбросить непокорные волосы, Кларисса растворялась в эмоциях – и в Руне. Да, все эти «бардовские забавы» могли показаться со стороны надуманными и диковатыми, порожденными бездельем и скукой, но сколь же приятными они оказались на практике, когда рядом есть самая прекрасная из всех девушек, к тому же понимающая, что и как надо делать!

  Понимающая…
  Руна явно понимала в удовольствии побольше своей наставницы, которая какое-то время даже считала, что ей в принципе не нужны даже приятельские отношения для разрядки. И была куда более выдержана, чем гордящаяся своей стойкостью – но не терпением – Кларисса. По крайней мере, бардесса была способна не только как-то оценивать реальность и говорить, но и менять позу. В первые секунды ученая испугалась, что все закончится слишком быстро, и настойчиво потянулась к возлюбленной, но быстро поняла, что в очередной раз поспешила с выводами.
  Новые ощущения заставили Клариссу даже не застонать – громко всхлипнуть и прерывисто выдохнуть, запрокинув голову. Руна была волшебницей – не как в сказках, а самой настоящей, сводящей с ума не только своим видом, но и действиями. Археологиня забыла обо всем, и ей стало казаться, что вся она сократилась до одного жаркого, пульсирующего комка, до влажной дорожки, где соединяются два раскаленных тела, и что в мире нет больше ничего, кроме тяжелого дыхания, тепла сплетенных тел и завязывающейся в тугой узел внизу живота лавины.
  В ином случае ученая наверняка высказалась бы неодобрительно о таком способе любить друг друга – сложно дарить партнерше ласки, тяжело сосредоточиться не на себе, а на ней, проблемно мило ворковать и играть с ритмом. Но практика, практика… Она все меняла, и то, что казалось сомнительным, обретало самые прекрасные, самые притягательные черты, а возможные недостатки исчезали вовсе. А редкие слова служат для этого блюда изысканнейшей приправой, от которой разум вместе с душой улетают куда-то в заоблачные выси.

  - М-м-м-м… Тоже… - у Клариссы осталось не так много сил, чтобы говорить развернуто.
  Приближаясь к пику, женщина не спешила, столь же сильно, сколь и Руна, желая войти на него одновременно. Приходилось держать себя усилием воли, что превращало любовную игру в некоторое подобие пытки. Но пытки сладострастной, желанной и манящей.
  - Я-а-а… Скоро! – сквозь прикушенную губу простонала ученая.
  Пальцы и бедра работали в одном ритме, и в так с ними колыхались груди. В ту же мелодию звучали и вздохи на два голоса – и эта песня была лучшей из всех, что можно услышать.
  - Неимоверно… невозможна! – смогла выдохнуть Кларисса. – Омут, сокровище, источник жизни… - каждое слово отделялось все большей паузой, - И одно… на двоих… дыхание!

  Постельный опыт многих тысяч сестер учит, что "кончить одновременно" при взаимных ласках - это такой романтический штамп, слабо бьющийся с реальностью. Женщины - они ведь разные, с очень разным темпераментом и чувственностью, и если заботиться не о том, как сделать подруге приятно, а вот об этой совместной кульминации - растеряешь всю страсть в приступе глупого перфекционизма. Впрочем, еще здравый смысл подсказывает, что "поцелуй артисток" - это весьма неудобный способ любви, придуманный от скуки девицами, которым куда интереснее хвастаться постельными подвигами, чем непосредственно их совершать. И тем не менее, реальность, противоречащая опыту и здравому смыслу, была налицо: Кларисса двигала бедрами, потираясь собственным лоном о цветок страсти Руны, и единственным желанием, захлестывающим сейчас ее разум, было общее с малышкой стремление достичь одновременного оргазма.

  "Поцелуй артисток" соответствовал своему названию: уста археологинь, свободные от обычных ласк, декламировали самые безумные признания в любви, но, чем ближе к кульминации, тем чаще обе ученые сестры срывались на нечленораздельный вокал. Крики и всхлипы органично продолжают их бессвязный обмен нежностями, пожар в лоне отдается волнами испарины от пяток до макушки, мышцы беззвучно стонут, подгоняемые тонущим в похоти разумом, словно рабы - жестоким надсмотрщиком, и Руна срывающимся голосом отзывается на слова наставницы:
  - Да, да, да! Сейчас, вот сейчас, вот сейчас, вот СЕЙЧАААААС! - и слившиеся в мокром поцелуе нижние губки словно ошпаривает кипятком, две переплетшиеся пальцами кисти хрустят и белеют от чудовищного, грозящего переломом напряжения, ноги и крестец схватывает здорово напугавшая бы в другой ситуации судорога, но в эти мгновения не существует ни боли, ни усталости - есть лишь безумие невозможной, но пронзительно реальной одновременной кульминации. И совместный торжествующий крик любовниц словно извещает окрестности лагеря: эта сказка стала былью, потому что они обе являются друг для дружки теми самыми чудесными существами из старинных преданий, живыми легендами, а когда две легенды соединяются сердцами - разве есть в мире хоть что-то для них невозможное?

  После длившегося разом и вечность, и неуловимое мгновение потопа страсти две ученые сестры откидываются на спины в разные стороны, пытаясь отдышаться и избавиться от слепящих искр в глазах. Первой приходит в себя Руна, аккуратно выбираясь из переплетения ног и подползая к Клариссе, чтобы положить голову в заветную выемку между плечом и ключицей.
  - Знаешь, - шепчет она, кое-как приведя в порядок мысли. - Я так давно хочу написать что-нибудь о моей любви к тебе. Многие месяцы вечерами берусь за перо... и замираю в ступоре каком-то. Любые слова, любые фигуры речи, которым нас учили - все это выглядит так убого рядом с настоящим чувством. Я словно босоногая сапожница какая-то. Нет, тут, похоже, надо изобретать новый язык, не меньше. Сейчас же мне не хватает ни звуков, ни жестов, ни букв, ни пиктограмм... А может, оно и к лучшему...

  Ощущение после второго за вечер оргазма было странное. Сердце просило еще, и еще, и еще, но тело строго возражало: на сегодня хватит. Попытка зайти на третий круг превратилась бы уже в откровенное превозмогание, в котором было слишком мало удовольствия и слишком много желания доказать непонятно кому непонятно что. В общем, кое-как поправив изрядно растрепавшуюся в ходе любовных игр постель, обнявшиеся археологини, перегруженные впечатлениями долгого и насыщенного дня, еще несколько минут сонно разговаривали о каких-то пустяках, пока незаметно не засопели в унисон...

***

  Кларисса проснулась в предрассветных сумерках от раздражающего дерганья где-то под коленкой, и вместе с пробуждением на нее навалился целый ворох ощущений, властно напоминающих о возрасте. Ныла спина, ныла шея, стопы налились какой-то тяжестью, и по этим ощущениям, даже не помня ничего о случившемся накануне, было легко реконструировать каждую неудобную позу, каждое опрометчивое напряжение мышц, все то, о чем вчера совсем не хотелось думать, сливаясь в объятиях с маленькой шалуньей... Кстати, об объятиях и шалунье: засыпала жрица вчера вроде бы на спине, с забросившей на нее по-хозяйски ногу и руку Руной, а сейчас обнаружила себя с любимой в позе "ложечек": очевидно, перевернулась во сне набок и подгребла к груди миниатюрную бардессу, словно ребенок - любимую игрушку. "Игрушка", между тем, в отличие от своей наставницы, судя по глубокому и равномерному дыханию, спала на удивление крепко, и при должной аккуратности из-под нее вполне реально было вытянуть руку, не разбудив.
  Это, конечно, если рамонитка и в самом деле собирается заняться утренними делами и размышлениями в одиночестве.

  После того, как ей вместе с Руной удалось совершить невозможное, Риса очень долго пыталась свести глаза в одну точку и убрать совершенно идиотскую улыбку, в которую так и норовили расплыться губы. Получалось так себе, особенно потому, что слушать журчание слов Руны было отдельным удовольствием – даже особо не вникая в сказанное. Какое-то время Кларисса еще думала о том, чтобы сходить сполоснуться, но в теплой палатке, и тем более в теплых объятиях малышки было так хорошо, что ученая не заметила, как задремала.
  Проснулась она от ноющей спины и затекшей коленки, отзывающейся покалыванием. Широко зевнув, женщина не без труда открыла глаза и проморгалась. Впереди была знакомая каштановая грива, при виде которой живо всплыли перед глазами во всех красках картины вчерашней ночи. Порозовев, ученая с тихим кряхтением вынула руку из-под головы ученицы и медленно-медленно, чтобы не разбудить ту, разомкнула объятия и села.

  С нежностью проведя рукой по разметавшимся волосам возлюбленной, Кларисса мурлыкнула себе под нос: «Котенок…», и, склонившись, тихонько поцеловала пряди. Снова зевнув и почесав затылок, ученая сгребла в охапку одежду и с кряхтением выбралась из палатки. За пологом едва занималась заря, и вокруг холма все утопало в дымке тумана – при капле фантазии можно было предположить, что холм парит в небесах, и сейчас меж перистых облаков скользит куда-то далеко-далеко. Фыркнув на непрошеную романтику и прикрыв один глаз в задумчивости, Кларисса осмотрела окрестности и, набросав в голове план действий, принялась одеваться.
  Впрочем, удовлетворилась она только нижней рубахой, доходившей до середины игры: современный крой, где считалось нормой делать рубаху до ягодиц, ученая не признавала, считая это баловством для малолеток. Как, собственно, и всякие кружавчики и вышивку. Только белый цвет, только несколько завязочек – и достаточно. Прикрыв наготу, археологиня устроилась на лавке и, сложив ладони вместе, какое-то время молча смотрела перед собой, позволяя гармонии пробуждающейся природы соединиться с разумом.
  - Богини наши, Хранительницы Купола и Защитницы жизни, дарующие нам мудрость и любовь, наш оберег и маяк во тьме, - негромко и напевно начала она. – Как просыпается солнце и природа, так встают с рассветом и сестры, славить вас словом и делом. Вы есть начало и продолжение, вы есть дорога вперед и поля окрест, вы есть дыхание ветра и плеск волн. Я – ваша дочь, и я возношу хвалу вам за все, что меня окружает. За руки мои, творящие во благо Купола, за сердце мое, в котором живут чувства, за дух мой, готовый прийти на выручку другим. Вы есть Мы, и Я есть Мы, и все вместе мы есть Купол, волей вашей процветающий. И пусть тысяча тысяч рассветов сменится тысячей тысяч закатов, новые девочки будут благодарить Вас за ваше благословение, как благодарю я. Рамона, Аэлис – вы в сердце моем, как и все мы – в ваших сердцах. И да останется так из века в век.

  Выдохнув, рамонитка дисциплинированно завершила церемонию утренней молитвы. У жриц Богинь, в отличие от мужских культов, не было традиции проводить обязательные мессы для всех верующих, как и не было необходимости следовать канону, определяющему время молитвы, порядок слов и форму обращения. Главным было, чтобы слова шли от сердца – и эту заповедь Риса неукоснительно соблюдала. Особенно после того, как в ее жизни появилась Руна.
  С новым постаныванием женщина поднялась и, потянув спину, поморщилась. Взяв одежу и положив в один из сапогов гигиенические принадлежности, женщина пошла к родничку, где, фыркая от холодной воды, привела, наконец, себя в порядок – а заодно и окончательно проснулась. И даже взбодрилась, так что дорога назад уже прошла в форме пробежки, причем не по тропке, а заложив добрую петлю. Конечно, она могла поступить проще, и умыться той водой, что заблаговременно подготовила Руна, но женщине все же хотелось после горячей ночи ощутить свежесть проточной воды - так было приятнее, да и привычнее.

  По возвращении в лагерь Кларисса педантично убрала все гигиенические принадлежности в чехол, оставив только расческу, которая еще пригодится, когда грива высохнет и снова полезет во все стороны, после чего занялась следующим, не менее важным делом – завтраком. Как и положено первому утру на стоянке, завтрак был пиром, где подъедалось все скоропортящееся, взятое с собой, поэтому ученая, по короткому размышлению, решила порадовать свою малышку яичницей со свежими овощами и сушенным мясом.
  Кулинарка из археологини была, откровенно говоря, весьма посредственной – она никогда не чуяла момента, когда надо, например, убрать кастрюлю с огня, или прекратить поджаривать уже начавшее подгорать мясо. Кларисса предпочитала больше доверять «советам бывалых»: «если сказано пять минут, значит, пять минут», хотя и здесь был затык – фразы «возьмите горсть» и «держите до готовности» отправляли ее в ступор.
  Но Кларисса не была бы собой, если бы не преодолевала старательно собственноручно созданные трудности – вот как сейчас. Решив приготовить завтрак, она даже отложила утренний дневник, а это уже была практически жертва.

  Было сложно сказать, дошла ли молитва Клариссы из Закуполья до Богинь, но в сердце самой рамонитки она отдалась какой-то небывалой радостью, бодростью и вдохновением. Теперь, когда жрица благодарила Богинь за день новый и день прошедший не разумом, а всей своей сущностью, от сердцевины костного мозга до последней рыжей волосиночки - красивые высокие слова начинали пробирать и ее саму. Вот что сотворила с ней одна маленькая озорная кошечка, и уже не важно было, это ли имела в виду мудрая и великая Рамона в том далеком прошлогоднем разговоре - Кларисса и в самом деле необратимо изменилась, изменилась к лучшему, и это определенно шло на пользу всему Куполу.

***

  Это было легко предугадать: запах начавшей весело шкворчать на сковородочке солонины пробудил бардессу почти мгновенно. Вскоре в палатке послышалось шуршание выбирающейся из плена одеял и подушек малышки, сопровождаемое сонными междометиями, а затем из-под полога показалась умилительная в своей заспанности мордашка. Сочно втянув носом доносящиеся от костра соблазнительные ароматы, Руна, наконец, выбралась наружу целиком и, сцепив пальцы, с протяжным стоном вытянулась в струнку, демонстрируя в самом выгодном свете все особенности своей точеной фигурки, даже встав на носочки на несколько мгновений. Затем, не меняя позы, она ткнулась носиком сперва в одну подмышку, затем в другую, фыркнула с показным неудовольствием, после чего, стараясь не глядеть вниз, аккуратно потрогала лобок, точнее - тот невыбритый участок растительности в форме листочка, который вчера торчал задорным кустиком, но после всех ночных упражнений прилип к коже из-за обилия пролившихся на него женских соков. Почему-то именно последнее больше всего огорчило разыгрывающую свою уморительную пантомиму кошечку, но, впрочем, печалилась она недолго, быстро переключившись на Клариссу:
  - Бодрое утро, - подбежав к выкладывающей очередную порцию ломтиков солонины на тарелку со сковороды жрице, Руна аккуратно кладет ей ладонь на попу. - Моя ж ты хозяюшка милая, встала спозаранку, вся уже в делах, заботишься о своей девочке, ммм, и помылась уже, пахнешь так вкусненько... Ай! Все-все-все, поняла, больше не буду!

  Клариссу в тоне хитрой подруги сразу что-то насторожило, поэтому, пока лились патокой сладкие слова, она опустила глаза, пытаясь понять, где же находится вторая рука малышки - и не прогадала: тоненькие пальчики тянулись к уже остывшему кусочку мяса совершенно по-кошачьи, так что первой реакцией рамонитки было шлепнуть по ладошке деревянной лопаткой.
  Отскочившая одним прыжком на добрых пару футов Руна подняла руки в примиряющем жесте:
  - Стой-стой, только не по лбу, у меня там самые важные рабочие инструменты, - вздыхает, поняв, что продолжения воспитательной работы не будет. - Ладно, пойду приведу себя в порядок пока.
  Считающая себя большой ловкачкой в плане подобных шуточек, малышка оказалась изрядно оконфужена неудачей. Именно поэтому, наверное, процесс приведения себя в подобающий вид оказывается таким демонстративным и шумным. Заглянув в бадью и увидев в ней свое отражение, она громко восклицает:
  - Караул! Богини! Кто-то ночью украл мое лицо! - присмотревшись еще раз, впрочем, понижает тон. - А, нет, отбой, оно просто сползло набок так неудачно... И с голосом проблемы.
  Плеснув в глаза воды, малышка несколько мгновений трясет головой, а затем выдает скороговоркой:
  - Три бардессы у дороги жрице раздвигают ноги! Три бардессы у дороги жрице раздвигают ноги! Рамонитка раму мыла, меж грудей держала мыло! - Кларисса даже не удивилась тому, что почти все стандартные упражнения этого рода у бардесс неизбежно касаются самых сочных деталей женской анатомии и темы того, что с этой анатомией стоит делать. Коллеж, что с них возьмешь? А тем временем окончательно проснувшаяся малышка, оценив количество оставшейся воды в бадье и, сложив в уме два и два, догадалась:
  - О, ты, получается, в родничке мылась? Шикарно, я так тоже хочу, ты только не подъешь за меня самое вкусненькое, - найдя свои ботиночки и банные принадлежности, она так и пошла вниз совершенно голенькой без малейшего стеснения, лишь напевая фривольно свою любимую "Хэй, подруга, вперед..."
  Последняя порция яичницы между тем уже дошла до кондиции, так что у Клариссы, кажется, появилось время поработать со своим дневником.

  Явление маленького урагана, так и не удосужившегося надеть хоть что-то, было встречено сдержанным:
  - Доброе утро. Завтрак готовится. Потерпи.
  Сдержанность в данном случае совершенно не означала холодности – просто Кларисса, будучи сосредоточенной на готовке, несколько абстрагировалась от всего происходящего, и не хотела терять правильный настрой. Вот будет незадача, если в первую же попытку порадовать ученицу собственной стряпней завтрак сгорит к дэвам, оставив на память только хрустящие на зубах угольки! Нет, уж лучше не вестись на провокации и делать дело максимально качественно.
  Вот только Руна с таким подходом совершенно не была согласна, незамедлительно попытавшись стянуть уже приготовленную шкварку. Толи чувство голода было тому виной, толи желание снова безраздельно завладеть всем вниманием – Кларисса не знала, да и не особо вникала. Когда трудишься, надо трудиться, а не сиськи мять, или, по крайней мере, не мешать тем, кто трудится. И вообще – дисциплина должна быть дисциплинированной, потому что без этого начинается хаос, разброд, шатание и прочий бардовский образ жизни, идущий в разрез с серьезностью науки.

  Первой же реакцией археологини, которой та сразу же последовала, была попытка стукнуть по загребущим лапкам той же лопаткочкой, которой мешалась еда – чтобы лапки эти не лезли, куда не надо. Но Руна оказалась быстрее, и успела отскочить. В ином разе Риса, может быть, и оценила бы такую ловкость, но сейчас, занимаясь архисложным делом, не была настроена ни на что, кроме как на ворчание в сторону помехи:
  - Как маленькая, ей-Богини. Как приготовлю, так и будешь есть. Не раньше. Так что потерпи немного, и все будет, - и добавила себе под нос, - Я надеюсь…
  Ученица не стала настаивать, за что заслужила одобрительный кивок:
  - Вот правильно. Сначала умывание, потом завтрак, потом полчаса на перерыв – и за работу. Руины сами себя не выкопают.

  К некоторому недовольству ученой девы, энтузиазм у ее возлюбленной так и бил через край, а шило в одном месте мешало вести себя спокойно. На громкие ахи-охи-вздохи Кларисса только скорбно вздохнула – ожидать от маленькой егозы сдержанности было примерно столь же логично, как ожидать верности от среднестатистической солдатки. Комментировать похабщину в исполнении драгоценной малышки ученая рассудительно не стала, понимая, что ее специально провоцируют на внимание, и сделала вид, что вся поглощена яичницей.
  Наконец Руна ушла к роднику – тут уж ее наставница не смогла удержаться от долгого и пристального взгляда – и более процессу готовки никто не мешал. Одолев, наконец, завтрак, Кларисса снова вздохнула и, оглядевшись, вытащила дневник, так торопливо заброшенный вчера вечером. Выведя заголовок, ученая погрузилась в мысли, о чем писать дальше, и прикрыв один глаз, начала задумчиво жевать кончик пера – дурная привычка, от которой ее пытались отучить еще со школы, и которая никуда не делась.

  Можно было, конечно, просто записать, что «Всю ночь мяли простыни, и это было волшебно и восхитительно, но на утро ныло все, что только могло ныть», но это, хотя и было бы правильно, тем не менее, звучало бы очень односторонне. А писать о таком важном дне так топорно археологиня не хотела. Помусолив перо еще немного, женщина начала писать.

***

18 мая 253 О.К.
Стоянка. Раскоп

  «Уют – термин крайне неоднозначный. Для многих сестер жить в палатке и махать весь день лопатой, а потом очищать от земли черепки, кажется утонченным издевательством. А мне нормально: и комфортно, и тихо, и сама себе голова. И походная жизнь совершенно не смущает. А теперь, поняв, какой она может стать, когда работаешь рядом с Р., и больше никого рядом нет, я оборачиваюсь назад и не могу понять, как я могла жить без этого? Как же скучно и пресно было мое прошлое существование…
  Но, откровенно говоря, разница между отношениями в городе, под присмотром, и на природе отличаются, как небо и земля. И если от Р. я могла ожидать такого поведения, то от себя – ни капли. Это… пьянит. И чувства становятся сильнее, когда их не скрывать – иногда капитально сильнее, и это пугает зависимостью. Не только от человека, но и от нового чувства уюта. Просыпаться вот так рядом неимоверно приятно – чувствовать тепло, вдыхать родной запах… И представлять, что может быть, если это станет не кусочком украденного счастья, а нормой.
  Планирую продолжать раскоп. Только все мысли совсем не о том, что ждет в земле, а о той, кто по ней ходит».

  Глядя на написанное, снова потащившая кончик пера в рот Кларисса задумчиво посмотрела на буквы, думая, стоит ли еще что-то добавить.

  Мысли о потопавшей к роднику любимой оказались такими сладкими, что губы рамонитки непроизвольно разошлись в глупенькой улыбке, а щеки зарумянились, выдавая все чувства с головой. Ну что тут еще можно написать, в самом деле? Руна отчасти права: не изобрели еще способа адекватно перенести буквами на бумагу то, что бурлит не в голове, а несколько ниже... в сердце, разумеется, а вы о чем подумали? В общем, если бы в этот момент ученица удачно подкралась к зажмурившейся в задумчивости Клариссе, застав ее в таком состоянии - конфуз случился бы грандиозный, с криком и подскакиванием со стула футов на пять вверх. К счастью, возвращалась в лагерь бардесса достаточно шумно, с протяжными страдальческими стонами, слышными издалека, поэтому жрица успела прийти в себя, убрать дневник и поменять выражение лица на менее... выразительное.

  - Аоооогхххх, - дрожащим голосом извещала Руна о своем приближении. - Стрррррунннны Аннннаэрррринннны, кккаккк жжже хххолодно...
  Появилась она перед Клариссой, похожая на гусиную тушку в леднике - синюшная и покрывшаяся мурашками, буквально насквозь просвечивающаяся в лучах восходящего, но пока еще слабого солнышка. От маленького полотенечка, в которое мерзнущая бардесса отчаянно пыталась укутаться, исходил пар - похоже, та нагрела его бардовской магией.
  - Ддда вы изззрядная изззвращенка, сестррра-наставница, - постукивая зубами, Руна бросилась к своей одежде. - Там же водища-холодища, только что льда по краям не намерзло.

  Непохоже было, чтобы она разыгрывала представление (хотя с бардессами поди это пойми точно) - в конце концов, есть ведь такие мерзлячки от природы, кто и в июле с печью обнимается. А может быть, просто та лишняя на взгляд Клариссы масса подкожного жира на боках и попе, которая вызывала у нее такую скорбь, все же давала определенные преимущества? Ладно, не будем об этом, тем более перед завтраком.
  За завтрак же пошмыгивающая носиком малышка принялась со всей обстоятельностью. Яичницу с мясом она не рубала уже с энергией конной молотилки, как вчерашнюю кашу, а опробовала с закатившимися глазами и протяжным мычанием:
  - Ммммм, Рис, в этом мире вообще есть что-то, что может у тебя не получиться? Ни в коем случае не показывай посторонним свои кулинарные таланты: я тебя потом даже с арбалетом не смогу отбить от поклонниц. Ооо, Богини, как же вкусно... Вот и веди тебя такую с театральными знакомиться, ммм, - и так далее, и тому подобное, на мед и патоку в словах, звуках и мимике милая кошечка совершенно не скупилась. Можно было, конечно, списать все на желание угодить любимой - однако тарелка, с которой было подметено все, вплоть до самого мелкого обрезка огурца, слишком выразительно говорила в пользу неподдельного удовольствия Руночки. А теперь давайте-ка кусочком галеты подгребем, что там сочного натекло из уже съеденного мяска - зачем добру пропадать? Наконец, полностью очистив посуду, бардесса подняла ее к глазам, пошевелила задумчиво губами с явным намерением по-кошачьи вылизать, но, покосившись на жрицу, улыбнулась и отставила в сторону. Откинувшись назад, она запускает руку под рубашку, с наслаждение почесывая животик.

  - Уфф, я все. Огромное спасибо за заботу, готовишь ты так же вкусно, какая сама вкусная, - мечтательный взгляд говорит об искренности двусмысленного комплимента. - Знаешь что, Рис? Я с тобой начинаю думать все чаще о преимуществах отдельного домика. Кампусная жизнь - это весело, слов нет, и столовая у нас что надо, но все-таки - старею, возможно? - начинает хотеться больше личного пространства.

  Слова "женитьба" или "брак" не прозвучали из уст Руны ни разу, но Кларисса, хорошо знакомая с реалиями жизни в Первопоселении, отлично поняла, куда идет разговор. Потому что для одинокой сестры из нетрудового содружества, по сути, единственный вариант получить в личное пользование отдельный дом - это свадьба. Ну, если не считать гипотетической возможности стать очень большой начальницей в своем ведомстве. У Коллежа, кажется, вообще не было такой отдельной жилплощади в ведении, так что те малочисленные бардессы, что желали связать себя узами брака, жили, по сути, на территории своих супруг. Куда идти двум последовательницам Анаэрины, если они решат пожениться - это даже хорошо знающая законы Купола рамонитка не представляла. Кажется, такие прецеденты были слишком редки, чтобы для них выдумывать универсальное правило. Это, впрочем, было неважно, важно было другое: невинный разговор о преимуществах личного жилья грозил вырулить на вещи, которые Кларисса, кажется, совсем не готова была обсуждать.
  Брачные клятвы - это ведь очень серьезно. Это значит - ты не сможешь просто так отойти в сторону и положить зубы на полку, когда поймешь, что стала слишком стара для темпераментной, страстной, пронзительно живой женщины, которая держится за тебя лишь из благодарности за чудесно проведенную молодость. И она - она не сможет безболезненно от тебя отлепиться, даже когда осознает, что ничего, кроме жалости и чувства вины, уже не испытывает к некогда такому дорогому и родному существу. Развод в мире свободных сестер пусть и возможен, но всегда осложнен чувством поражения, тем, что священное обещание, данное Аэлис перед лицом ее ученицы, оказалось неисполненным. Многие любящие пары из-за этого осторожничают, десятилетиями не обмениваясь кольцами, в их с Руной случае подобный вариант видится самым оптимальным.
  Тогда зачем же она, милая и ненаглядная, заводит такие разговоры? Руна-Руна...