Pale | ходы игроков | -- окраины

  Дело приобретало все более и более скверный оборот. Непонятные доходяги, потирающие лапы, словно от холода, продолжали наблюдать за группой пассажиров, не пытаясь ни в контакт войти, ни скрыться, ни предпринять хоть какие-то активные действия. Не то, что это было плохо – реши они напасть, было бы гораздо хуже, но неизвестность и непонимание раздражали. А этих «наблюдателей» Доротея категорически не понимала.
  - Правильно, - кивнула она на ремарку Кобба, - надо двигаться. Нас ждут в поезде, но… - офицер передернула плечами. – Лучше нам идти вперед, чем сидеть сиднем, не зная, когда придет помощь. А с этими болтать смысла никакого, они явно не расположены к разговорам.

  Отряд выдвинулся вперед, а чужаки тем временем все прибывали. Минуты не прошло, как вокруг собралось уже трое «Наблюдателей», заставив лейтенанта поежиться и мысленно вплотную подобраться к тому, чтобы начать проклинать и поездку. И идею покинуть вагон. Слава богу, рядом был истеричный Фоули, сам факт присутствия которого заставлял сохранять самообладание.
  - Отставить панику! Ну еще один и еще, и хер с ним. Жрать не просит, в драку не лезет… Правда, кто такой, непонятно, - Доротея недовольно помотала головой, не останавливая размеренного шага. – Может, сектанты какие? Древнебожники там… Странные типы, в общем. Держимся-ка мы, пожалуй, не обочины, а центра колеи, господа, и поспешаем.

  В свою теорию офицер не верила ни на пенни – слишком уж противоестественными казались «Наблюдатели», и по внешности, и по повадкам. Проще всего было бы предположить, что все это имеет самое обыкновенное мистическое объяснение, но женщина слишком много сталкивалась с той мистикой, которая произошла от слова мистификация, чтобы так уж просто поверить в сверхъестественное. Магией, чудовищами и тому подобной лабудой можно найти объяснение всему, хоть тому, что фонарь светит, хоть тому, что винтовка стреляет. Это просто, а «просто», к сожалению, не всегда есть правильно.
  А, значит, дело было в другом. Ведь в другом же? Надо было только понять, в чем, и тяжелым сапогом выбить-таки мысли обо всяких чародейских делах. В любом случае, лучше забить голову научными и околонаучными рассуждениями, чем оставлять и без того издерганные нервы на потребу страху, подозрениям и тому подобному. Ну и «шевелить копытами» еще, как говаривал сержант в учебке – деятельность интеллектуальная и физическая в совокупности – лучшая панацея от дурных мыслей.

Один, второй, третий – тощие дрожащие фигуры одна за другой возникали то тут, то там и в какой-то момент Нора почувствовала – окружают.
Молчаливые, угрюмые, нездоровые, они выглядели довольно опасно, как и любая толпа. Эта толпа была хоть и небольшой, но признаков нормальности не проявляла.

– Больные, – сказала док. – Или сектанты, – и тут же поняла, что это вовсе не "или". Это "и". – Точно, это безумцы, одолеваемые какой-то болезнью. Очевидно, заразной. Вы правы, госпожа Фитц-Джонс, к ним лучше не приближаться. Отсюда невозможно понять, какая хворь на них напала, но подхватить проказу или что-то подобное я бы никому не советовала. Знаете ли вы, что прокаженные, например, в какой-то момент лишаются рассудка – частично из-за изоляции и отверженности, частично из-за нарушений нервной системы. То есть, мозг и нервы разрушаются болезнью – пояснила она дополнительно, сообразив, что ее терминология не всем может быть понятна. – А если они изгнаны обществом, то сходят с ума куда как быстрее.

По совести говоря, доктор Сольгерд не была уверена, что это именно проказа, но проверять не было никакого желания. Тем более, если эти безумцы организовали секту, лучше держаться подальше.

– Да, да идемте, - преувеличенно бодро поддержала она Доротею. – Пожалуй, стоит всем продезинфицировать руки на всякий случай, чтоб не занести заразу в рот.

Наблюдатели пугливо убирались с пути по мере возвращения группы назад к железной дороге. Они всегда скрывались за чем-то — за домом, за сараем, за ж\д насыпью, а когда пассажиры добирались до места, за укрытием конечно никого не было. Но они возвращались — неумолимо и неизменно, возникая чуть дальше, возле следующего укрытия, всегда находясь примерно на одном и том же удалении от людей.

Когда отряд во главе с Доротеей вернулся на рельсы и зашагал навстречу неизвестности снова — уже по шпалам — наблюдатели и вовсе отстали. Мистер Фоули несколько раз оглядывался назад, всматриваясь в туман, и вздыхал с облегчением, никого не найдя. Вирджиния на ходу стянула дамские перчатки, и теперь растирала руки антисептиком Норы.

– Никогда бы не подумала, что какая-то болезнь способна превратить человека… В подобное существо, — сказала девушка тихо, нервно передёрнув плечами. – Мне тут совсем не по себе. Может, будет лучше, пока не поздно, вернуться в поезд?

Покинутый экипажем экспресс теперь казался почти домом — надёжным и понятным убежищем, островком безопасности посреди этого безграничного туманного мира, в котором казалось растворились без остатка нормальные люди, города, само Королевство.

– Такие туманы — эт норма осенями в этих краях, – поделился со спутниками Фрэнк, что шёл рядом с Норой. – Коль кто не отсюдова, то мальца пугает сперва. Средь бела дня серость эта, хоть глаза выколи — кажись день вокруг, а видно ещё меньш, чем ночами. А мы, местные, то все привыкли давно. В такую погодку самое то, значится, вечерком за стол сесть, очаг растопить, чаю заварить да жаркое жены моей… Что она вытворяет с ним — из крольчатины домашней нашей, с картошкой. Эх, коль б не задержка эта, уже был б почти дома.

Дело и правда клонилось к вечеру. Часы показывали половину третьего, а темнело в этих местах в это время года тревожно рано. Можно было не сомневаться — самое больше к пяти опустится темнота, которую очень не хотелось бы застать в поле.

– Темнеет тута правда того, раненько, — пробормотал себе под нос Фрэнк.

Услышавший это мистер Фоули словно проснулся — быстрым шагом обогнав Доротею, он остановился посреди колеи и расставил предупредительно руки.

– Леди и джентльмены, – заговорил хрипло, прочистив горло. – Не пора ли нам возращаться? Если выйдем прямо сейчас, может ещё успеем к экспрессу до темноты. Сколько до города того мы не знаем…

Он неопределённо махнул рукой в сторону, указывая куда-то в туман.

– Да и с чего мы вообще взяли, что город близко? Может со всеми задержками на пути, до этого, как его там… Висмура… Было ещё час-полтора на экспрессе? А так всем придётся ночевать в поле!

Моррис же уже некоторое время размышлял о другом. Никто из них не ел толком со вчерашнего вечера — и слова Фрэнка о жарком с крольчатиной наводили на вполне определённые мысли. Возвращаться или нет, но как минимум пора бы что-то перекусить. Несмотря на все потрясения, механик уже некоторое время чувствовал голод.

  Офицер, уже несколько раз пожалевшая, что не затрофеила никакого оружия, опасалась, что Наблюдатели либо, дождавшись подкрепления, атакуют, либо сделают еще какую-то дрянь. Ну не просто же так они собрались глазками похлопать да ручки потереть? В то, что это «несчастные больные», сама Доротея не верила, но переубеждать отряд не стала – пусть лучше люди верят в что-то реальное, чем, ломая головы, придут к иррациональным суждениям. Будь здесь не пассажиры, а ребята и девчата ее взвода, было бы гораздо проще: армия быстро отучает думать и приучает соображать. А разница между этими двумя состояниями есть, хотя обычно вчерашним гражданским не заметна. Как там говорил капитан Пауэлл: «Выкляючай разум, включай соображение»? Вот то-то и оно!
  Но все шло более или менее спокойно. Даже разговоры стали все больше напоминать обычные, что гарантировало, что нечаянная встреча прошла без последствий. В общем, можно было бы только порадоваться, если бы не одно «но» - не без помощи мистера Буна все, и сама лейтенант в том числе, вспомнили о том, что пора бы подкрепиться. Хотя некоторых слабосильных воспоминания о пище побудили предложить вернуться.

  Фиц-Джеймс поставила чемодан на шпалу, размяла пальцы и похрустела, сморщившись, шеей. Вздохнув, она пожала плечами и смерила предпринимателя скептическим взглядом:
  - Мистер Фоули, вы соскучились по нашим сектантским друзьям? Они как раз за время, как вы ушли, собрали весь свой ковен, и теперь с тоской ждут возвращения ужина… pardonnez moi, новых друзей. Плюс, я напомню, что Север, хотя и не слишком заселен, но за «полтора часа на экспрессе» мы минуем немало полустанков и деревенек. Ну, не в Вистморе мы остановимся, а в Литтл Эссенчестере каком-нибудь, велика беда. В любом случае, ремонтников, или кого там вышлют, мы увидим первыми. А в выстуженных пустых вагонах поезда, с которым невесть что случилось, нам будет вряд ли лучше, чем даже на улице.

  Похлопав себя по карманам, офицер снова поморщилась:
  - Джентльмены, дайте табачком разжиться? И вообще, - Доротея пригладила пятерней волосы, - пора бы нам остановиться на привал, дух перевести и ноги вытянуть. Ну и пож… перекусить что-то. У меня, кажется, еще осталась пара сэндвичей, так что вношу их в общий котел. Пятнадцать минут сидим, делаем все свои дела, и выдвигаемся дальше. Только, - прищурив один глаз, девушка на секунду задумалась, - на всякий случай в кустики по одному не ходим. Просто во избежание возможных недоразумений, чем из-за возможной угрозы.

Покинули это богами забытое место с этими странными существами (людьми их назвать, почему-то язык не поворачивался) и стало как то спокойнее, хотя Моррис нет-нет, да и оборачивался и по сторонам смотрел, но с облегчением не встречал ничего и никого, лишь туман непроглядный вокруг.

Шли они уже достаточно долго, один из пассажиров заговорил про еду и здоровяк только сейчас понял, что довольно давно ничего не ел, а аппетит, от напряжения и марша, разыгрался серьёзный.

Одна из женщин предложила остановится и передохнуть и перекусить. Здравая идея. Пятнадцать минут вряд ли как то критично повлияют на их небольшой поход, но поев и отдохнув, они с новыми силами смогут продолжить путь и придти на место даже не позже, если бы шли без остановки.

Бутерброды предложенные женщиной были неплохи, но пускай их едят те, кто не позаботился о еде. Моррис же, снял перчатки, положил их на рельсу и сел сверху, после чего расстегнув сумку, достал оттуда кусок вяленого мяса, закинул в рот и принялся неспешно жевать, отчего его лицо, обычно напоминающее мрачную маску, оживилось, заиграв желваками.
Глаза же его были неподвижны, смотря куда-то в серость тумана перед собой.

Дорога по шпалам была довольно утомительной и в самом деле стала надоедать. Да еще Вирджиния не выглядела достаточно выносливой, чтобы идти долго без привала. В мистера Фоули Нора уже давно не верила, ожидая от него каждую минуту нытья и каприз. Хорошо еще, что ребенок с матерью остались при поезде. С такой обузой они б даже такого темпа не выдержали, либо пришлось бы девочку нести на руках по очереди, и все равно она бы хныкала.

Да уж, такой путь не для детей, да им уже и самим действительно пора бы передохнуть. А то так и передохнуть от усталости недолго.

Эта мысль только начала самопроизвольно формироваться в мозгу доктора, тихонько подзуживая, как Френк, шедший рядом, заговорил об очаге, чае и тарелочке хорошенького жаркого, да так аппетитно, что в животе у Норы немедленно заурчало. Она даже удивилась, что до сих пор не думала о еде.

Впрочем, такое бывало у них в медбатальоне не раз. Когда нет времени поднять голову и умыть лицо от пота и крови, то жрать почему-то не хочется. Хочется пить. Курить. Прилечь или хотя бы вытянуть ноги. Иногда хочется лечь и сдохнуть. А вот чувство голода обычно отодвигается на второй план. Но если уж вспомнишь о еде, то потом отделаться от этой мысли невозможно.

К счастью, сейчас можно просто остановиться и подзаправиться, пусть не миской горяченькой крольчатины, но все же можно.

И точно, идея перекуса была немедленно подхвачена всеми, и самой Норой, конечно же, тоже.
Нора достала свои куриные сэндвичи, организовала из салфеток мини-стол на своем саквояже, чтоб каждый мог положить или взять, что ему нужно.

– Сэндвичи, пожалуй, нужно съесть сейчас, а то испортятся. А вот ваше вяленое мясо, мистер Кобб, может еще немного полежать про запас. Угощаемся, господа, раз уж мы в одной лодке, то преломить хлеб друг с другом – святое дело.

Фоули насупился. Скрестив руки на груди, он перевёл хмурый взгляд с Доротеи на Нору и, в конце концов, сломался о молчаливую глыбу невозмутимости Кобба. Предприниматель что-то пробормотал неразборчиво, махнул рукой и уселся на рельсу, поставив чемодан рядом — в считанные секунды он растерял остатки задора, обмяк, глаза замерли и потухли. Со стороны Гилберт начал походить на разбитого, раздавленного, лишившегося надежды и воли к сопротивлению человека.

– Делайте что хотите. И как хотите, — пробурчал глухо, глядя себе под ноги.

– Привальчик, значится! – с энтузиазмом воскликнул Фрэнк, потирая ладони в предвкушении трапезы.

Моррис остолбенел и замер — с рукой, наполовину запущенной в сумку. Непроизвольное движение Буна вдруг напомнило ему то — другое — потирание рук сгорбленных уродливых существ в деревушке. Прежде механик не замечал за собой такой впечатлительности, и ощущение ему совсем не понравилось.

– У меня тут того, значится, тож есть немного, — Фрэнк опустился на колено, раскрыл и поставил на землю сумку. — Сэндвичи с мясом домашним, хлеб — из печи, жена моя сама выпекала. Вы такого и не ели небось в столицах своих — на всём экономит королевство, а уж на еде так подавно.

Доротея задымила в сторонке. Вирджиния выглядела смущённой и немного растерянной.

– У меня с собой… Такого нет ничего.

На широком лице Фрэнка расцвела дружелюбная, располагающая улыбка.

– Сразу видно, леди, что вы не из наших мест. Нас тут с мальства, значится, учат — помни про голод, коль еды в избытке, оставь про запас. Была долгая зима как-то помню — да такая, после неурожая, – лицо мужчины чуть потемнело. – Себик тогда, братишка мой младший, того. Совсем слабый был. Прогневали, видать, в тот год мы Его.

Моррис впился зубами в вяленую конину. Голод оказался куда сильнее, чем он мог представить — механик жадно рвал зубами жилистое, жёсткое мясо, и между делом подумал, что сколько себя помнил, ни разу прежде не хотел есть так сильно. Он сразу догадался, кого именно имел ввиду Фрэнк, когда упомянул Его гнев — жуткая безликая фигура испокон веков стояла во главе старого пантеона. Его звали Тёмным, Забытым, Безымянным — или просто Богом Страха и Голода. И здесь, далеко на севере, Моррис мог легко понять своих предков. Вдоль позвоночника морозной волной расползалась странная дрожь — чувство, будто люди забыли что-то очень важное за несколько последних десятилетий, ослеплённые лоском цивилизации и искусственным светом.

Фрэнк протянул Вирджинии один из огромных домашних сэндвичей. Та смущённо поблагодарила его и принялась есть — старалась оставаться как можно более опрятной и аккуратной, однако быстро измазалась.

Нора расстелила на земле плащ и тоже жевала сэндвич — простые хлеб с курицей вдруг показались особенно насыщенными, желанными. Как это бывало с ней на войне, еда снова приобрела свою волшебную ценность. Подумать только, как быстро человек привыкает ко всему хорошему — и насколько быстро становятся избитыми вещи, как только их становится в быту слишком много.

– В городах оно, знаете ли, всё по-другому. Все бегут куда-то, вокруг шум, встают и ложатся спать поздно. Я вот сам того, час от часу бываю в столице — но жить бы там ни в жизнь не стал, – протянул Фрэнк, глядя куда-то в сторону. — Здесь, на севере, всё живее как-то, реальнее. Воздух, сам воздух, а, попробуйте только!

Он вдохнул полной грудью, и замахал рукой, призывая Нору присоединиться.

– Такого в столице, значится, за все деньги королевства не купишь.

Доротея докурила и тоже взялась за сэндвичи. До этого момента она не осознавала, насколько была голодной — довольно быстро и в одиночку девушка прикончила оба, и не без удивления поняла, что не отказалась бы от добавки.

Нора с удовольствием закурила — сигарета после обеда воспринималась как традиционное, приятное дополнение. Она заметила, с каким удовольствием пассажиры накинулись на еду — все, кроме Фоули, который всё также сидел на рельсе чуть в стороне, подпирая виски руками.

– А бывает, знаете, как-то выйдешь на крыльцо зимним вечером, – продолжал вещать Фрэнк, мечтательно уставившись вдаль. – После ужина, стало быть. И тихо так вокруг, и свежий снег хрустит под ногами. А вверх посмотришь — и там чистое, ни одного облачка, и, такое, звёздное, небо. В городах не видно-то совсем звёзд. Ни за что не променял бы, ни в жизнь.

Он посмотрел на Доротею.

– А вы, мисс, значится, были в армии? Командуете так, как подобает, аж хочется слушать. На дочурку мою похожи.

Прикончил половину мяса, мистер Кобб, посмотрел на женщину что сказала приберечь мясо и еле слышно, хмыкнув себе под нос, завернул оставшуюся половину с кусок газетного листа и спрятал обратно в сумку.
Фермер разговорился. Начал вспоминать, да разглагольствовать, только вот болтая, он ближе к жене, дочурке и своему милому деревенскому домику, не становится, ни на шаг.

Встав и обратно натянув перчатки на покрытые шрамами руки, Моррис подобрал гарпун и посмотрев на группу, что закончила трапезничать, тихо произнёс:
- Идти надо.

Вроде и отдохнули и перекусили, так чего сидеть и ждать ночи?

Нора смотрела на Фоули с жалостью. Слабый мужчина, сломался вконец. Впрочем, с ним все было ясно с самого начала – с того, как он рвался из вагона, кажется, еще даже не зная про мертвую старуху.
Такой тип мужчин Нора знала и не любила. Самодовольные и самоуверенные при своих чистеньких кабинетиках и портфельчиках, зачастую любят невзначай походя задеть подчиненного или кого-то из так называемой обслуги. Умельцы вымотать душу официанту, горничной, сестре милосердия или лавочнику, они будто напиваются превосходством за чужой счет.
Стоит же им выпасть из привычной среды, которая взрастила и подкармливает их снобизм – как вся их показная сила и уверенность обрушиваются сами в себя.
Неприятное зрелище – катастрофа личности. Особенно, если эта личность вынужденно тащится с тобой в дальний путь.

И сейчас – сидит, опрокинулся в свои страдания. Один обратно не пойдет, заставить остальных следовать ему – не может. Но не есть – это не дело. Этак он через какой-нибудь час вообще под кустом заляжет, что с ним тогда делать.

Последний сэндвич Нора взяла с импровизированного стола и протянула Фоули:

– Съешьте это, я вас прошу. Я уже не в состоянии проглотить ни кусочка, а хранить их дальше не годится. Да ешьте уже, силы вам понадобятся! После еды, знаете ли, мир сразу становится теплее и веселее.

Фоули молча взял сэндвич, даже не посмотрев на Нору. Сперва женщине показалось, что это очередное следствие его невыносимого снобизма и спеси, но после подумалось, что предприниматель стыдливо избегает зрительного контакта. Вирджиния педантично вытирала платочком уголки губ, и стряхивала несуществующие крошки с одежды.

Моррис первым поднялся, подхватил гарпун и уставился угрюмо в туман. Сперва он даже не поверил своим глазам — подумал, что игра теней и воображения, померещилось. Сделал шаг вперёд, пригляделся — и увидел в паре десятков шагов от себя хорошо знакомую скрюченную фигуру. Как будто бы теперь незнакомец стоял чуть ближе — сказать было сложно, дело шло к вечеру и туман становился тяжелее, густел на глазах. Было ещё одно отличие, при виде которого Моррису сделалось сильнее не по себе — фигура в серых лохмотьях теперь стояла посреди чистого поля, будто наблюдатель больше не собирался бежать и прятаться.

Мурашки… нет, озноб пробежал по всему телу здоровяка, отчего он даже покрылся «гусиной кожей». Кожаные перчатки скрипнули, когда он крепче сжал гарпун.

- Они здесь, - не оборачиваясь сказал Моррис. Он не моргал, смотрел на фигуру не отводя взгляда ни на миллиметр, словно боясь, что за это мгновение, жуткий незнакомец окажется у него прямо перед носом.

Адреналин начал разгонять кровь. Правая нога, предательски задрожала, готовясь следовать инстинкту «бей или беги».

Но бежать он не собирался…

Всего два слова, глухо и отрывисто произнесённые Моррисом, оказали впечатляющее воздействие на всю группу. От старательно и трепетно возводимой Фрэнком атмосферы уюта в несколько вдохов не осталось следа — фермер стремительно вскочил на ноги, затравленно озираясь и зыркая во все стороны. Вирджиния, напротив, кажется обомлела — слово оцепенев, она неподвижно осталось сидеть на месте, с приподнятым подбородком и спиной, напряжённой словно натянутая струна.

Гилберт Фоули оказался на ногах в считанные секунды.

– Где они? – воскликнул визгливо. – Немедленно скажите мне где они!

Словно после точного указания он намеревался как можно скорее приступить к действиям. Обмануть у мужчины впрочем не вышло таким образом никого — даже самого себя, как подумалось Коббу.

Ни у одного из них ни на миг не возникло вопроса, о ком идёт речь. Все как могли старались выдохнуть и оставить в прошлом молчаливые фигуры преследователей, но их оказалось не так просто выгнать из памяти.

Моррис, медленно вращаясь вокруг собственной оси, вглядывался в туман.

Интуиция не подвела механика снова — совсем скоро он увидел второго наблюдателя, третьего, и, кажется, ещё дальше тоже виднелись мутные тени. Как будто… те взяли пассажиров в кольцо?

  В общем и целом, если не считать нахохлившегося Фоули, который даже своей спиной умудрялся демонстрировать недовольство, весь отряд был не против привала с последующим движением вперед. Удостоверившись в этом, офицер устроилась на чемодане и вгрызлась в сэндвич, который так и манил желудок, откликнувшийся на зов запаха голодным урчанием. Знакомое по фронту чувство голода радостно подняло голову и с удовольствием потащило за собой воспоминания: не самые приятные, естественно.
  С подвозом горячего и в периоды затишья иногда случались накладки, и весьма серьезные, а уж во время наступления и подавно – особенно тем, кто действует малой группой в отдалении от основной части. Разведчикам, например. Или арткорам. Или тянущим кабель связистам. Так что с необходимостью подавлять базовые желания вроде приема пищи Доротея была знакома – к счастью, шапочно, и повторять «знакомство» не желала.
  Но зато подобный богатый опыт – могла ли она представить себе в довоенные времена, что будет голодать? – помог сейчас, в условиях, когда неизвестно, когда доведется еще раз поесть. Откусывая от сэндвича небольшие куски, как бы ей не хотелось обратного, Фиц-Джеймс тщательно прожевывала их, обманывая желудок иллюзией наполненности. Удержаться от того, чтобы хоть разок не куснуть полноценно, было тяжело, но зато небольшие порции не мешали поддерживать разговор.

  Хмыкнув на слова Буна, живописующего красоты севера, девушка вытерла губы рукавом шинели и отозвалась:
  - Да, со второго года войны, доброволицей в Сигнальном Корпусе. Сначала в линейном взводе на пузе ползала, а потом в бригадной роте связи взводом руководила. Третья пехотная, Северный фронт, - с гордостью улыбнулась она, - все время, с момента зачисления и до дембеля! И в окопах, и в Мясорубке, и в штурме Наймора – все с родной третьей.
  А вот теперь, когда все закончилось, - Доротея прервалась, чтобы доесть остаток небогатого «ужина», - тоже решила, что столицы с ее суетой с меня пока что хватит, и решила перебраться на севера. Заодно жизнь на гражданке с чистого листа начать.
  И вы упоминали вашу дочурку – она тоже служила?

  Пока лейтенант перебрасывалась фразами с фермером, Нора не выдержала, и почти силой впихнула Фоули оставшийся сэндвич, наказав не быть памятником скорби и пожрать, наконец. Отвлекшись от попыток закурить, связистка поддержала медика:
  - Действительно, поешьте. Если повезет, будете уже завтра ваш контракт читать на предмет ошибок и кабальных условий – а для этого нужны и силы, и внимательность. Не ломайтесь.

  Тем временем мистер Кобб – еще один пассажир, всячески демонстрирующий, что он здесь скорее сам по себе, чем с компанией, тяжеловесно поднялся, готовый идти дальше. И, как ни обидно было, он был прав – за слишком долгими посиделками и хорошей болтовней не заметишь, как наступит ночь. Выпустив в воздух струйку дыма, практически повисшую в холодном воздухе, офицер поднялась и тут же замерла, услышав предупреждение здоровяка.
  - Пр-роклятье, - прошипела Фиц-Джеймс при виде старых знакомых, снова решивших «познакомиться» с пассажирами, и для верности добавила, демонстрируя «армейскую эрудицию», - Merde! Teufelsscheiße!

  Вид Наблюдателей снова ударил по нервам, а визг предпринимателя только усугубил ситуацию, заставив офицера рявкнуть:
  - Фоули, заткнись и в центр! Вирджиния – там же! Остальные вокруг них крестом: я – перед, Кобб – лево, Бун – право, Док – тыл. Нахер с этого пляжа, марш вперед быстро, но не бегом! Не хочу проверять, что им надо от нас!

  «Трофейный» нож, за неимением лучшего оружия, удобно лег в руку. Не бог весть, какое оружие, да и не факт, что пригодится, но с ним Доротея себя чувствовала явно уютнее.
  - Готовы? – уточнила она, продолжая держать в уголке губ тлеющую сигарету. – Тогда шевелим копытами.

Их кажется стало больше. И все похожи друг на друга. Кем бы они ни были, но их внешний вид и поведение, не располагает и не вызывает желания узнать их лучше.

Опять командует…
Наверное это хорошо, людям в подобной ситуации, требуется твёрдая рука, которая будет вести и направлять, ведь далеко не все обладают достаточной твердостью характера, что бы не потерять самообладания.

Хоть Моррис Кобб и не желал отходить в сторону, но всё же выполнил приказ Доротеи и сделал пару шагов влево.

– Forbandet lort, – согласилась Нора с Доротеей, увидев, как осмелевшие – вернее, обнаглевшие – безумцы сползаются, стягивая кольцо.

Это вот и есть самое опасное.

Поодиночке все эти психи, блаженные, полоумные, недоразвитые и идиоты, как правило, тихие и смирные, за редким исключением. Но стоит им сбиться в стаю, то любая дурная идея начинает сама себя подкармливать, перелетая от одного нездорового ума к другому и зажигая пламя безумия в слабых умах. Подзуживая, подбадривая один другого, они теряют страх вместе с разумом, а если к тому же их подтачивает голод, боль, ущербность – они могут сбиться в дикую жестокую толпу, усмирить которую уже почти невозможно.

Нора быстро поднялась, стараясь не демонстрировать суеты и нервозности, которые овладели ею.
Она на какой-то миг подумала, что стоит швырнуть им что-то – что угодно, но что? горсть мелочи? – но отказалась от этой идеи. Одичавшие больные могут подумать, что в них бросают камни, сочтут агрессией, и это спровоцирует нападение.

Не самая приятная история, а как хорошо только что сидели и болтали, перебрасываясь незначащими фразами.

– Уходите домой, – повелительно сказала им Нора, занимая позицию в хвосте их небольшой группы и держа кочергу наготове. Главное – не подавать вида. – Спокойно. Через два часа вам привезут еду. Много еды.

Может быть, это их как-то отвлечет? Хотя лучше бы это было ружье.

С движением не сложилось.

Вирджиния, казалось начала подниматься — на деле лишь немного сменила позу, и осталась стоять на коленях, прямо на мёрзлой земле. Девушка сжала пальцы в кулак вокруг миниатюрных луны-и-солнца — двуликого символа Близнецов, что всегда носила на шее — и беззвучно молилась одними губами, зажмурившись.

Кобб послушно сместился в сторону, а вот Гилберт, изрядно осмелевший от страха, с чистой, незамутнённой ненавистью уставился исподлобья на Доротею.

– Да что вы себе позволяете, – вскричал визгливо. – Вообще-то…

Что именно предприниматель хотел подчеркнуть своим громким “вообще-то”, осталось загадкой. Откуда-то из тумана донёсся голос — чистый и мелодичный, он принадлежал то ли ребёнку, то ли молодой девушке — сперва тихий, он быстро возвысился почти чистым меццо-сопрано, устремившись в туманное небо.

Раз, и два, и три, четыре,
Спали боги в лунном мире.

Детская считалка — незамысловатый стих, произнесённый чуть нараспев — она прозвучала до странного потусторонне и жутко.

Фрэнк нервно повёл плечами, огляделся по сторонам. Со старым мясницким тесаком в руке он выглядел наполовину угрожающе, наполовину нелепо.

Пять, и шесть, и семь, и восемь,
Твоё имя тихо спросим.

Фигуры вокруг оставались полностью неподвижными, не обращая внимания ни на песню, ни на гнев мистер Фоули, ни на отрывистые приказы Фиц-Джеймс.

Девять, десять — счёт замрёт,
Кто последний, тот умрёт!

Голос расхохотался — странным, безумным смехом.

Нора вдруг осознала, что до сего момента не видела, чтобы кто-то из этих тварей перемещался. Это вдруг показалось очень важным, значительным — за краткий миг до того, как фигуры зашевелились и синхронно сдвинулись с места.

Искорёжнные, сгорбленные, они скользят, нелепо подволакивая перебитые ноги. Кружат уродливыми, крабьими приставными шагами, сутулятся, припадают к земле на псиный манер. Временами срываются, переходят на рваные зигзаги перебежек и короткие отрывистые прыжки — но никогда не поворачиваются к вам боком, спиной. Их руки всегда стыдливо поджаты к груди, опущенные вниз лица тонут в темноте капюшонов. Они мельтешат вокруг, пятятся — словно замысловатые узоры в калейдоскопе, то подбираются волной ближе, то откатываются назад.

В ладони одного вспыхивает тускло изогнутый на манер серпа ржавый нож. Откуда-то раздаётся истошный, полный птичьего клёкота вопль — и одна из фигур, отделившись от прочих, нападает на Морриса. Крик повторяется снова — теперь сразу слева и справа. Они атакуют — одновременно, со всех сторон.

Пока звучала песня-считалочка, что пробирала загробным морозом до костей, Кобб был подобен каменному изваянию.
Когда уроды в капюшонах начали свой «танец», двигаясь синхронно, словно единый механизм, Моррис был всё так же неподвижен, только плечи поднимались и опускались от учащенного дыхания, да глазные яблоки, подобно белкам в колесе, бегали от одной фигуре к другой.

Казалось здоровяк замер от страха, но кто так подумает, тот совершит ошибку. И если так подумали эти психи, решившие напасть на него, то эта ошибка для них будет смертельной.
Он не парализован ужасом, вовсе нет, он выжидает, подобно удаву, готовясь одним движением забрать жизнь. Насадить жертву, как рыбу, на гарпун, притянуть к себе, что бы прикрыться от атак других и потом отбросить их всех в сторону, освободив оружие и пространство.
Повторить.

Почему он был так спокоен, словно смерть не то что его давний спутник, а хороший и добрый друг, с которым они регулярно обмениваются дарами. Был ли этот хищный зверь, готовый убивать и проливать кровь, всегда внутри Морриса Кобба или проснулся только сейчас, когда он оказался в дикой местности, лицом к лицу к смертельной опасности?

  На ударивший в спину визг Фоули лейтенант вся скривилась, и резко развернулась на каблуках, собираясь подавить бунт в зародыше. Прав был предприниматель, нет ли – не важно, как было не важно и то, что он хотел сказать: сейчас целостность и надежность вверенного ее заботам отряда определялась прочностью самого слабого звена в цепочке. И этим звеном оказался именно Фоули, которого надо было срочно поставить на место, пока он не заразил своим несогласием остальных.
  Доротея собиралась уже выдать тираду в лучших армейских традициях, как друг услышала… пение? Лейтенант сначала не поверила своим ушам, и нахмурилась, от чего между бровями пролегла глубокая складка. Но слух ее не подвел, да и разум тоже – на лицах других пассажиров читалось ровно такое же изумление, как, видимо, и на ее лице. А голос все продолжал петь детскую считалочку с пугающим подтекстом. Фиц-Джеймс была достаточно опытна, чтобы предположить, что корни свои этот текст имеет в древнем темнобожии, на что намекали первые строки. Более того, он, наверняка, изначально был посвящен Рхеру, отвечающему как раз за луну и безумие. Не то, чтобы такое знание было полезно, но оно хотя бы помогало рационально смотреть на вещи.

  Вздрогнув от неожиданного хохота, девушка не без труда выдавила из себя ироничное хмыканье:
  - Если они думают, что могут запугать нас старой…
  Продолжить ей не дали.

  Словно повинуясь невидимой команде, Наблюдатели рванули в атаку. Где-то на задворках сознания лейтенанта мелькнула мысль, что идея с сектантами, видимо, оказалась справедливой – иного объяснения всем этим странностям, а также немотивированной агрессии, не было. Логичного объяснения, по крайней мере. А потом стало вовсе не до объяснений.
  Отшатнувшись от резкого выпада, офицер отмахнула ножом в ответ, стараясь в первую очередь не задеть, а отпугнуть нападающего. Будучи связисткой, она не была докой в рукопашном бою, и свои умения оценивала достаточно здраво. Но она все-таки прошла войну, и кое-какие приемчики и хватки знала, видела и умела. Да и в годы оные, в перерыве между одной и другой респектабельной жизнью, всякое бывало.
  С таким багажом из прошлого схватки Доротея не боялась, как давно уже не боялась того, что может убить человека. Война быстро учит мысли, что если не ты, то тебя, и гуманисты в ней помирают первыми. Девушка гуманистом не была никогда, а вся та мягкость, которая была в вольной гражданской жизни, хорошо пообтесалась наждаком армии. Это не сделало Фиц-Джеймс жестким и несгибаемым ветераном, но, по крайней мере, дало силы противостоять неприятелю, будучи вооруженной всего лишь импровизированным оружием.

  Уйдя от еще одного выпада, едва не прорвавшего рукав шинели, Доротея краем глаза заметила, что Вирджиния продолжает стоять на коленях и молиться, будто верит, что искренняя мольба защитит ее надежнее собственных рук. Атеистов в окопах под огнем не бывает, так что офицер могла согласиться с тем, что Близнецы иногда могут прийти на помощь, но также знала, что гораздо больше шансов выжить, если поспособствовать божественной милости самостоятельно или при поддержке руки товарища. Бросать дворяночку в такой ситуации совершенно без поддержи означало убить ее, и Фиц-Джеймс, новым ударом заставив отшатнуться Наблюдателя, в один прыжок сорвала дистанцию до коленопреклоненной Вирджинии.
  Коротко дернув свободной рукой молящуюся за плечо, офицер торопливо гаркнула:
  - Джин, поднимайся, чтоб тебя! Прирежут, как свинью на бойне! Вставай мне за спину, я прикрою! Ну же, ну!