| |
|
|
ВСЕМ
Неправильно. Мысль, медленно сплетающаяся из обрывков окружающего мира, которые мозг пытается объединить в единую картину. Но вместо цельного полотна получается неправильно собранная мозаика, кусочки которой не соответствуют друг другу, а в центре зияет провал в виде отсутствия ответа на вопрос "где я и как тут оказался?", стремительно расширяющийся после осознания того, что до момента возникновения вопроса прошлое пусто. От мозаики остается лишь рамка – имя, примерное осознание собственных способностей, врезавшаяся в душу вера… и падающие сейчас куски странного мира, которым пытается найти подходящее место рассудок.
Но это сложно. Этот мир не рассчитан на осознание гуманоидным разумом. Он сопротивляется познанию и определению.
Так, обычно, глядя на небо, человек не задумывается о его форме. Оно выглядит покрывающим землю куполом, и ощущению объема способствуют облака, линия горизонта, светила и особенности местности… Здесь же небо казалось натянутой на незримую раму плоской картиной, безграничный холст которой давно уже начал поддаваться влиянию времени, и лишь отсутствие внешнего воздействия удерживает его от того, чтобы рассыпаться гнилыми лохмотьями. Грязно-желтые облака выделяются не сразу, обретая какое-то подобие объема после ощутимого усилия глаз смотрящего, и даже после этого остается сомнение в их реальности, ибо они абсолютно неподвижны. И в этой неподвижности чувствуется нечто большее, чем простое отсутствие ветра. Кажется, будто какая-то незримая сила удерживает на месте, но не препятствует разложению. Хотя как могут гнить небеса?
Но они гниют. Это одна из немногих вещей, о которых можно говорить уверенно. Привкус гнили не покидает рта и, кажется, усиливается с каждым судорожным вдохом. Воздух вокруг пахнет давно мертвой пылью, и каждый глоток его покрывает нёбо, гортань и язык тонкой пленкой, которая медленно рассасывается – или впитывается. Другой вещью, в которой можно быть уверенными, является опасность. Текущий момент – не более, чем передышка. Лихорадочный стук сердца в груди, глухо пульсирующие виски, горящие икры и набегающая с периметра взгляда темнота – все говорит о долгом, отчаянном и тяжелом беге. Беглецы незнакомы друг с другом, но что-то их объединяет – покрытые линиями золотистых письмен и непонятных знаков тела, изодранные лохмотья и высохшие, потрескавшиеся от жары губы.
Облака длинными изогнутыми когтями пронзают шпили какого-то титанического города, и от одного взгляда на них голова начинает кружиться. Как и облака, они застыли неподвижно, но понимание этого не помогает избавиться от впечатления, будто это каменные (каменные ли?) щупальца, тянущиеся к небесам и извивающиеся в бессильной ярости. Нарушенные законы перспективы заставляют видеть их тонкими и толстыми, прямыми и изогнутыми, уходящими ввысь длинными или, напротив, короткими, притягивающими облака к себе. Что-то еще более чуждое человеческому глазу оживляет их, меняя восприятие расстояния. В одно мгновение кажется, будто они находятся далеко, чуть ли не на линии горизонта (неразличимой, впрочем, из канала), в другое – что нависают практически над головой, в третье – что находятся где-то посередине.
Солнца нет.
Проще не смотреть вверх.
Вокруг пологие стены из серого потрескавшегося кирпича, выложенного в несколько слоев, насколько можно судить по местам, где кирпичи верхнего слоя обвалились, открывая второй и, иногда, третий. Когда-то здесь могла собираться дождевая вода, но толстый слой пыли, покрывающей все вокруг, говорит о том, что капли дождя не касались канала веками. И не только они. Под ногами похрустывает крупный серый с редкими желтыми крапинками песок, но единственные следы на нем принадлежат беглецам и заканчиваются в преследующем их песчано-желтом тумане.
Канал раздваивается впереди, и после развилки изгибается по довольно широкой дуге, ограничивая обзор. С другой стороны пологой волной обманчиво неторопливо и почти беззвучно приближается туман.
Почти – потому что сквозь него доносится звук шагов. И что-то извивается внутри.
ГАРТ "ЛУЖЕНАЯ ГЛОТКА". РИН. РЕЙ. КЗАР СИЛ
Под покровом из пыли скрываются плиты какого-то белесо-желтого, с красными прожилками отполированного и немного вогнутого камня. Они мастерски подогнаны друг к другу, и кажется, что время сотрет в труху вздымающийся до небес город, а плиты так и будут таиться под покровом праха, лишь все больше и больше шлифуемые до идеала ветром. Не сразу глаз замечает некоторую неправильность – в отличие от почему-то кажущихся нормальными прямоугольников, создатели этих плит куда боле вольно относились как к самим углам, так и к их количеству.
КЗАР СИЛ
И это верно не только для плит. Глаза, несмотря на панический вой какой-то части сознания, продолжают выхватывать детали, а мозг подвергать их беспристрастному анализу. Серый кирпич, как и кладка в проломах под ним, лежит под немного неправильным углом, и если продолжить мысленно линию, то здание должно загибаться, подобно гигантскому подъеденному гнилью батону хлеба. Не все ладно и с самим кирпичом – каждый имеет форму, бескомпромиссно отрицающую прямые углы: края чуть расползаются, грани изгибаются, но при этом каждый элемент лежит плотно, будто сросшись с соседями.
Постепенно возникает странная уверенность, что что кладка не просто стоит, а движется — мельчайшее, краевое смещение, такое тонкое, что разум пытается отмести его как абсурдную невозможность, и лишь подсознание упорно настаивает на его существовании. Нет щелей, нет трещин, хотя сами кирпичи выглядят так, будто их невозможно было бы состыковать в обычном мире. Тени ложатся на них под углом, который не совпадает с направлением света.
Затем приходит осознание. Уверенность. Если знать нужный порядок, то пространство можно сложить иначе.
|
|
1 |
|
|
|
|
Мысли путались под стать линиям окружающего мира. Это был одновременно он и не он. Он - это кто? Гарт, простите, Луженая... Глотка? Какой-то алкаш? Или, может быть, любитель напрячь голосовые связки? Судя по тому, какие бурления образов и эмоций глубоко в подсознании вызывала стоящая вокруг вонь - скорее первое. Запах вызывал не просто отвращение, нет... Было в нём что-то оскорбительное. Гнили Гарт явно не любил, и относился к ней как к смертельному врагу. Но почему - явно вспомнить не удавалось. Равно как и не удавалось припомнить подробности научной статьи, которую ему как-то раз довелось вычитать в умной книжке. Некая математическая то ли задачка, то ли проблема о многоугольниках. Тот факт, что он её читал, вызвало зрелище интересных плит, занесённых пылью. Почему-то сразу показалось супер логичным предположение, что статья была написана именно об этом месте. Но статью мужчина читал явно не как учёный-исследователь, а просто чтобы подивиться любопытному факту. И потому быстро потерял к плитам интерес.
В принципе сложно думать о высоком, когда инстинкты говорят, что тебе надо беспокоиться о собственной шкуре. Туман этот дурацкий, да то ли поступь чью-то слышно, то ли это в ушах шумит от прилившей крови... Но ведь бежали от кого-то. Да не просто по приколу... Не как в той шутке: "Чего убегал?" - "А чего догоняли?"
Вообще, туман... Тоже ведь кажется как-то связанным лично с ним, Гартом... Если так вдуматься... Туман - это ведь вода? Учитывая, что вокруг сухо, как в пустыне, присутствие данного погодного явления кажется... Любопытным. Возможно, именно в нём находятся ответы если не на все, то на большинство мучающих его вопросов?
|
|
2 |
|
|
|
|
Странное... Пожалуй, это было самое подходящее - единственно подходящее всей окружающей обстановке - определение. Странная пустота в голове - Рин ощущала, что её нос куда больше привык к запаху пороха, чем к запаху гнили - но почему? Она использовала его? Похоже на то. И всё-же попытки добраться до глубин памяти пока ничего не приносили. Не приносили этого немедленно - а едва слышные шаги в тумане заставляли кожу женщины покрываться мурашками. Что бы не скрывалось там - она была уверена в том, что не хочет с ним встречаться. По крайней мере пока не будет уверена в возможности дать отпор. окружающие... Тоже выглядели не очень надёжно. Но они ,по крайней мере, были не такими странными. И кажется, она уже среди них какое-то время. Это... Немного обнадёживало.
Ладно, думать надо будет позже - время было действовать. Странные надписи никуда не исчезнут, да и запоминались они - в голове было слишком пусто, чтобы забывать что-то ещё. Так-что, быстро оценив своё состояние, Рин поспешила в сторону склона, прикидывая возможность подняться выше. Ей нужен был обзор, а на дне она ощущала себя слишком загнанной и ограниченной. К тому-же оттуда можно было помочь остальным подняться выше. Забавно, что она помогает спутникам. даже не зная о них ничего, но... Это казалось правильным.
|
|
3 |
|
|
|
|
Сознание плыло. Сначала полурослик считал, что он видит кошмар, какую-то отсылку к дурным запахам выгребных ям дома, когда ему еще надо было “отрабатывать постой”. Но пары вдохов хватило, чтобы привести его в чувства, во снах запахов не бывает, тем более таких. Это осознание заставило его закашляться и попытаться избавиться от проклятого вкуса гнилого воздуха вокруг, и уже тогда он заметил, что по его рукам струятся золотые узоры. За такие дома били бы линейкой, наверное. Образ домашней жизни был подёрнут туманной дымкой в памяти полурослика, но он чувствовал, что ему не хочется вспоминать подробности.
По крайней мере резной образ Саренрае, единственная его опора в тяжкие времена, остался на четках на запястье, где и должен был быть. С чувством облегчения, юноша привычным жестом сжал его и начал читать молитву в сторону солнца… но солнца не было. Холод кошмара снова начал сжиматься вокруг его сердца, поскольку с одного взгляда он мог понять, что это не то небо на которое он смотрел всю сознательную жизнь. Запах гнили снова подступил к его глотке, заставив подавиться собственным дыханием.
- Нет… нет, этого не может быть… - пробормотал он, чувствуя сухость на губах. С каждым словом реальность происходящего сильнее и сильнее укоренялась в его сознании. И одного взгляда на струящийся позади туман было достаточно, чтобы принять решение.
Он побежал.
|
|
4 |
|
|
|
|
Резко вывалившись в “сейчас” из небытия, как бывает, когда знатно перепьешь, Финбар…м-м-м, да, точно, Финбар…будто бы по инерции сделал еще несколько нетвердых шагов вперед и, наконец, остановился, согнувшись чуть ли не пополам, и, борясь с навязчивым желанием сесть прямо на мостовую. На очень странную мостовую. Очень. Что происходит то? ЧТО ПРОИСХОДИТ!?
Стук крови в висках почти заглушал все остальные звуки, легкие горели огнем, а левое колено болело так, будто в него раскаленный штырь забили, так что сомневаться в том, что он от кого-то отчаянно драпал, не приходилось. Вот только от кого и кто, собственно, он? В смысле “кто он”? Точно дряни какой-то напился и кулаки о кого-то не того почесал. Финбар даже почти улыбнулся своей растерянности, ожидая, что вот сейчас голова таки заработает нормально, и все встанет на свои места, но пустота так и осталась пустотой.
Окружение тоже никакой полезной информации не несло. Какие-то расписанные золотой краской черти, выглядящие не более уверенно, чем он сам, пустой пахнущий сточной канавой город, от одного взгляда на который хотелось зажмуриться, небо…о, су#а, нет, на это он смотреть вообще не был готов. Но ничего, что подсказало бы, что он, Финбар Оллривер, прозванный за что-то “Коновалом”, тут делает. Это как вообще? Стена же желтого тумана, от которой, похоже, они все и бежали, за те пару секунд, которые он пытался осознать себя, приблизилась на пару футов, что мгновенно поставило крест на всех дальнейших размышлениях. Не сейчас. После. Сначала выжить, благо один из “коротышей” уже успел отдышаться и явно намеревался бежать дальше, а значит и ему следовало задуматься о том же, или, хотя бы, оставить кого-то между собой и неведомым нечто, что на восемь человек страху нагнать смогло.
– М-мужики, бл#ть, – с трудом выдавил из себя хрипящий и сипящий, как дырявые меха, Финбар, спиной вперед отступая от тумана и его до поры невидимых обитателей. – Что за херня? Мы где вообще?
Пальцы его при этом будто бы сами собой шарили по поясу в поисках хоть какого-то оружия, пока не наткнулись на потертую, видавшую лучшие времена рукоять ножа, в который и вцепились. И тут же стало полегче. Поспокойнее. Кем бы ни был Финбар Оллривер, он определенно был человеком насилия.
|
|
5 |
|
|
|
|
Статный, бледный шатен замер на месте. Он смотрел вокруг, видел, и не понимал. Где он? Кто он? Как здесь оказался? Что теперь делать? Шаги за спиной, голоса попутчиков — он слышал их, но как будто забыл, как на них отвечать. Вездесущий кошмар сковывал его тело, но в голове всё громче повторялись слова...
Февроний... Варра... Айомедэй...
Первые два имени принадлежали ему, но сейчас опереться на них он не мог, боясь, что за ними ничего не было. Третье же было окружено светом и силой, но произносить его в этом ужасном месте казалось неправильным, чуть ли не кощунственным. Он не хотел марать это имя. Но на что ещё можно было положиться?
— Благословенная Айомедэй, — охрипшим голосом пробормотал Февроний, — пролей свет... Дай понять, как здесь оказался...
Молитва вышла жалкой и не вполне уместной. Тем не менее, найдя в себе силы хоть что-то произнести, молодой человек слегка воспрянул. Ведь богиня по-прежнему была с ним. Даже если она не могла пролить свет на прошлое, память о ней внесла некоторое подобие порядка в его душу. Он — воин Айомедэй, а значит, он должен быть готов к битве со злом. Тут же пробудилась воинская привычка, и Февроний начал осматривать себя (всяко лучше, чем пытаться смотреть здесь по сторонам). Он сразу нахмурился. Какие-то лохмотья вместо кольчуги... Откуда они у него? Не было ли в них какой-то зацепки... Какие-то надписи на бедре проглядывали через дыру в одежде... Сейчас не до этого. Нужно было срочно найти оружие. Меч! Хотя бы меч при нём... Что ещё? Потрёпанный рюкзак, почти незаметный без большей части привычной тяжести...
|
|
6 |
|
|
|
|
Чужеродные небеса... а впрочем, чужеродные ли? Какая-то часть его чувствовала себя здесь как дома, рвалась в эту гниющую рану над головой, чувствовала себя скованной в теле с четырьмя конечностями, будто буйнопомешанный пациент лечебницы в смирительной рубашке.... ощущения, неведомые для глаз и ушей бились, пытаясь найти способ выразить себя... пока приступ не миновал. Теперь он снова был... собой? Понять бы, кто он такой на самом деле...
Существо с, как уже было сказано, двумя ногами и руками, глазами и ушами, носом и ртом. Мужского пола, судя по некоторым признакам. Невысокого роста, в сравнении с другими. Гном. Кенфрит Рендерсон, "барристер к вашим услугам" - прошептало подсознание... кто такой барристер?
Окружающий мир сводил с ума, но пока Кенфрита занимало больше его собственное тело, и странное чувство... диссоциации, которое он испытал, будто бы он не вполне у себя дома. Ощупал лицо, потрогал бороду. Оглядел руки. Письмена... письмена для него были родной стихией, но их не должно было быть на руках... что-то здесь не так. Письменам место на бумаге и пергаменте, не на теле. По телу разве что может скакать беспокойно Честер... где Честер? Кто такой Честер?
Он попытался найти покой в привычном мире букв, пусть даже они и нашли странное прибежище на его плоти. Может быть, этот мир даст ему больше ответов, чем тот, что с безумными небесами над головой и городом кого угодно, но не людей в самом широком понимании?
|
|
7 |
|
|
|
|
Рей очнулся - и немедленно принялся кашлять и плевать, стараясь избавиться от неожиданно странного и сильного привкуса гнили во рту.
Круглый мужичок перевернулся на живот и поднялся на четвереньки, яростно пытаясь вывести из себя ту дрянь, которая так воняла.
К сожалению, быстро пришло понимание, что всё вокруг было пропитано этим запахом.
А еще пришло полное непонимание, что же происходит вокруг. И с кем это происходит.
Рей с удивлением посмотрел на свои руки - такие пухлые, красноватые, но совершенно неправильные.
Коленки неприятно скреблись по категорически неправильным плитам пола, всё вокруг было неправильного цвета и света.
И всё, при этом, было ярче, холоднее, тверже и грубее, чем надо.
Рей заозирался по сторонам и обнаружил, что рядом с ним было еще несколько человек - и все, кажется, в таком же состоянии полнейшего непонимания.
Все они были покрыты какими-то письменами, ярко-ярко-золотыми, от которых неприятно щипало глаза - и, как быстро обнаружил сам Рей, он не избежал этой участи.
И неприятный, угрожающий, заставляющий обращать на себя внимание звук шагов в тумане.
Рей вскочил на ноги, и начал пятиться назад, пока не рискуя броситься бежать - мало ли, как это отреагирует.
|
|
8 |
|
|
|
|
Сознание вернулось внезапно, почти рывком. Попытка вспомнить, где он находился, вызвать в памяти последние сцены - бега, судя по ноющим икрам, - оказались безуспешны. И вместе с неудачей появилось ощущение, что такое для него крайне нехарактерно. Да, он определенно привык быть хозяином своим мыслям, памяти, сознанию и тому, что скрывается под. "Сознание подобно поверхности озера, тогда как бессознательное сродни толще воды. Смотря со стороны, мы видим лишь ровную гладь, а иногда - рябь или волны, однако масса, что формирует водоем, скрыта и куда более масштабна," - вспомнилась чья-то фраза. Был ли произнесший её собеседником или лектором, осталось неведомым, поскольку вместе с сознанием пришло чувство опасности. И вместе с ним - имя. Кзар Сил.
Эльф медленно вдохнул и выдохнул. Имена несут в себе огромную силу, и то, что он помнил свое, отчасти затмило и неизвестную пока угрозу, и невозможность вспомнить события до пробуждения. Окружение, как только Кзар попытался его изучить, немедленно показало, что сама природа этого места искажена либо следует непривычной для него логике и законам. Другие, обнаруженные рядом, вызывали ощущение схожести, но, на первый взгляд, не несли прямой угрозы, а вот восприятие невозможных в обычном мире форм, пропорций и расстояний укололо пронизывающей болью и вызвало ощущение дезориентации. Почти вызвало - эльф, не спеша отбрасывать новое понимание, использовал один из очевидных ментальных трюков - переключение внимания. С окружающего пространства он перевел взгляд на себя, обнаружив вместо привычного костюма лохмотья и отчасти знакомые символы. Однако куда больше костюма Кзара заботило другое. То, что уже несколько десятков лет было с ним всегда, что невозможно было потерять окончательно. Мысленно назвав имя - "Наследие" - мужчина протянул руку и привычно ощутил двойные стволы, выкованные неизвестно кем и когда из темно-серого металла. Мушкет казался очень плотным и куда более настоящим, чем все окружающее, и вселял едва ли не большую уверенность, чем собственное имя, - и дезориентация отступила.
Ощущение угрозы все-еще давило, и кто-то из других уже успел ему поддаться. Иные озвучивали вопросы - вполне логичные и закономерные в их состоянии. Однако сам Кзар, удерживая возникшее частичное понимание принципов данного места, попытался понять, что могло привести к такому состоянию его одежды и вещей, и - вопрос, вытекавший из предыдущих, - где он оказался. Возможно, ответ на него и был ключом к дальнейшему пониманию. Чем может быть место, в котором пропорции искажены, а последовательность событий не откладывается в памяти? Был ли он вообще где-то, или его состояние было сном, кошмарным мороком, которым он и окружавшие его каким-то образом были поглощены?
|
|
9 |
|
|
|
|
ГАРТ "ЛУЖЕНАЯ ГЛОТКА"
Бежали, определенно, не просто так. Просто так, чтобы в ушах шумело, а сердце колотилось в груди, как колокол, который дергает за язык сумасшедший монах, не бегают. Иногда на подобный бег может сподвигнуть ощущение счастья, когда ты несешься вместе с ветром, когда тебя гонит вперед радость внутри, а мир убегает назад с заботами и страхами, о которых не думаешь в этот момент. Но то, что липким комком цепляется к сознанию, меньше всего похоже на ощущение счастья. Скорее наоборот. Смесь страха и чего-то более глубокого, чего-то, что невозможно побороть просто силой воли, что невозможно полностью сокрыть за маской уверенности…
Мысли скачут, пытаясь то ли отстраниться от ощущения надвигающейся беды, то ли найти способ справиться с ней. А если нет – то, хотя бы, как-то ее рационализировать. И, разумеется, найти то самое потерявшееся "Я", от которого остались только фрагменты. Гарт. Луженая глотка. Умение читать. Какие-то знания о том, что в пустыне не бывает тумана. Вода.
Мысль о воде заставила против воли согнуться и закашляться, рефлекторно пытаясь освободить легкие – но, кроме слюны, на покрывающую плиты пыль ничего не полетело. Зато опять нахватался гнилостного воздуха, что вызвало еще один, более короткий приступ. Что-то с водой тебя связывало, но вряд ли связь эта была хорошей. Ощущение наполненных водой легких было слишком живым, слишком ярким, чтобы возникнуть просто так. Но еще более тошнотворным было сопутствующее осознание бессилия в этот момент – уверенность в том, что есть способность что-то сделать и последующее осознание, что нет, ничего сделать не получается и не получится. Перед глазами на мгновение мелькнул образ ровного белого песка, мутный и расплывающийся, как будто сквозь пелену воды.
Мелькнул и пропал. И, подняв голову, Гарт понял, что стена тумана приблизилась. Любопытно – да. Неестественно – тоже. Возможно, этому и было какое-то логичное объяснение, но сейчас человек его не видел. Ответы, которые нес туман, были не из тех, которые мог искать хоть кто-то в здравом рассудке, и вскоре ему предстояло в этом убедиться.
РИН
Задерживаться на дне канала не хотелось – по очевидным причинам. По столь же очевидным не хотелось оставаться на месте – хотя большинство загадочных незнакомцев решили перевести дух вместо того, чтобы продолжить бег. И, судя по выражениям лиц, по взгляду, который у большинства устремился куда-то внутрь себя, попытаться разобраться с мыслями, настигнувшими их точно так же, как саму Рин. Было в этом пробуждении сознания что-то жуткое, хотя бы потому что оно предполагало полное отсутствие себя до этого момента. Перед девушкой на мгновение мелькнула картина этих лиц, но с пустыми остекленевшими глазами и безвольно повисшими челюстями слюнявых ртов.
Не обращая внимания на пылающие сухим огнем легкие, стрелок (а на это недвусмысленно намекало не столь уж распространенное оружие на боку) поползла наверх, по склону. Окружение и без того напоминало воплотившийся в реальность кошмар безумного художника, но, цепляясь руками за щели и отталкиваясь ногами от плит, Рин поняла, что проживает тот самый момент из сновидений, когда ты идешь, бежишь или летишь, но при этом цель не приближается или приближается слишком медленно. Склон не был ни высоким, ни длинным, и девушка должна была преодолеть его за несколько секунд, но смогла подняться лишь на две трети. Достаточно, впрочем, чтобы рассмотреть нижнюю часть зданий противоположного берега.
Двери, если это были двери, не были рассчитаны на людей. Они были одновременно очень высокими, настолько, что казалось, что их должно было быть видно даже со дна канала, узкими и странно изогнутыми. Эти двери должны были открываться… но Рин не могла понять, как. Узкие переулки между домами, казалось, тянулись бесконечно – по меньшей мере намека на существование некоей другой стороны дома и другой улицы видно не было.
БРАТЕЦ КРОЛИК
Бег кажется единственным разумным выходом. Символы на руках не дают ответов, а мир… мир может дать ответов больше, чем способна перенести даже самая умная полуросличья голова. Плоские небеса светятся тусклым светом, как будто закат угасающего солнца залил весь небосклон. Хотя "светятся" – немного неправильное слово. Когда на полотно картины или лист бумаги направляют луч света, то они сами становятся ослабленным источником света. Это небо "светилось", как если бы было освещено не настоящим лучом света, а уже как минимум раз отраженным светом.
Бегущему полурослику показалось, что это солнце, свет которого отражали небеса, должно быть огромным, раз в пять больше какого-то другого, привычного, нормального, и обязательно багровым. Древним, почти изжившим себя, и его восход лишь подчеркнул бы непостижимый возраст этого горда, если бы оно могло взойти. Если бы ему что-то не мешало. Что-то, заставившее этом мир застыть и гнить, истлевать бесчисленные эоны.
Одновременно пришла уверенность, что, когда этот восход случится, он будет последним.
Бег кажется единственным выходом.
ФИНБАР "КОНОВАЛ" ОЛЛРИВЕР
Них#ра хорошего не происходит. Да и не может произойти. Коротышка побежал дальше, довольно шустро для такого мелкого создания. Правда, далеко не убежал. Но это похоже на правильный ход, задерживаться тут определенно не стоит. Особенно с дырой в памяти размером… размером со всю память, пожалуй. Такое бывает, если с головой что-то сильно не в порядке. Просто так, после удара обо что-то твердое, так не случается.
И дыра памяти, как зловонное отхожее место, отрыгивает мерзкий кусок уверенности. Бывает по-разному, на самом деле. Иногда, если стукнуть, даже не сильно, человек скопытиться может, если голова у него какая-то чувствительная. Иногда, наоборот, хоть до потери сознания избить, хоть в кровавую кашу, штуке этой, сознанию, хоть бы хны. Можно избить до состояния овоща, хотя специально это сложнее сделать, чем просто забить о смерти. Но бывает, что да, память пропадает. Но чаще не целиком, а события, непосредственно предшествовавшие удару кованным ботинком в рыло. А вот штука, когда вроде и имя помнишь, и навыков хотя бы часть сохранилась, а воспоминания пропали – штука редкая.
Да, Финбар Оллривер был человеком насилия. И, быть может, в принципе не очень хорошим человеком.
ФЕВРОНИЙ ВАРРА
Сколь пусты были первые два имени, столь же мощным отзвуком отозвалось третье. Мощным – но далеким. Как никогда далеким. Даже само предположение, что это вселяющее уверенность присутствие может оказаться на таком расстоянии, когда-то показалась бы Февронию кощунственной. Но не только. Это звучало странно, но в дыре прошлого была своя, еще более страшная дыра, потеря кошмарнее, чем потеря памяти. И понимание этого ударило в грудь с силой, заставившей пошатнуться и чуть было не выронить меч. Ощущение Иомедай пропало.
И это было не худшим, что могло случиться.
Что-то в груди внезапно вспыхнуло радостью, но это начавший разгораться пожар быстро залил непонятно откуда взявшийся страх. И чувство вины.
Прошлое Феврония Варры однозначно не было простым.
Но и будущее не было определенным. Почему-то это внушало целый спектр разных чувств, в которых разбираться времени не было. Пробудившиеся воинские инстинкты кричали о приближающейся угрозе.
КЕНФРИТ РЕНДЕРСОН
Барристер. Судя по всему, что-то связанное с баром. Но не бармен. И для завсегдатаев баров есть другие термины, менее сложные. Барристер… был загадкой. Как и тело. Как и письмена. Как все вокруг. Как Честер. Загадки требовали ответов, и Кенфрит начал с той, что показалась ему простейшей. Письмена, покрывавшие не только его самого, но и других людей (и не очень) попавших в сходную с ним ситуацию. Положение, можно сказать. Положеньице.
И гном попытался отвлечься от него, погрузившись в изучение надписей на собственном теле. Они не были татуировками, не ощущались и не выглядели результатом какого-то заклинания. Проведя пальцем по одной из линий, Кенфрит заметил, что она чуть заметно смазывается – приложив достаточно усилий (и, наверное, спирта), можно было бы всю эту каллиграфию стереть полностью. Не похоже, чтобы символы наносились в спешке – как сами линии, так и их черты были очень аккуратными. Но что-то в них было неправильное, не как окружающий мир неправильное, а какая-то незавершенность, что ли… Разум складывал и перескладывал их в последовательность, но, как ни крути, не хватало символов – это Кенфрит понимал, даже не владея языками, на которых были нанесены эти оккультные символы. Но это не являлось чем-то непоправимым, потому что, зная большую часть целого, можно восстановить мелкое.
Символы начали расплываться, и гном даже успел подумать, что это от того, что он слишком перенапряг глаза, перед тем, как мир будто бы стал масляным и потек, уступая место странной картини. Лестница, то ли спускающаяся вниз, то ли поднимающаяся наверх (хотя КАК это может быть непонятным?), и два колоссальных крылатых льва, сторожащих ее. Лестница приближается и превращается, оставаясь на каком-то уровне восприятия лестницей, в бесконечный базальтовый утес. В каменных глазах львов читается презрение, но Кенфрит знает, что они бессильны, уже многие эоны бессильны, ибо Саркоманд мертв и заброшен…
Это видение на несколько мгновений вырвало Кенфрита из созерцания символов, но они вновь притянули его взгляд, не особо считаясь с сопротивлением гнома…
КЗАР СИЛ
Идентифицировать одежду оказалось не так тяжело, несмотря на ее плачевное состояние. Ткань, общий фасон, покрой, цвет – как сам Кзар, так и все остальные носили келишитскую одежду, предназначенную для странствий в пустынях. Более того, покрой, более грубая ткань и отсутствие вышивки говорят о кадирском происхождении, хотя и не однозначно. Уверенности бы придали характерные яркие цвета, играющие контрастом, но их нет – одежда блеклая, может быть… выцветшая? Всмотреться (за неимением лупы и нужных реагентов – мелькает мысль) времени не оказывается – туман приближается, заставляя мысли перескочить на более важные вопросы.
Например – как вы все тут оказались?
Очевидно, бегом. Состояние как самого Кзара, так и остальных беглецов, указывало на это вполне однозначно. И бежали вы от тумана – останавливаться, даже для передышки, было не самой разумной затеей, учитывая не слишком большое расстояние до этого тумана. Туман неестественного цвета, хотя этому может быть логичное алхимическое объяснение, но он явно подчиняется какому-то разуму – просто так туманы за людьми не гоняются, если это особый, и довольно редкий вид монстра. В голове мелькает название и картинка в каком-то толстом томе с строчками описания.
Этот редкий аномальный феномен представляет собой плотное облако сероватой, изредка зеленоватой или желтоватой дымки, движущееся вопреки ветру и лишённое чёткой формы. При приближении туман сгущается, искрясь внутри слабым рубиновым свечением — следствием магических реакций, поддерживающих его «жизнь». Голодный Туман питается жизненной энергией живых существ: при контакте он обволакивает цель со всех сторон, проникая в дыхательные пути и поры кожи, после чего начинает стремительно вытягивать тепло и витальность. От «укуса» тумана не спасают обычные доспехи; лучшая защита — рассеивание магии или сильный ветер.
Появление Голодного Тумана сопровождается странной тишиной — насекомые и мелкие звери инстинктивно покидают область его движения. На месте кормления облако оставляет иссушённые тела, порой без признаков внешних повреждений. По неподтверждённым наблюдениям, сущность может «помнить» жертву и преследовать её несколько минут, словно ведомая остаточными эманациями жизненной энергии, которые она улавливает на расстоянии. Особенно тревожит исследователей теоретическая возможность того, что предела росту этой сущности не существует: чем больше жизненной силы она поглотит, тем объёмнее и смертоноснее становится её масса, пока её голод и туманная форма могут удерживать накопленную энергию.
Разум переключается, не давая образу задержаться. Здесь – это не в канале, преследуемые туманом, а в этом странном и, похоже, мертвом мире. Формулировка выдает неединственность мира, а также знания о возможности неединственности мира. Но тут варианты вместо того, чтобы выстроиться в четкую и логичную схему, начинают расползаться, как гнилое мясо под руками. В другом мире можно оказаться множеством способов, пусть память и не подсказывает, как именно. Более того, существует даже возможность частичного переноса – души или сознания. Вспышкой пробегает важная мысль – смерть при подобном частичном переносе, хотя может и не повлечь гибель тела, ничем хорошим не закончится в любом случае.
Впрочем, смерть при полном переносе может закончиться еще хуже. Есть места и обстоятельства, при которых можно на суд Фаразмы и не попасть.
РЕЙ
Пухлые, красноватые, толстенькие ручонки какого-то внятного ответа не давали. Ощущение их неправильности было слишком опасным, чтобы мысленно копать дальше. Неправильности мира хватало. И это не был привычный Рею мир – об этом можно было утверждать с полной, абсолютной, непоколебимой уверенностью. В нем не было радости, лишь смерть, разложение и ложь. Он притворялся, этот мир, изо всех сил безуспешно старался выглядеть естественным, ситуацией, в которой природа взяла свое над цивилизацией. Вот только нутро Рея говорило, не опираясь ни на память, ни на знания, ни даже на наблюдения – произошедшее здесь сотворено разумом, а не стихией. Чем бы это произошедшее ни являлось.
Но размышления об этом делили ценное время с поисками способов бегства, и пришлось их отложить в сторону. То, как они бежали, никуда не годилось, потому что по факту, они в итоге никуда и не убежали. Серьезно оторваться от тумана не удалось, и тот обманчиво медленно продолжал приближаться… у человеческой девушки, кажется, появилась правильная идея – выбраться из этого канала. А там наверняка есть какие-то проходы и узкие места, через которые туман будет просачиваться долго, а он, Рей проскользнет быстро. Эта мысль почему-то успокаивала.
Альтернативой было бы разделение. Не факт, что туман сможет преследовать две группы разом. Не факт, что и не сможет, но это как минимум повышало шансы. Вот только совсем одному Рею совершенно не хотелось оставаться в этом месте.
Рей уже начал поворачиваться, чтобы проверить одну из теорий на практике или, хотя бы, попытаться обсудить их на практике, как что-то схватило его за руки, чуть повыше запястий. И рвануло, выкручивая их так, что потемнело в глазах. Затем что-то дернуло, выбивая землю из-под ног, ударяя лицом о полированные временем плиты и глуша вырвавшийся крик боли. Сперва ударом, а затем и откуда-то набившейся в рот тканью с привкусом гнилого мяса и запахом странных едких благовоний.
Потащило. Туда. Назад. В туман.
ВСЕМ
Туман приближается незаметно, подкрадываясь, пользуясь моментным замешательством самоосознания. Миг – и он вдали, и от него еще можно сбежать. Миг – и он рядом, его щупальца обивают ноги, и тонким влажным покрывалом он стелется по земле. Шаги внутри него замирают, и раздается какое-то костистое пощелкивание.
Серые ленты вылетают из пелены и впиваются в низкорослого пухлого человека, только что смотревшего на свои руки. Те самые руки и оплетают, выворачивая неестественно, с хрустом. Вопль боли быстро оборвался, когда очередная лента заткнула коротышке рот. Рывок – и его тащит в туман, к проступившей сквозь него длинной, изогнутой, отдаленно человекоподобной фигуре.
|
|
10 |
|