Раннее Детство (С рождения и до пяти лет):
"Ноктюрн", фамильный особняк твоей семьи поражал воображение. Настоящий шедевр архитектурного искусства, выполненный в раннекаликсидском стиле сцинтильскими мастерами, этот царственный исполин из черного мрамора, пластали, керамита и скоргалианского оникса, затмевал собой даже дома остальных обитателей Шпиля Святого Анджея, несмотря на то что высокородную аристократию Бараспайна можно было обвинить в чем угодно, но только не в скромности и сдержанности. Окруженный ухоженным садом с бьющими чистой водой фонтанами, тенистыми аллеями и благоухающими клумбами, в которых уживаются прекраснейшие цветы десятка разных миров, главный фасад особняка с надменным высокомерием старой знати, презрительно взирает на мир сквозь десятки высоких витражных окон, удивительное стекло которых, мерцающее и переливающееся даже под покровом вечной ночи восточной стороны Скалтайна, пришло на Бараспайн с далеких языческих миров Пространства Коронус. Черные с золотом колонны с сибелийскими капителями поддерживают богатый фронтон с лепниной и рельефами, изображающими знаменательные вехи из долгой и достославной истории благородного рода Вел Касимеж – твоего рода. Этой же теме посвящена и резьба украшающая массивные двери из позолоченной пластали, лишенные ручек или замочной скважины – искусная техноволшба управляющая ими открывалась лишь по команде отпрыска древней фамилии или приложением его руки. За дверями посетителю, удостоенному чести посетить родовое гнездо Касимежей открывалась кажущаяся бесконечной анфилада парадных комнат, каждая из которых была выдержана в определенной стилистике, так что мальфийская разнузданность, сменялась величественным ампиром сцинтиллийского улья Тарсус, за которым в свою очередь, следовало великолепие самой старой Терры. Паркет из драгоценного эндритского дуба, устланный мягчайшими коврами, массивные диваны и глубокие кресла с бархатной обивкой, археотехнические диковинки из числа тех, что невозможно купить, а можно лишь заслужить как благодарность от жречества Омниссии, люстры из хрусталя и золота свисающие с высоких потолков расписанных фресками, в которых легендарные сюжеты ранней истории Империума, соседствовали с картинами из жития Святого Друза, большие зеркала в резных рамах, антикварная мебель инструктированная золотом и серебром, столы для регицида и других игр и вереницы увешивающих стены картин, изображающих поколения и поколения Касимежей и Вел Касимежей... когда-то эти просторные залы служили местом для грандиозных балов, скандальных суаре и шумных пиров, на которые съезжался весь цвет барсапинской знати, и которые считали своим долгом посетить гости из других планет сектора. Когда-то сама возможность ступить за двери особняка Касимежей, была признаком высочайшего статуса, одно слово прозвучавшее в этих стенах могло создать или разрушить карьеру, а негромкий разговор за партией в регицид или дегустацией лхо-сигар решал судьбы всей планеты. Когда-то, когда имя "Касимеж", вызывало уважение, почитание и страх, а не брезгливую жалость и скрываемые за изящными веерами насмешливые улыбки. Но вот уже десятки лет, просторные залы фамильного особняка твоей семьи, остаются пусты и холодны, и даже немногочисленные обитатели дома избегают спускаться по гулким ступеням мраморной лестницы отделяющей комнаты второго этажа, от парадных залов первого, оставляя их слугам-марионеткам – и призракам прошлого. Страшно даже представить, какие мысли могли бы прийти в голову обитателя одного из многочисленных хаб-блоков нижнего улья, в которых целые семьи ютились в крошечных комнатушках больше похожих на гробы, увидь он эти огромные пустующие гостиные. И ещё более страшно представить, что подумал бы этот несчастный, узнав о том, что не считая марионеток, в циклопическом здании особняка сейчас живет лишь шесть человек.
Парадоксально, но наименее заметной фигурой среди обитателей "Ноктюрна", является пожалуй его владелец. Несмотря на то, что, воевода Восточной Марки, калидар крепости "Скала", вир клариссим, гранд де сангре, и прочая и прочая, Аларик Кортез Вел Касимеж, и сидит в родовом гнезде своей семьи почти безвылазно (за исключением лишь редких поездок на заседания синклита), его присутствие почти не ощущается остальными обитателями дома. Большую часть времени, твой отец проводит у себя в кабинете, за массивным письменным столом напротив портрета своей скоропостижно скончавшейся первой супруги, в компании одной из книг из семейной библиотеки и бокала своего излюбленного куаддисского "Траурного Сбора", отрываясь от этого лишь в конце каждого месяца, для того чтобы (непременно лично и принципиально отвергая любую предложенную ему помощь), скрипя авто-пером по бумаге и свистяще шепча что-то себе под нос, подвести баланс доходов и расходов дома, и выяснить хватает ли денег на покрытие интереса по долгу. Успешно подведенный баланс, означал что на следующий день патриарх древнего рода покинет свое добровольное заточение, облачившись в расписанный драконами мягкий халат ночного шелка вальяжно пофланирует по пустым коридорам второго этажа с легкой улыбкой на устах любуясь картинами изображающими его великих предков, беззлобно отчитает дворецкого за плачевное состояние "Ноктюрна", отдаст ему и куклам-сервиторам добрый десяток заведомо невыполнимых приказов долженствующих это плачевное состояние исправить (о которых он впрочем забудет уже на следующий день), а вечер проведет с детьми, читая им вслух, рассказывая о времени проведенном на фронте, играя в карты или регицид, а если день выдастся особенно удачным – даже допустив их до стоящего у него в кабинете голопроектора. Если же, баланс подвести не получится (а такое случалось чем дальше тем чаще), то на следующий день, мрачный как грозовая туча Вел Касимеж на весь день пропадет из дома "уехав в банк", а вернувшись на неделю запрется в кабинете, отказавшись от привозного куаддисского вина, в пользу местного амасека, ценой куда дешевле, а градусом куда крепче Посещать его в такие дни, детям строго-настрого воспрещалось, под страхом порки и оставления без десерта. Строго говоря, беспокоить отца пока он "занят делами" запрещалось всегда, но в обычные дни Аларик крайне снисходительно относился к поддержанию этого запрета, и если у тебя получалось миновав Гарма, проскользнуть за крепкую дверь из черного дерева, Касимеж старший встречал сына не гневным окриком, а немного рассеянной улыбкой, после чего отложив в сторону книгу и отставив бокал, поднимался со своего кресла и подзывал тебя к себе, чтобы подхватить на руки.
– Вражеский лазутчик вновь проник в наш главный штаб! Ну, рассказывай зачем пришел, коварный шпион?
Любимых тем для разговоров у отца было две – война и история благородного рода Вел Касимежей, причем даже последняя как правило как-то незаметно перетекала в первую. Это впрочем было неудивительно – дом Касимеж дал Империуму и Каликсиде немало прославленных воинов, начиная с самого полумифического основателя рода, Касимежа Безжалостного, офицера Астра Милитарум, с далекой Луны, которому за многочисленные подвиги на фронтах Анжуйского Крестового Похода, даровал дворянство никто иной как сам Святой Друз! Во всяком случае, это следовало из пожелтевшего от времени пергамента, хранившегося под прочным стеклом в отцовском кабинете, который ещё твой прапрапрапрапрадед, получил у архивистов Прола IV. "Заплатив за это больше десяти тысяч тронов" – всегда добавлял говоря об этом отец, так словно эта сумма сама по себе являлась окончательным и бесповоротным доказательством подлинности пергамента.
Но на легендарном основателе выдающиеся представители древнего и знатного рода Вел Касимеж конечно же не заканчивались. Отец с удовольствием рассказывал о "Алом Рыцаре" Аттиле Касимеже, что служил военным магистром и правой рукой у последнего короля из династии Врона, что правили Бараспайном ещё до появления Коллегии Провидцев, о Гренделе Вел Касимеже, который героически погиб во время "Бронзовой Войны", с небольшим отрядом защищая стратегически важную крепость "Скала", от превосходящих сил противника, о леди Серафине Вел Касимеж, служившей Сенешалем и Мастером Шепотов, на корабле Вольного Торговца из знаменитой династии Хаарлок, о своем тезке Аларике Вел Касимеже, прославленном стратеге и генерале Имперской Гвардии сражавшемся в Войнах Кланов Меритех, и о многих, многих других. Правда чем позже впрочем жил тот или иной прославленный предок, тем меньше в его истории было великих деяний и тем более мрачным становился тон отца, так что с определенного момента, летопись славных свершений сменялась чередой наполненных горечью, бессильной злобой и застарелой обидой ядовитых обвинений, щедро сдобренных пустыми и жалкими самооправданиями. Предательство вернейших союзников. Неожиданный удар судьбы. Атака исподтишка, от трусов, которые никто не осмелились бы противостоять Вел Касимежам честно. Но не поражение, нет никогда не поражение, а если и поражение то превосходящим силам, а если силы были равны, то дело было в коварстве или предательстве, потому что никогда и ни за что, врагам не удалось бы победить честно!
Впрочем о падении дома Касимеж отец говорил неохотно, предпочитая перелистнув все черные страницы истории династии, сразу перейти к своей собственной военной карьере в рядах "Барсапинских Стальных Гренадеров". Последняя, хотя и близко не могла сравнится с подвигами его далеких предков, похоже имела для Аларика Кортеза не меньшее значение и он мог часы напролет рассказывать не только о тех немногочисленных сражениях Предельного Крестового Похода, в которых ему довелось принять участие, но и о многих неделях полета в трюме космического корабля, особенностях фронтовой и траншейной жизни, красотах, ужасах и диковинках иных миров, на которых побывал его полк и вообще, буквально о любых деталях этого эпизода своей биографии, включая самые незначительные. Даже одевался он словно нелепо подражая военному стилю и редко расставался с офицерским моноклем. Больше всего однако ему нравилось рассказывать о том, как он заслужил свою единственную награду. Маленькая золотая медалька, на которой был изображен человеческий череп в лавровом венце, хранилась сейчас на бархатной подушечке, под прочным стеклом, рядом с пергаментом подписанным святым Друзом, и определенно ценилась Касимежем-старшим не меньше чем этот исторический документ. Достаточно было послушать, с каким удовольствием Аларик вновь и вновь рассказывает о том, как он не побоявшись возможного риска для карьеры и чести в случае провала, решительно скомандовал Гарму вытащить полкового комиссара из горящей "Химеры" застрявшей посреди "ничьей земли", и как тот словно и не замечая огня, дыма и вражеских выстрелов, на своих плечах дотащил окровавленного офицера до самой линии окопов, закрывая своим телом.
Ты помнишь, как твоя сестра, в первый раз услышав эту историю наивно спросила: "Papа́, но если комиссара спас Гарм, то почему медаль дали тебе?". Ты помнишь, как твой отец с неподдельным удивлением посмотрел на нее в ответ, словно сама идея о том, что Гарм может обладать свободой воли и является чем-то, кроме живого инструмента, послушно исполняющего приказы хозяина, казалась ему даже не возмутительной или оскорбительной, а просто абсурдной. Милой глупостью, из числа тех, что могут прийти в голову только маленькому ребенку.
"Потому что Гарм это мой слуга, mon cœur. Я приказываю и он исполняет. Слуг не нужно награждать за выполнение приказов. Это то, для чего они существуют".
Надо отметить, что если Гарм и подавал какие-то признаки наличия у него способности самостоятельно принимать решения, то за несколько лет проведенные в его обществе, тебе этого заметить не удалось. Пожалуй даже куклы-сервиторы, выполняющие обязанности всех остальных слуг (живые слуги увы требовали затрат если и не на достойную оплату их труда, то хотя бы на поддержание их существования), выглядели свободными и независимыми, на фоне этого бородатого великана, с изуродованным шрамом лицом и пустым холодным взглядом. Неизменно одетый в глухой черный комбинезон* и кожаный плащ с меховой оторочкой, развевающийся за его спиной при движении, Гарм Влаха (впрочем о его фамилии ты узнал случайно, услышав её от Элегии, в доме его называли только "Гарм") служил дворецким дома Вел Касимеж, сменив на этом посту собственного отца, который служил твоему деду. Отец же Гарма, в свою очередь сменил на этом посту, уже своего отца, который служил твоему прадеду, и так далее и так далее, вплоть до самой леди Серафины Вел Касимеж, когда-то выкупившей у знакомого Вольного Торговца крупную партию рабов с Эндрайта, чтобы заселить ими опустевшие земли Восточной Марки – и забавы ради оставившей несколько семей подле себя, в качестве экзотической прислуги.
С тех пор сменилось несколько поколений, но Гарм, как и его предки так и остался эндра – не настоящим человеком, а дикой тварью с дикого мира, чья жизнь принадлежит роду Касимеж, а значит целиком и полностью была посвящена служению твоей династии, что в своей невероятной милости подняла его из животной тьмы и дикости его родины к ослепительному сиянию цивилизации и великодушно позволила недостойному варвару стать инструментом воли тех, кто бесконечно превосходит его по одному лишь праву рождения. И, подобно поколениям и поколениям своих предков, Гарм продолжал верно исполнять свой долг, без сомнений, сожалений и колебаний исполняя любые прихоти своих хозяев. Будучи с самого рождения приставлен к твоему отцу, он сопровождал его на всем протяжении его службы в рядах "Гренадеров", не щадя собственной жизни для защиты жизни Аларика и чести рода Вел Касимеж, но полученные им в боях раны кажется только закалили потомка эндритских дикарей – тебе приходилось видеть, как этот гигант, обычно избегающий излишней спешки в движениях, при нужде может двигаться с просто невероятной для человека таких габаритов скоростью. Однажды, в одной из самых старых кукол в доме что-то сломалось, и она хрипло визжа, неожиданно бросилась на Анастасию. Гарм, который в этот момент находился в соседней комнате, в мгновение ока оказался рядом и одним четким ударом кулака уложил марионетку на пол, при этом даже не изменившись в лице.
Впрочем к сожалению, куда чаще дворецкий Касимежей использовал свою способность двигаться сверхъестественно быстро и почти не издавая звука (обычно его гулкие шаги было слышно за несколько комнат, но если Гарму было нужно, его черные сапоги становились тише кошачьих лапок) для того чтобы словно из ниоткуда возникать у тебя за спиной, когда ты случайно или намеренно нарушал один из многочисленных запретов, которые управляли твоей жизнью с момента твоего появления на свет.
Даже текущая в твоих жилах благородная кровь и любовь твоего отца, не означали твоей свободы. Да, ты был знатным отпрыском древнего рода, но также ты был ЖИВЫМ. А "Ноктюрн" был местом где мертвецы безраздельно господствовали над живыми, прошлое подчиняло себе настоящее, а традиция всецело властвовала над современностью. Для того чтобы понять это, достаточно было беглого взгляда на портреты твоих великих предков, которыми были увешаны стены особняка. Могучие и суровые воины, чьи мощные плечи едва не выпирали из тесных картинных рам, сменялись лицами лукавых и хитрых царедворцев, с лживыми вытянутыми лицами, а статные, пленительные красавицы, с румяными скулами и волосами украшенными жемчугом, сменялись чахоточно-бледными особами, затянутыми в нестерпимо тугие корсеты. Но даже самые жалкие из обитателей картин, казались живыми и осязаемыми в сравнении с твоим отцом – нервным и анемичным худощавым мужчиной, с выцветшими темно-карими глазами, правильными, но какими-то рыхлыми чертами лица, и сухими, безжизненными руками со слабыми запястьями. Нет, не было и не могло быть никаких сомнений – с каждым новым и новым вырождающимся поколением власть прошлого над будущим в фамильном особняке Вел Касимежей только укреплялась и истинными правителями особняка были не ты, твоя сестра и твой отец, но уходящая в темную бесконечность веков кавалькада тех, чьи останки сейчас покоились в фамильном склепе. Тебе нельзя было прикасаться к их портретам и даже дышать на оставшиеся от них семейные реликвии (за исключением лишь Элегии), нельзя было даже подходить к опечатанным комнатам – в особенности к кабинету твоего деда, и комнате в которой нашли тело твоего дяди, бывшего патриархом до Аларика. Тебе запрещено было все, что могло быть даже гипотетически истолковано как непочтительность, к векам истории, которые скрывал в себе особняк. Тебе нельзя бегать по коридорам. Нельзя кричать. Нельзя играть за пределами твоей комнаты и зала для игр. Нельзя есть, во время не отведенное для трапезы. Нельзя самому даже прикасаться к книгам из фамильной библиотеки или техноарканным устройствам. Нельзя зажигать люмены – пускай за окнами и царит вечная ночь темной стороны планеты, но свет означает лишние траты, а потому в доме Вел Касимежей всегда царит полумрак, разгоняемый лишь пламенем редких свечей. Нельзя покидать свою комнату без сопровождения взрослых (или хотя бы Элегии), после то как часы пробьют наступление "ночи" – и пускай они замеряют время на далекой Терре, это не имеет никакого значения. Нельзя, это значит нельзя. Тебе не требуется понимать запреты, тебе требуется их выполнять, а спрашивать об их причинах, пытаться же их понять – действие само по себе опасно близкое к их нарушению. А за нарушением запрета, неизбежно следует наказание – эту истину, многократно отраженную в священных книгах, которые тебе читали перед сном, Гарм помог тебе усвоить очень быстро.
Казалось, что стоит тебе только подумать о том, чтобы сделать что-то неподобающее юному аристократу из древнего рода, и его исполинская фигура немедленно возникнет из темноты у тебя за спиной, огромная мозолистая ладонь, тяжело опустится на твое тонкое плечо, а над ухом раздастся отрывистый, лающий бас, говорящий на Низком Готике (и только на Низком Готике, пускай Гарм и отлично понимал Высокий – ведь дикарь-эндра, не имеет права осквернять своими нечестивыми устами наречие господ).
– Юный лорд. Вы забыли лица своих предков? Тогда позвольте мне вам напомнить.
Тут следует уточнить, что обычным наказанием для непослушных маленьких дворян в доме Вел Касимеж было повторение молитвы Богу-Императору – столько раз, сколько того покажется нужным Гарму, как правило "до тех пор пока я не услышу что раскаяние искреннее". Но в отличие от высокомерных жителей других планет, которые в своей гордыне дерзали обращаться к Покровителю Человечества напрямую, мудрые обитатели Барсапина, осознавая свою ничтожность перед Золотым Троном, предпочитали обращаться к Нему через посредников. И если для простолюдинов (и даже для наименее выдающихся из числа представителей знати), это означало обращение к каликсидским или даже общеимперским святым, то Касимежи предпочитали просить о заступничестве покойных членов своей семьи, справедливо полагая, что людям столь древней крови, место подле Бога-Императора после смерти, было обеспечено уже при рождении. А это значит, что одним из самых ярких воспоминаний твоего детства, были долгие часы, которые ты провел в своей комнате, под тяжелым взглядом подпирающего дверь своей широкой спиной дворецкого, карабкаясь вверх и вниз по генеалогическим ветвям своего семейного древа, пока вредный эндра, не решит наконец что ты наказан достаточно. Иногда (особенно если рядом случалось оказаться отцу) наказания были легче и ты просто оставался без десерта (если повезет на день, но если не повезет то на целую неделю!)
Но порой, если проступок был действительно серьезным, помимо обычных молитв тебя также ждала порка.
Пороли конечно не тебя. Сама мысль о том, что простолюдин и уж тем более эндра, может поднять руку на благородного лорда, пускай даже и выполняя волю главы семьи, была не просто немыслима и безумна – она была кощунственна. Ты не сомневался, что Гарм скорее отсечет собственную руку, чем допустит чтобы эта рука причинила тебе вред. Это обстоятельство однако совершенно не означало спасения от порки. Просто вместо тебя, удары тонкой и гибкой тростью-розгой, получали Зик или Яша.
Двойняшки, Зик и Яша, были сыном и дочерью Гарма и подобно своему отцу с самого рождения находились в услужении у семьи Вел Касимеж. Как Гарм в свое время рос подле Аларика, точно также и его дети росли вместе с тобой и Анастасией, учась быть верными слугами и послушными инструментами воли своих господ, пока ты и твоя сестра учились повелевать и командовать. Всего на один год старше тебя, они тем не менее послушно и почти безропотно выполняли твои приказы, с того самого момента как ты понял, что ты можешь им приказывать, но в отличие от отца они все же выглядели куда более живыми и настоящими. О собаках ты знал только из книг которых тебе читала Элегия, но тебе казалось семейство Влаха можно сравнить с этими животными – Гарм как старый, но все ещё крепкий и опасный сторожевой пес, готовый в любой момент вцепится в глотку тому, на кого укажет хозяин и его дети, напоминающие пару щенков – с одной стороны столь же шебутные, громкие и непоседливые, а с другой, столь же легко поддающиеся дрессировке и столь же охотно и с готовностью выполняющие команды хозяев, как-будто им самим это приносило удовольствие.
Вдобавок, даже несмотря на то, что они вполне могли оказаться наказаны за твои проступки, даже если они о них не знали и ТОЧНО оказывались наказаны если выяснялось что им это было известно, маленькие эндра не только никогда не пытались тебя остановить, но с готовностью составляли тебе компанию, и если более спокойный и рассудительный Зик, хотя бы иногда вздыхал и делано закатывал глаза, прежде чем подчиниться, то Яша вполне могла нарушить правила и сама – например пробраться среди ночи, в комнату к страдающему без десерта юному лорду, чтобы разделить с ним похищенный с кухни декрэйновский плойновый пирог, который у Элегии всегда получался воздушным и тающим во рту. Возможно именно за это, Гарм как правило выбирал именно её, когда требовалось выпороть юного лорда или леди.
Впрочем, не то чтобы дворецкому Касимежей нужен был дополнительный повод для того чтобы поднять руку на двойняшек – в конце концов они жили по тем же правилам что и ты, и вероятнее всего ещё доброй сотне других, о которых ты мог только догадываться, и в отличие от тебя и Анастасии, маленьких эндра не защищала древняя голубая кровь в жилах. Первым и основным методом воспитания собственных детей для Гарма был короткий, хлесткий удар тыльной стороной ладони по лицу – как правило именно с этого удара он начинал сеанс прикладной педагогики, уже потом объясняя за что именно он был нанесен. Или обходясь вовсе без объяснений, а напротив – спрашивая у жертвы "ты знаешь, почему я тебя ударил?" и награждая новыми оплеухами за каждый неправильный ответ. При было не похоже, чтобы Гарм старался соизмерять силу – застав Яшу во время очередной из ночных вылазок, он ударил её так, что девочка полетела на пол и у нее изо рта потекла кровь, успев капнуть на ковер, прежде чем та успела зажать рот рукой – за что дворецкий наградил дочь ещё одной звонкой затрещиной, а затем схватив за волосы потащил за собой, на ходу доставая трость-розгу из-за полы плаща. Там где тебя ждало лишение десерта, маленькие эндра оставались без еды вообще. Там где тебя, заставляли читать молитвы закрывая в собственной комнате, Зик и Яша были вынуждены дрожа от холода перечислять имена каликсидских святых, запертыми на одном из балконов. Однако, как бы строго их не наказывали, казалось уже на следующий день двойняшки совершенно забывали о произошедшем, вновь превращаясь в веселых и игривых щенят, готовых радостно исполнять приказы хозяина, служить партнерами в любых играх и развлечениях которые взбредут тебе в голову и предложить десяток собственных идей, на случай если ничего не взбредет. Единственным что могло встать между двойняшками и тобой, был приказ Анастасии, когда той в очередной раз захотелось забрать себе их обоих. Впрочем в таком случае, у тебя все ещё оставалась Элегия.
Формально Элегия была лишь одной из многих слуг-марионеток, ухаживающих за особняком, но в действительности, она уже давно стала чем то вроде члена семьи. Возможно даже что она всегда была таковой – согласно семейной легенде, то немногое что в ней осталось от человека, принадлежало дочери прославленного тезки твоего отца – генерала Аларика Вел Касимежа, которая погибла от болезни пока сам Аларик был на фронте. Объятый горем безутешный отец в отчаянии обратился к технокудесникам жречества Бога-Машины, и те с помощью древних ритуалов Движущей Силы, вдохнули в умершую подобие жизни. Неизвестно насколько правдива была легенда (по датам сходилось не слишком), но если это действительно так, тогда как одна из Вел Касимежей, пускай и не совсем живая, Элегия стояла в иерархии "Ноктюрна" выше не только Гарма и его детей, но пожалуй даже выше твоей матери (хотя конечно вслух бы никто ничего подобного не сказал, особенно при ней), даже не смотря на то что она являлась куклой. Впрочем и по меркам кукол, Элегия была даже не произведением искусства, а бесценным артефактом и одним из последних шедевров, давно утраченного мастерства.
Дело было не только в том, что Элегия была не просто сервитором, но "Янус Симулакра" – жемчужиной техноарханного колдовства столь высокого уровня, что оно было почти запретным, и уж точно недоступным для большинства мирян, не посвященных в секреты Культа Машины. Реальная ценность Элегии заключалась в том, что она была одной из первых "Фарфоровых Марионеток" – уникальных сервиторов изготовленных только для знатнейших и благороднейших аристократов Бараспайна жречеством Деус Механикус, в качестве прочности союза между слугами Омниссии и правителями планеты. В отличие от остальных марионеток, называвшихся так только согласно принятой на планете традиции, Элегия действительно больше всего походила на ожившую куклу в человеческий рост, с белоснежной фарфоровой кожей, холодной и гладкой на ощупь и покрытой живописными флоральными узорами, негромким, но мелодичным голосом, похожим на звон серебряных колокольчиков и неестественно грациозными и плавными движениями автоматона, управляемого мощными когитаторами и сложной системой механизмов и гидравлики, заменявших ей мышцы, кости и связки.
Подобная конструкция кстати обеспечивала ей невероятную долговечность, по сравнению с остальными куклами – несмотря на то, что Элегия была хорошо если не старше самого "Ноктюрна", в отличие от всех остальных сервиторов, большинство из которых приходилось большую часть времени держать отключенными, опасаясь неизбежных "сбоев" (двое или трое херумивов вышедших из строя ещё до твоего рождения, до сих пор прятались по темным углам особняка, ловко избегая попыток дворецкого их поймать и отключить, и норовя со злобным шипением напрыгнуть на ничего не подозревающую жертву, с люстр и верхних полок книжных шкафов, чтобы выбить у нее из рук свечу или больно укусить мелкими острыми зубами) Элегия не зная сна и отдыха, продолжала бесперебойно функционировать вот уже несколько веков, алебастровой тенью скользя по темным коридорам особняка, мерно мурлыкая себе под нос какую-то мелодию (в нее был встроен мощный вокс-фонограф с большой музыкальной коллекцией), и занимаясь почти всем – от уборки и готовки, и до одевания маленьких отпрысков лорда Вел Касимежа по утрам (самому Аларику разумеется помогал одеваться верный Гарм). В том что "Ноктюрн" выглядел всего лишь обветшалым и давно оставившим позади свои лучшие годы, а не заброшенным и разваливающимся на глазах, тоже была в первую очередь именно её заслуга, несмотря на все старания Влахи.
И с учетом любви отца целыми днями пропадать у себя в кабинете и любви Гарма к жестким методам педагогики, именно эта фарфоровая кукла, в основном присматривала и ухаживала за тобой, читая тебе на ночь или напевая колыбельные перед сном, перед тем как заботливо подоткнуть одеяло и ласково погладить по голове, поднимая, одевая и умывая тебя каждое утро, отвечая на твои детские вопросы, становясь партнером для игр, на случае если двойняшки были заняты, успокаивая если тебе приснился кошмар и мягко увещевая (но никогда не отчитывая, не наказывая и даже не говоря об этом отцу или Гарму), если заставала тебя нарушающим правила. Холодная белая маска, с пустыми черными дырами глазниц, заменявшая Элегии лицо разумеется не выражала никаких чувств, однако служивший ей голосом вокс-фонограф, в совершенстве имитировал самый широкий спектр эмоций, от любящей теплоты, до участливого беспокойства, чудеса техномистики позволяли ей поддерживать разговор на любые темы, по настоящему энциклопедические знания, заложенные в её когитаторах, означали что она знала ответы почти на все вопросы, а главное, она всегда была готова откликнуться на твой голос, мгновенно оказываясь рядом, всегда готовая помочь, выслушать, объяснить или утешить.
Кроме конечно тех случаев, когда её внимания требовал отец... или Анастасия.
Леди Анастасия Лорейн Вел Касимеж, это твоя старшая единокровная сестра, чистокровная дворянка и наследница всех немногочисленных владений рода Вел Касимеж, а значит – второй человек в доме после отца. И она никогда не позволяет тебе забыть об этом. Нет, твоя сестра ни в коем случае не ведет себя с тобой зло или грубо, напротив она всегда очень вежлива – вежлива той ненатуральной, церемонной вежливостью, какой на Барсапине, как и на многих других планетах чуть ли не с рождения обучают маленьких аристократов, готовя их к тому гнезду синофийских плотоядных червей, которое представляет из себя высшее общество Империума. Но она старше, пускай и всего на три года. И она настоящая дворянка, потомок достойного по меркам твоих предков брака, между одной ветвью семейного древа Касимежей и другой пускай и менее значительной его ветвью, отпрыск чистейшего из чистых союзов, а не отвратительного мезальянса между знатным аристократом и простолюдинкой "снизу". И она никогда не упускает возможности продемонстрировать тебе это. Нет, она не может приказывать тебе, как двойняшкам или Элегии, но если она чего-то хочет, она это получает, даже если ей придется забрать это у тебя. И иногда тебе кажется, что она специально забирает твои вещи (книги которые ты читаешь, игрушки которые тебе нравятся, двойняшек когда тебе хочется с ними поиграть) только для того чтобы тебе об этом напомнить. В конце концов, зачем бы ещё, такая взрослая особа, так заносчиво рассказывающая о том как её хвалят приходящие учителя, нанятые отцом на самой Сцинтилле, уже умеющая читать, пока тебе запрещено даже самому прикасаться к книгам из семейной библиотеки, и готовящаяся вот-вот быть представленной в свете, стала уделять внимание детским забавам своего младшего брата, кроме как для того чтобы напомнить, что все что принадлежит роду Вел Касимеж, принадлежит в первую очередь именно ей? Она всегда первая, а ты всегда второй. По праву первородства и по праву крови. Так было, так есть и так будет.
Впрочем среди твоих вещей все таки есть те, которые принадлежат только тебе. Подарки твоей матери.
Первый раз (вернее первый который ты мог вспомнить – логика подсказывала, что скорее всего со своей матерью ты встречался и раньше, возможно даже неоднократно) Люция Вел Касимеж (урожденная Гримальди) появилась в твоей жизни когда тебе только исполнилось четыре. Разумеется, ты и до этого знал, что у тебя есть мама, ты даже знал что она присылала тебе подарки на прошлые дни рождения, видел её на пиктах и слышал о ней от отца и Элегии (которые правда давали на удивление расплывчатые ответы на твои вопросы касающиеся этой таинственной незнакомки), но в остальном она оставалась таким же призраком, как легионы твоих давно покойных великих предков. Пожалуй даже менее материальным – потреты Гренделя и Серафины Вел Касимеж висели на стене твоих покоев, и papа́ готов был говорить о их славных деяниях часами напролет, в то время как мать была только набором изображений на дата-планшете – даже не картиной или дагеротипом, как полагалось особе высокой крови. Если потрет матери Анастасии висел на самом видном месте в кабинете отца, то свидетельства существования твоей родительницы, во всем "Ноктюрне" были лишь у тебя.
Ситуация начала меняться, за добрую неделю, до её появления. Стоило Элегии впервые сообщить Аларику о скором визите супруги, как привычный ход жизни обитателей "Ноктюрна", немедленно изменился радикальнейшим образом. По приказу отца, Гарм пробудил всех кукол, даже самых старых и почти неисправных (чего до того на твоей памяти никогда не случалось), и сутки напролет приводил особняк в приемлемое для приема гостей состояние, причем не только жилые покои наверху, но и парадные залы первого этажа. Элегия перестала откликаться на твои просьбы и просьбы твоей сестры, тоже целиком поглощенная уборкой, готовкой и прочими приготовлениями к визиту важной гостьи, неугомонные обычно Зик и Яша стали тише воды, ниже травы, Анастасия днями пропадала у себя в комнате, почти не высовывая носа и даже затворник-отец, покинул общество книг и "Траурного сбора", напряженно следя за приготовлениями с видом генерала, готовящегося в решительной битве с превосходящим противником. Во всем доме загорались люмены, заливая нестерпимо ярким светом (от которого у тебя от непривычки резало глаза), обычно утопающие в разгоняемом лишь одинокими свечами сумраке коридоры и комнаты родового гнезда Вел Касимежей, отчего величественные своды и высокие потолки неожиданно становились не такими уж величественными и не такими уж высокими и оказывалось что фрески на стенах и потолке изрядно выцвели, позолота облетела, антикварная мебель обветшала и даже гордые и высокомерные лица почетных предков украшавших стены, словно бы заметно теряли в гордости и высокомерии. Почти никогда до этого не упоминавшееся имя "Люция" неожиданно стало главной темой для разговоров, впрочем разговоров взрослых, а значит для твоих ушей не предназначавшихся, несмотря на то что приезжала она вроде бы на твой праздник. Тебя честно говоря, все это время казалось вообще никто не замечал, вплоть до самой даты приезда – к ней требовалось подняться заранее, облачится в лучший парадный мундирчик, и ожидать с отцом и старшей сестрой в Мальфийской Зале, служившей для скромных семейных приемов (а потому способной вместить в себя только половину или даже может лишь треть населения среднего хаб-блока), дабы встретить mama, как полагается в случае визита особы такого ранга. То есть как супругу высокородного аристократа – никакого иного ранга у Люции Вел Касимеж не было. Но ей он и не требовался, как не требовалось ей и соблюдение правил этикета, вежливости и прочих дворянских церемоний.
Первым что ты тогда услышал, было мерное цоканье каблуков, слышное даже несмотря на скрадывающий шаги ворс ковра в соседней комнате. Этот негромкий вроде бы звук, на фоне всегда царившей на первом этаже мертвенной тиши фамильного склепа, звучал почти как грохот артиллерийской канонады, о которых любил рассказывать отец, вызывая странное чувство безотчётного страха. Словно бы скребли по полу, приближаясь все ближе и ближе, загнутые когти какого-то большого хищного зверя.
Клик
Клак
Клик
Клак
– ...Трон и Терра, Реми скажи честно, если тебе приспичит поссать, ты сможешь сделать это самостоятельно или мне надо будет стянуть с тебя штаны и держать за тебя твой член пока ты не закончишь?! – Хриплое контральто, чем-то неуловимо похожее на лающий бас Гарма, цепным пиломечом разорвало последние остатки годами царившей на первом этаже "Ноктюрна" тишины, словно оскверняя сам воздух старинного особняка грязной площадной руганью, на презренном Низком Готике, казавшейся абсолютно немыслимой под его сводами. Потом ты привык, к тому, насколько легко и небрежно твоя мать нарушает все неписанные, но нерушимые заповеди, управляющие твоей жизнью и (если верить отцу), жизнями всех благородных аристократов, но сейчас появление в услужливо распахнутых верным Гармом дверях Мальфийской Залы обладательницы святотатственного голоса, которая в нарушение всех известных тебе правил этикета, не обращая никакого внимания на вас с отцом, продолжала приложив руку к вокс-бусине в своем левом ухе деловито отчитывать какого-то "Реми", стало для тебя настоящим культурным шоком. Люция Вел Касимеж супруга лорда Аларика Кортеза Вел Касимеж, и гильдмейстер корпорации "Гелиос", едва вступив в комнату, словно тут же заполнила её почти целиком, как будто само её присутствие вытесняло и подавляло всех остальных, сжимая пространство и заставляя пустующий простор Мальфийской Залы казаться клаустрофобно тесным и неуютным.
Тогда, увидев перед собой высокую загорелую женщину, в дорогом белом деловом костюме, по моде Амбулона, окруженную целой свитой из подчиненных, слуг и секретарей (ты вспомнил, что у животных маленькие падальщики иногда сопровождают крупного хищника, в надежде перехватить что-то из его объедков) и главное – словно испускающую вокруг себя невидимую, но явственно ощутимую ауру угрозы и опасности, ты так оробел, что даже не смог произнести до конца заготовленное торжественное приветствие, запнувшись на середине и чувствуя сверлящий спину недовольный взгляд отца. Анастасия, которую как и тебя, papа́ требовательно подтолкнул в спину заставляя выступить вперед, открыла было рот, но успела пропищать только "Ave...", прежде чем её тонкий голосок перекрыло грохочущее контральто вошедшей особы, все ещё продолжающей говорить по воксу, словно бы вас троих и не было в комнате
– ...какие требования, фраканый ты импотент?! Мне насрать на то что они хотят! Отключи мануфакторум от систем жизнеобеспечения, и напомни, что три смены это не такая уж большая плата, за пригодный к дыханию воздух! Ну конечно, ты можешь это сделать! Это мой мануфакторум! Кровь Императора, да я купила весь этот блок! И это мне принадлежат жизни каждого из этих ленивых паразитов, точно также как мне принадлежит и твоя, так что если через два часа я не услышу, что ты решил проблему, можешь считать свой пожизненный контракт закончившимся, в связи со смертью одной из сторон! Исполняй! – Презрительно фыркнув, "почетная гостья", наконец оторвала руку от уха и брезгливо поджав напомаженные губы повернула голову в вашу сторону, словно только сейчас вспомнив о вашем существовании. И под пронизывающим взглядом её странных кошачьи глаз, о существовании всех остальных забыл уже ты.
В "Иллюстрированном Бестиарии Тварей и Чудовищ Каликсиды", который ты часто просил Элегию тебе читать (из-за того что там было много красивых картинок), рассказывалось о страшном звере фирркате, обитавшем в диких лесах мира смерти под названием Фирр. Неспособный похвастать особыми размерами на фоне остальных "чудовищ" населявших энциклопедию (крупные фирркаты были всего лишь ростом со среднего человека), этот смертоносный монстр, однако был куда опаснее, чем самые грозные хищники многих других миров, из-за своей особенности одним взглядом подавлять волю жертвы погружая её в транс, чтобы затем вцепиться в нее отравленными клыками и когтями, одна царапина от которых означала мучительную гибель. Под взглядом женщины в белом, ты почувствовал себя добычей того самого фиррката, безнадежно загипнотизированной приближающимся хищником.
Грубое, хотя и не лишенное определенной красоты лицо незнакомки походило на те пикты которые ты видел на планшете, примерно также, как фирркаты походили на домашних кошек. Пикты тщательно скрывали и аугментику, заменявшую правую руку как минимум до локтя, а может и выше, и примитивную татуировку на шее, заставляющую вспомнить о племенах головорезов-людоедов с диких миров, а главное – пронизывающий до костей, ледяной, убийственный холод её жутких зеленых глаз. Во влажно поблескивающих за чуть приоткрытыми черными губами зубах гостьи, была плотно зажата тлеющая лхо-палочка, дым от которой щекотал ноздри, вызывая неудержимое желание чихнуть, но почему-то казалось что если прикрыть глаза даже на мгновение, то эта страшная особа немедленно набросится на тебя и, совсем как фирркат вопьется ядовитыми клыками в горло.
Подумалось, что она чем-то очень похожа на Гарма – но если Гарм казался зверем прирученным и одомашненным, то женщина в белом была определенно дикой и голодной особью, из числа тех к которым опасно приближаться, но от которых ещё опаснее отступать.
А затем, ты понял, что незримая, но от того не менее реальная и ощутимая угроза, аура которой исходила от вошедшей, была направлена на всех вокруг в этой комнате КРОМЕ тебя. Это было странное чувство – ты все ещё словно был заперт в одной клетке с фирркатом, но при этом точно знал что, чтобы ты не сделал, фирркат не только даже и не подумает напасть на тебя, но и разорвет на части любого, кто посмеет тебя тронуть хотя бы пальцем.
На лице гостьи застыло странное, пустое выражение, словно её разум изо всех сил пытался подобрать какую-то подходящую случаю реакцию, но или никогда не знал или уже давно забыл, что требуется делать в таких случаях. Наконец, после томительно долгой паузы, продолжавшейся наверное целых три или четыре мгновения, губы женщины в белом неуверенно дрогнули, складываясь в нелепое подобие дружелюбной улыбки – наверное если бы улыбаться по человечески вздумал плотоядный хищник, привыкший обнажать клыки только в угрожающем оскале, у него получилось бы что-то похожее. Дернулась было вперед правая, стальная рука, прежде чем гостья оборвала движение и попыталась неловко спрятать её за полой наброшенного на её плечи белого пальто, нервно отведя взгляд. А затем, вытащив изо рта горящую лхо-палочку и не глядя протянув её кому-то из своей свиты, она опустилась на одно колено и осторожно и робко, словно прикасаясь к чему-то драгоценному, но в тоже время очень-очень хрупкому, протянула левую ладонь и ласково провела пальцами по твоей щеке.
– Привет малыш – И в этот визит и во все последующие, твоя мать никогда не называла тебя по имени – ты начинаешь подозревать, что она возможно его и не помнит.
– Ты... ты по мне скучал? – В простом вопросе и в испытующем взгляде который его сопровождал, звучали жадный, требовательный интерес и робкая надежда, но гостья не стала дожидаться твоего ответа, вместо этого нежно коснувшись губами твоего лба, а затем неожиданно крепко прижав тебя к себе, обдавая смесью запахов, которые теперь навсегда будут ассоциироваться у тебя с матерью, также как аромат "Траурного Сбора", будет ассоциироваться с отцом – дорогой фруктовый парфюм и крепкие лхо
– А я очень-очень скучала – Хрипло прошептала Люция Вел Касимеж на ухо своему сыну, прижимая тебя к себе так сильно, что ты мог слышать как громко и быстро стучит сердце у нее в груди.
Так прошло почти десять секунд, прежде чем с явной неохотой выпустив тебя из объятий, твоя мать вновь поднялась на ноги и немного неуверенным тоном произнесла фразу, которая станет последним этапом этого ритуала, что будет теперь с небольшими вариациями повторяться при каждом её приезде.
– Я... я тебе кое что привезла. Симонна, займись! – И повернув голову к кому-то из своей свиты, Люция сухо щелкнула пальцами указав на тебя и Анастасию, а потом, повернулась к отцу и словно вновь начисто забыла о том, что ты существуешь.
В тот день, твоим подарком был набор солдатиков, изображающих Гвардию Избранного. Солдатики были очень простыми, но все таки куклами и если их завести, могли выполнять несложные команды, маршируя, разбегаясь врассыпную, занимая защитные позиции, стреляя друг в друга разноцветными огоньками, имитирующими вспышки лазганов и даже сходясь в рукопашную. В следующий раз, это был альбом с пиктами живописных мест Каликсиды – от Сияющего Собора Тарсуса и до долины Валь-дель-Флер на Куаддиссе. Затем второй том "Иллюстрированного Бестиария" – Элегия как раз закончила читать тебе первый и обнаружила что следующего нет в домашней библиотеке. Стоило тебе о чем-то попросить – и если ты не требовал чего-то, вроде второй Элегии, то можно было не сомневаться, что во время следующего визита матери, оно окажется у тебя в руках. Анастасия разумеется тоже получала подарки вместе с тобой, но... твои всегда были немножко лучше. Вдобавок старшая сестра никогда не просила вторую супругу отца о чем-то конкретном – а сама Люция никогда не утруждала себя выяснением желаний падчерицы. Зато даже Зик и Яша получали с каждым приездом Люции по трону на руки, и коробку самых дешевых сладостей которых можно было достать на верхнем улье, что немедленно и полностью примиряло их со всеми страданиями которые им приходилось терпеть готовясь к её появлению.
Единственным, чего тебе никогда не удавалось получить от матери, было её внимание. Нежности для леди Вел Касимеж начинались и заканчивались на приветственных объятиях, после чего ты перепоручался кому-то из её подчиненных. А если тебе и удавалось добиться второго взгляда матери, то её интерес к тебе держался не более пяти-десяти минут – то есть ровно до нового звонка по воксу. Или до начала разговора с мужем.
Это будет происходить всегда одинаково или почти одинаково. Приветствовали друг друга супруги отстраненно-холодно, но без явной агрессии, отец – таким тоном и в таких выражениях, в каких благородному аристократу полагалось начинать светскую беседу с незнакомой ему дамой высокого происхождения, мать – неумело и не очень убедительно стараясь имитировать то, как в её представлении очевидно оная дама высокого происхождения должна была себя вести, но как правило завершая это плохо завуалированной шпилькой о плачевном состоянии особняка (упрек разумеется всегда был обращен к прислуге и никогда к мужу). Касимеж-старший морщился, но ничего не отвечал, его "лучшая половина", гневно раздувала ноздри, однако тоже удерживала себя от продолжения.
Но затем следовал общий обед или ужин в Малой Трапезной, и вот тут скандал становился неминуем.
Длинный и широкий стол, за которым нашлось бы место для десятка человек, однако сейчас едва могут усидеть всего четверо. Отец в одном конце стола. Мать в другом. Гарм и свита Люции, истуканами застывшие за спинами своих хозяев. Элегия, торопливо меняющая блюда. Ты и Анастасия – посередине, "между пустотным кракеном и гравитационным штормом" как говорят, если верить книжкам, на кораблях Вольных Торговцев.
Все начиналось с вполне бонтонного разговора, о каком-то совершенно нейтральном предмете, вроде скажем погоды. Мать запиналась и долго подбирала слова, периодически переходя на Низкий Готик, но отец снисходительно делал вид что не замечает спокойно и уверенно поддерживая вежливую беседу. Однако потом, разговор естественным образом переходил к другой принятой в высшем свете подчеркнуто нейтральной теме, будь то поэзия, живопись, архитектура или драматургия, и все тут же становилось куда хуже. Неуверенные паузы в речи матери становились все чаще и все дольше, а голос отца звучал все громче и увереннее, решительно занимая освобожденное пространство и немедленно превращая его в плацдарм для новых атак. Уступая все сильнее, Люция непременно допускала какое-то непростительное faux pas, вроде попытки порезать жаркое из вексианского червя, ножом для рыбы и ловила на себе взгляд мужа, полный даже не презрения, но вполне искренней жалости.
После чего, разговор разумеется переходил к долгам Аларика и рода Вел Касимеж.
Если предыдущий месяц выдавался неудачным, дискуссия переходила в горячую стадию немедленно, но даже успешный месяц только ненадолго откладывал неизбежное. Снисходительно похвалив супруга, Люция небрежно интересовалась оставшейся суммой долга и получив неохотный ответ от помрачневшего "патриарха семьи", печально качала головой и сухо щелкнув пальцами левой руки (или порой звонко лязгнув пальцами правой) подзывала кого-то из своей свиты и не сводя взгляда со сжавшегося и опустившего взгляд в стол мужа, демонстративно переходя на Низкий Готик, с явным наслаждением диктовала подчиненным инструкции о том, как и с кем следует "договорится о вопросе", а потом, жестом отогнав своих "падальщиков", с фальшивым участием переходила к рассуждениям о возможных способах "долговременного решения проблемы". Теперь запинался и уходил от темы, явно не желая на что-то соглашаться уже отец, акции, корпорации и инвестиции, надежно вытесняли из дискуссии стили, жанры и композиции, с каждым мгновением голос матери звучал все громче и громче, стремительно возвращая утраченные позиции, а тебе представлялось как над столом, прямо над головами спорящих все сильнее и сильнее натягивается тонкая-тонкая струна, которая кажется вот-вот лопнет и порвется, но вместо этого только продолжает натягиваться и натягиваться, звеня от едва сдерживаемого напряжения. И с каждой секундой, эта струна натягивалась и натягивалась все сильнее, напряжение нарастало все больше и больше, и все более и более страшными становились последствия того, что случится когда она наконец лопнет, так что под конец казалось что сам старинный особняк Вел Касимежей расколется и рассыпется, разрываясь вслед за струной на две части.
И естественно, в какой-то момент, отец не выдержав, поднимал взгляд от столешницы и ненавидяще глядя на жену, презрительно цедил сквозь плотно стиснутые зубы
– Хватит! Я не дам тебе запятнать наше имя сильнее, чем ты уже это сделала!
В Малой Трапезной воцарялась мертвая тишина, во время которой супруги неотрывно смотрели друг на друга. На мрачном, насупленном лице отца грозно играли желваки. Черные губы матери, складывались в хищную холодную ухмылку, в которой на этот раз не было даже намека на дружелюбие или симпатию.
– Гарм – Наконец обрывал долгую паузу Аларик, не сводя взгляда с жены, словно, как и ты опасаясь что та набросится на него стоит ему хотя бы на мгновение отвернутся – Уведи детей.
Коротко кивнув, дворецкий уводил тебя и сестру по вашим комнатам, где тебе и следовало оставаться до конца дня, покидая её только в сопровождении Гарма и только до одной из уборных. "Ноктюрн" был достаточно велик, чтобы в своих покоях, тебе было не слышно того что происходит в Малой Трапезной, но тебе все равно казалось что до тебя доносятся неразборчивые крики и звон разбиваемой посуды.
На следующее утро матери в доме уже не было, а отец на неделю запирался в кабинете, с амасеком. Зато в конце этого месяца, он не занимался подсчетами и не ездил в банк. Впрочем не выходил он и на променад в халате, вместо этого открывая бутылку, уже не амасека, и даже не "Траурного Сбора", а почти неприлично дорогого "Золотого Токая", читая мемуары прославленных генералов Каликсиды, слушая на старом вокс-фонографе "Симфонию Долга и Чести" и бросая печальные взгляды на потрет висящий на противоположной стене. Если в такие дни тебе случалось прокрасться к нему в кабинет, то обычно радостное приветствие отца почему-то звучало грустно и виновато, и он словно старался быть особенно заботлив к тебе, как-будто за что-то извинясь.
После того памятного дня рождения, твоя мать посещала особняк Вел Касимежей каждые три-четыре месяца, и каждый её визит оканчивался точно также, как и самый первый. Струна натягивалась все сильнее и сильнее, но все никак не рвалась, сколько бы не бросало распадающийся надвое "Ноктюрн", из нестерпимо яркого безжалостного света люменов, в тусклый полумрак в котором безраздельно властвовали тени предков.