[D&D 5] Глашатай Гроз | ходы игроков | ❁ Миражи

Полный размер: ссылка

Если вы не прибились к каравану уже после выхода (а впрочем, если наблюдательные и прислушивались к слухам, то даже если и после), то могли заметить, что Басир покинул Багдад в спешке: оказался за стенами в одиночку ещё ночью, лишь с самыми нужными из пожитков. Причин для такого, конечно, может быть достаточно, но вот если бы он спешил куда-то, то вы бы, вероятно, увидели то, как он бы как-то проявлял это в походе... а так, получается, он торопился побыстрее убраться откуда-то... или от чего-то.

Сейчас Басир подсказывает маршруты и места для стоянок караванщикам в более диких и опасных местах, помогает разнообразить питание найденными плодами и пойманным зверем, а также может это всё довольно неплохо, особенно по меркам обычной походной еды, приготовить. Судя по всему, путешествовать с караванами вообще ему не впервой, да и конкретно в этом он, вроде бы, не чужак, хоть и держится почему-то поодаль, когда к нему не обращаются сами. Единственный случай, когда он проявил какой-то интерес в обычных разговорах на привалах, произошёл во время обсуждения якобы чудесного лекаря и мыслителя в Самарканде, куда и лежал их путь. Задав несколько уточняющих вопросов, Басир, кажется, задумавшись о чём-то своём, поблагодарил рассказывающего за ответы и вернулся к своему занятию.

Заведя даже самый поверхностный разговор, вы могли бы заметить, что Басир помимо уже упомянутых выше навыков, он обладает довольно широкими, пусть и не самыми глубокими познаниями во многих областях, особенно связанных с историей, естественными науками, а также вопросами веры. Чуть более пытливый собеседник сможет заметить, что не чужды ему и некоторые познания в тайных материях, но, понятное дело, подобные обсуждения подходят далеко не для всяких ушей. Что несколько более странно — так это его становящееся довольно явным при любой попытке чуть более долгого тет-а-тета нежелание отвечать на довольно безобидные, в общем-то, вопросы о нём самом, причём на какие именно — не слишком-то и понятно, но, как бы то ни было, в таких случаях он просто не очень умело пытается перевести разговор на какую-то другую тему.

* * *

В пути караван преследовали угрозы, часть из которых требовала самой активной помощи всех попутчиков. Во время одной из них — нападения кровожадных гулей — Басир вынужденно продемонстрировал свои способности к магии. Применял он её осторожно и выборочно, но очень уверенно, явно обладая приличным опытом к плетению чар, которых, кстати, как оказалось, знал довольно немало: все персонажи могут знать все известные Басиру заговоры и заготовленные заклинания из секции «Навыки».

За время знакомства с остальными Басир неохотно приоткрыл завесу некоторых своих тайн. Во-первых, шёл он действительно не столько в Самарканд, сколько из Багдада. Особенно распространяться о деталях причины для этого бегства он всё ещё не решился, но заверил остальных, что не должен поставить их в опасность, и, на самом деле, даже не уверен, существует ли она для него на самом деле. Так или иначе, возвращаться в Багдад для выяснения этого он точно не собирается. Во-вторых, однажды он устал увиливать от вопросов о своём прошлом и с усталым отчаянием в голосе признал, что не может ответить на них: он просто-напросто не помнит ничего о себе, кроме последних нескольких лет. Насколько он может сказать, он — странствующий антиквар, он знает своё имя... но не более того. Он не помнит даже то, откуда он на самом деле родом. В-третьих, он упомянул о том, что, хотя изначально и не имел никакой цели в Самарканде, слухи, гулявшие в караване, заставили его задуматься — якобы появившийся там из ниоткуда мудрец-лекарь, чуть не перерождённый ибн Сина... Чего только не расскажут, да? Вот только услышанное имя загадочного учёного было вовсе даже не настоящим именем, а намёком на, почему-то, авестийском — ныне, по сути, мёртвом языке — на то, что слухи эти были правдой... Сам Басир не был уверен, значило ли это что-то, но эта необъяснимая тайна почему-то казалась ему возможным первым шагом для того, чтобы раскрыть собственную.

Тем не менее, его спутников, особенно тех, что попрозорливее, не покидало ощущение, что что-то Басир всё же всё ещё не говорил им. Кажется, это не было чем-то опасным... По крайней мере, не для них. Скорее, его терзало что-то, чем он хотел с кем-то поделиться, но не мог решиться на это ни с кем.

Наёмный телохранитель при состоятельном путешественнике, грозный северянин с огромным топором, одним своим видом способный сберечь и жизнь, и кошелёк своего патрона в тёмных переулках Багдада. Во всяком случае, так это выглядит на первый взгляд. Те же, кто понаблюдают немного за этой парочкой, без труда обнаружат, что, во-первых, крайне обаятельный шейх Саид ибн Фарух эль-Табриси и сам не так уж беззащитен, а, во-вторых, эти двое куда больше похожи на старых друзей, чем на нанимателя и наёмника.
Первое знакомство с северянином обычно состоит лишь из называния имён, и зачастую это Саид представляет молчаливого Торстейна новым знакомым. Но постепенно лёд тает, и с момента, когда собеседник выясняет, что северный дикарь неплохо говорит по-персидски, посредничество харизматичного шейха в диалоге не требуется.
А уж Саида-то, кажется, знают все и везде. Душа компании, настоящий кладезь невероятных историй, он, кажется, имеет друзей повсюду от Дамаска до Самарканда, а если и не имеет, то моментально заводит.
В караване Торстейн обычно держится неподалёку от своего товарища и не докучает прочим путникам разговорами. Впрочем, сам он не прогонит подошедшего, не откажет хамкарвани в помощи, если таковая потребуется и даже способен поддержать дружескую беседу, покуда она доброжелательна и уважительна. Северянин повидал немало удивительных мест и зарубил немало разных врагов, о чём он расскажет с тем большим удовольствием, чем полнее будет его чаша.
***
За время пути Торстейн свыкся с разношёрстной компанией их спутников и даже потрудился запомнить большинство имён. На стоянках он помогал там, где нужны его навыки кузнеца, да стоял в дозорах. В стычках показал себя безжалостным рубакой, без колебаний бросающимся в гущу врагов и оставляя за собой лишь кровавую просеку. Хамкарвани смогли во всей красе увидеть звериную ярость норманов, легенды о которой ещё не успела забыть Европа. Впрочем, вне боя северянин оставался на удивление спокойным и молчаливым.
Саид же без устали рассказывал невероятные истории из их совместных странствий от Константинополя до Кашгара и от цветущей некогда Бухары до Багдада. Поведал он и о том, что стремится в Самарканд ради встречи с одним из величайших мудрецов современности, светочем медицины и прочих наук, слухи о котором достигли его в Багдаде.

Тюрок присоединился к каравану в Багдаде, представившись просто как «Абдулла аль-Кимаки, охотник за преступниками», направляющийся в Самарканд по делам.

Люди, знакомые с преступным миром Багдада, могли слышать об охотнике за головами с прозвищем «Ифрит» (но могли и не слышать, он не так уж знаменит). Если спросить его о нём, он слегка нахмурится и кивнёт головой. Да, скажет он, так меня назвали те, на кого я охотился. Жуткое прозвище с довольно-таки отвратительным происхождением, но оно приносит свою пользу. Я давно заметил, что преступникам свойственны трусость и суеверие...

При этом рассказывать эту или какую-либо другую историю о своём прошлом он не спешил, если не считать рассказов о тех или иных плутах, багдадских и не только, с которыми он был знаком. Он говорил об их выходках с некоторым осуждением, но без гнева, иногда лишь добавляя, что в конце концов они были наказаны по воле Аллаха. А иногда – что когда-нибудь это произойдёт, если, конечно, они не поменяют свою природу, что редко, но бывает, также по воле Аллаха.

Абдулла был всегда рад поддержать интеллектуальную беседу на практически любую тему, но сразу признавался, что его познания в той или иной теме были весьма поверхностными. С тем большим интересом он выслушивал рассуждения других, задавая уточняющие вопросы и пытаясь прийти к логическим выводам. При этом он не навязывал свои взгляды другим. К немусульманам он подходил с той же несколько отстранённой вежливостью, как и к мусульманам, делая скидку на их незнакомство с цивилизацией при необычном поведении. Рассказы об их странах также были ему интересны.

Во время переходов он помогал следить за безопасностью каравана и предупреждал об известных ему угрозах со стороны местных разбойников. Было видно, что . Он ложился спать довольно рано, до появления луны, и спал беспробудно. В силу этой естественной особенности он, к сожалению, не мог помочь с охраной лагеря ночью, но зато вставал рано утром и заменял предыдущую смену. В городах по пути в Самарканд он на какое-то время уходил «по делам», но почти всегда возвращался в указанный им срок. Можно было увидеть, как он расспрашивает каких-то людей о том, кто проходил по этому пути чуть раньше.

—

По рассказам и действиям Абдуллы во время пути в Самарканд хамкарвани могли понять, что он действительно знает, как иметь дело с преступниками. Эти познания не ограничивались применением меча или боевого молота, хотя он пользовался ими умело, хладнокровно и подчас так свирепо, что даже противники Торстейна едва ли могли позавидовать врагам Абдуллы. Тюрок хорошо знал уловки и обычаи уличных воров и мошенников, умел отпугнуть мелкую сошку и внушить опасливое уважение людям более серьёзным (особенно ближе к Багдаду, где знали Ифрита), а при необходимости мог и найти с ними общий язык. Он не одобрял нарушение законов, но и не стремился сам всех наказать. Напротив, к тем преступникам, которые не проливали кровь, он относился снисходительно и, в зависимости от их обстоятельств, с некоторой неприязнью, но без особой вражды. Ифрит был охотником за головами тех, кто нападал на людей: убийц, разбойников, силой берущих чужое добро воров... и в Самарканд он шёл прежде всего по следам одного особенно мерзкого убийцы (говоря о нём, Ифрит ненадолго, но сильно сжал кулаки), сбежавшего в том направлении, хотя он не исключал и возможность поработать по местным заказам, поскольку вторжение вело к беззаконию, вредному для всех. В дальнейшие подробности о преследуемом им душегубе он не вдавался.

Кроме профессиональных навыков, было заметно, что Абдулла когда-то получил неплохое, но неглубокое образование. Он был грамотен, хорошо знал основные языки земель ислама, разбирался в основах богословия и права — но не многим более того. Он также был опытным путешественником, что могло отчасти объяснять его заметную терпеливость и выносливость. Как-то раз он обмолвился, что ранее переходил всю Среднюю Азию, но в другом направлении; насколько он мог судить, это было всего лишь совпадением, поскольку дальше Самарканда он идти не собирался. Родом он был из народа кимаков, живших далеко на севере, в кипчакской степи. На территорию ислама аль-Кимаки, как и многие другие тюрки за последние столетия, попал в качестве раба, но теперь уже много лет был свободным человеком. О том, что произошло между порабощением и освобождением, он вежливо, но твёрдо отказывался говорить в силу важных для него личных обстоятельств.

Сибилла Отвиль - начитанная дама из Сицилии, собирающая сказания со всего мира. Вот в целом и все, что можно про нее сказать. Ее причудливые манеры вести диалог немного сбивают с толку, не говоря уже про грубоватый акцент. Хотя ей очень часто есть что сказать.

Те же, с кем ей довелось познакомится поближе, знают, что молодая дворянка ищет кого-то в Самарканде, пусть и отказывается уточнять, кого и по какой-причине.

  Появилась на Шелковом Пути последние несколько лет, но уже примелькалась, потому что частенько путешествует между землями Аббасидов и Хорезмидов по делам нескольких торговых домов. В драку лезет охотно, свято блюдет запутанный племенной кодекс, регулирующий добрую половину ее жизни.

  Дарья ее знает под именем Парванэ, Басиру и Абдулле она в свое время представлялась, как Гульнара. Как известно знакомым, основной ее работодатель - торговый дом Ордзой, владеющий несколькими месторождениями лазурита и имеющий центр в Газни. Однако девушка периодически берет "заказы" и от других купцов, если их интересы совпадают с ее дорогой.