[DW] Миф | ходы игроков | 6. Караван

Долго ли, коротко ли… долго. Очень. Очень долго их небольшой караван шел на север. Не раз приходилось им отступать от перевалов обратно в долину и ждать, когда ветра утихнут и метель не будет превращать день в ночь. Если бы не тайные и рискованные вылазки Вита, они бы вообще горы не прошли. Или того хуже, свалились бы куда-нибудь в расселину, да там и остались. Но орлиные глаза и козьи копыта друида успешно заменяли группе проводника и постепенно даже Бахмайер проникся к конюху уважением. Кроме капитана и мельника никто в отряде никогда не ходил пешком на такие расстояния. Когда-то трехдневный переход до Бейджи казался им бесконечно длинным, но теперь… Дни сменялись днями, долины горами, а караван все шел и шел, нигде не задерживаясь и останавливаясь лишь на ночевки. Сеньор, конечно, ночевал на постоялых дворах, а вот германцам места в них хватало далеко не всегда. Иногда в тепле и сухости спали только женщины.



Дорогою сеньор Медичи часто удостаивал Вельгельма беседой. И показал себя при этом человеком широких взглядов, лишенным суеверий и предрассудков. Как оказалось, сам сеньор был из рода скорее банкиров нежели дворян, а потому мог себе позволить не только знать и ценить искусство и историю, но и приобретать их за золото. Тем же, видимо, объяснялась и его мягкость в обращении с простолюдинами. Жбытек же так долго был лишен хоть сколько-нибудь образованного общества, что теперь опасно расслабился, подходя в теологических вопросах слишком близко к черте, подходить к которой не следовало вовсе. С присущей лишь дворянину или политику грацией Медичи каждый раз выводил их ладью в безопасные воды, возвращаясь к тому, что Господь наш в любви своей не делает разницы меж Папой и последним бродягой. И к тому, что каждому воздастся по вере его, а вера доступна любому, кто сердцем открыт Творцу. Но одни подкрепляют ее золотом, другие – музыкой, а третьим нечего в нее вложить, кроме слёз своих.

* * *
Через три недели, 11 декабря их встретил Ускюб. Так теперь назывался Скопье. Город лежал у подножия гор и представлял из себя потрепанный войной базар. Торговые пути шли отсюда и в Константинополь, и в Ниш и в Дураццо, куда и держал путь Андриано Медичи. Итальянец пропал куда-то на полдня вместе с Бахмайером, а потом вернулся и выплатил наемникам причитающиеся деньги.

– Хорошо ходил вместе поработать! Удача вы быть и… эээ… Dio vi benedica!*

На том и расстались. Одно хорошо, хоть в городе турок примерно половина, а все ж германская речь нет-нет да доносится. О! Чешский! В натуре чешский. Ну, не пропадем значит.

Фарли шумно вдохнул городской и широко улыбнулся. Наконец-то город, цивилизация. Хватит с него сатиров-ворюг, многоголовых львов и баб, говорящих загадками. – Нам бы ослами разжиться и специи продать. Для начала предлагаю пивка выпить, заодно и уши погреть. Послушаем новости, поймём чем город живёт и чем дышит. А для этого нет лучше места, чем трактир.

Путешествие через горы прошло для бывшего студента богословия прекрасно - купленная одежда согревала, еды было вдоволь, хоть и не такой изысканной, какую подавали на приемах в Праге, да хотя бы просто в любимой таверне "Kocur", где можно было отведать хоть гуляша с кнедликами в пивном соусе, хоть добрый журек, а то и раскошелиться на запеченную с приправами утку. Но все же, дорожная еда насыщала, а после долгих мытарств по морю и чужим землям так и вообще казалось, что все то, из прошлой жизни, было излишествами, хоть и очень желанными.

Отдельной приятной частью путешествия была наконец возможность вдоволь поговорить с ученым человеком, Жбытек даже и не представлял, насколько он истосковался по такому обществу. Пожалуй, даже больше, чем по гуляшу с кнедликами. Ну вот, опять лезет в голову. И все же синьор Медичи доставлял настоящее интеллектуальное удовольствие беглому гуситу, и пожалуй, мало кто в отряде был расстроен тем фактом, что итальянец все же рассчитался с ними и отправился по своим делам, оставив лишь напутствие и пожелание. И это самое расстройство ясно читалось на его лице в момент прощания с бывшим нанимателем.

После чех долго гадал, услышал ли Господь итальянца, или все же ежедневные молитвы возымели действие, но он наконец избавился от навязчивых темных голосов в голове, мешавших молиться и шептавших что-то странное на своем темном и страшном наречии, от которого порой кровь застывала в жилах отнюдь не робкого дуэлянта, не боявшегося ни мессера, ни рапиры, ни меча оппонентов и порой задиравшего нескольких одновременно.

Приятной неожиданностью все же стало услышанное слово на родном языке. Недолго думая, Жбытек вскрикнул на чешском:
- Наконец-то мои уши внемлют словам на добром моравском. Постой, друг, - и гусит ускорил шаг, стараясь перехватить говорившего на родном наречии

Догнав солидного упитанного купца с рыжими усами и слегка седой бородой, также проявившего радость от встречи с соплеменником, Жбытек после обмена приветствиями начал выпытывать новости с родной стороны, а заодно - и местные. А услышав о византийском монастыре св. Пантелеймона в соседней деревушке Нерези, так вообще загорелся идеей посещения. Тем более, что собеседник упомянул, что якобы был построен по указке кого-то из Комнинов. Вот там вполне могли быть и ответы на мучившие студента вопросы. Но спасение мира - это хорошо, но и про день сегодняшний забывать не стоило - дальнейший путь со специями был непрост, и почему бы не продать их тут чтобы дальше идти уже налегке.
- Послушайте, любезный Конрад, а можно ли устроить разрешение на торговлю прекрасными заморскими специями с жаркого юга? Мы привезли несколько ящиков, а распродать еще не успели. А тут наверняка как и в любом другом городе, и разрешение на торговлю нужно, да и неплохо бы знать нужных людей, которые купят и не обманут. Не мог бы пан помочь с этим делом? не забесплатно, разумеется, за долю от общей стоимости?

Город заинтересовал Эйвона. Во-первых, здесь были турки. А значит можно было продолжить изучение арабского, но более предметно. Потому он переписал на отдельный листок несколько особенно непонятных абзацев из фолианта и отправился на поиски того, кто смог бы за небольшую плату помочь ему их перевести. Но парень не ожидал, что в лавке старьёвщика наткнётся на ценителя турецких преданий, которому Эйвон поведал то, что случилось с ними в проклятой пещере, в надежде пролить свет на те события. Ни из осторожности ради, он рассказал это как историю, случившуюся с неким Лефтерисом, от которого он её и слышал, а не с ним самим.

Во-вторых, здесь были христиане. И Бёрн зашёл в один из храмов. Там он представился паломником, идущим в Кёльн, чтобы посетить новый собор, что по слухам там строился. Он хотел расспросить святого отца о том месте: какие вести доходят до Скопье о Храме? Действительно ли там возвели что-то небывалое? И он был удивлён узнать, что не он один спрашивал об этом, не одного его привлекли слухи об этом богоугодном строительстве. Были и другие паломники.

В-третьих, здесь был рынок. И Эйвон не мог упустить момента, чтобы не пригласить Йемке погулять по городу и подарить ей заколку или ленту для волос из того, что ей самой бы приглянулось. А заодно и поспрашивать торговцев о новостях и слухах.

- И вам успехов, - пожелал в ответ Медичи Генрих, после чего подошел попрощаться с Бахмайером.
- До свидания, господин капитан, - обратиля мельник с старому знакомому, - Надеюсь еще свидимся. У меня мельница на берегу моря неподалеку от Бремена, будете в тех краях заходите.
- Мы скоро через Ниш в Белград. потом в Братиславу. Может передать что кому? Или посоветуете надежных людей? Сами знаете люди. которым можно доверять всегда ценятся.

То, что проклятье спало, заметил не только Вильгельм. Но и Ингрид, время от времени поглядывающая на студента магическим зрением. Для неё было откровением, что молитвы действительно помогли там, где спасовали её заговоры. Она была благодарна Господу за это. И даже посетила службу в местном Храме, когда они пришли в город.

Но от магии она пока не спешила отказываться. Скопье показался ей неуютным из-за турецкой речи, что слышалась на улицах. Девушка вспоминала чужие берега, где никто не желал с ней разговаривать и она чувствовала себя пустым местом из-за этого. Благо, город всё же не был Алжиром. Потому без особого труда девушка разузнала у местных о старинных храмах и древних святынях, что могли оказаться местом силы, и отправилась на их поиски. Она хотела провести собственный ритуал гадания, чтобы проверить слова Пифии и узнать причину конца света. А быть может, и как его остановить.

Конрад, как и многие купцы, застрял в Скопье на зиму, не успев присоединиться к каравану до Софии и теперь рад был поболтать с земляком. Рад настолько, что показал ему одно из немногих заведений, в котором подавали приличное пойло, с чем, после захвата турками, в городе была беда. Кружка за кружкой, слово за слово, вместе с пеной всплыли и специи.
– Так чего ж тебе искать нужных людей, да платить пошлину, да отстегивать за место, коли ты можешь просто мне их и продать. Я тут застрял до весны, так что мне они не в тягость. Конечно, где-нибудь в Линце ты их сбудешь раза в полтора-два дороже, но добраться туда зимой дело нелегкое. Особенно с грузом. Пока дойдешь – снег выпадет. И вот эта вся шваль на дороги выползет. – Его передернуло. – Бррр, вся жизнь вот так – не разбойники, так турки, не турки, так ворьё, не ворьё, так пошлины. А. Пустое это, Вильгельм, давай лучше выпьем…

Обсудили и монастырь. На удивление, Господь хранил сей храм, чего нельзя было сказать об относительно недавно разрушенном монастыре Св. Георгия. Возможно, причиной тому было расположение последнего в самом центре города. Поговаривали, что свято место пусто не бывает и на месте монастыря турки подумывают строить что-то свое. "Поживем, увидим,"– резюмировал Конрад и Жбытек не стал с ним спорить.

* * *
Молодо-зелено. Луис гулял по городу с предусмотрительно замотавшейся в полотно Сванкой и Эйвон с Йемке от них не отставали. Болтаясь по базару, Эйвон вдруг насторожился. Рефлексы горожанина заставили его крепче прижать к телу кошель, итак спрятанный под одеждой. Тьфу-ты, Гос-споди, да это ж Сит – шныряет между рядами, выслушивает, да вынюхивает. Торговцы и покупатели одинаково были озабочены двойственным положением города и полной непредсказуемостью его дальнейшей судьбы. Теории строились от немедленного сожжения турками до немедленного же освобождения крестоносцами. Последняя, впрочем, немного откликов находила, ибо всем было очевидно, что крестоносцы бегали за гуситами и им не до турок, да и позорище при Никополе еще не выветрилась из народной памяти.

Вкусив мудрости базарных советников, молодежь разбрелась по своим делам. Эйвон, как оказалось, был, сродни Скопье, озабочен делами как турецкими, так и христианскими. Болтающий по-немецки турецкий еврей с большим интересом выслушал "сказ о проклятой пещере". И даже выдал парню серебряный, вместе с напутствием о том, что всяка работа и всяк товар должны быть оплачены. А история – это и то и другое. По наводке того же еврея Эйвон отыскал араба, занимавшегося переводами, однако тот его прогнал. По его словам, переписанное из фолианта представляло собой бессмысленную бурду. И писарь не собирался тратить на нее драгоценное время.

Обидевшись, Бёрн пошел восстанавливать душевное равновесие в храм, что оказалось делом непростым. Турки хоть христиан и не притесняли, а храмы в городе повывели. Пришлось топать в монастырь. В котором оказались непривычного вида фрески с изображением суровых и возвышенных святых, а также Вильгельм.

Настоятель монастыря, преподобный Здравко, был до крайности удивлен неожиданным интересом, проявленным здесь, в Ускюбе, загорелыми чужеземцами к храму в далекой Колони. Однако, братья во Христе в эти темные времена, на землях, захваченных неверными, должны держаться вместе и помогать друг другу по силам своим. А потому он поведал все, что знал. Знал он, впрочем, чуть ли не меньше, чем Жбытек – храму уж скоро два века, а его все строят. Точнее, достраивают. Подстраивают. Надстраивают. И перестраивают. Говорят, сооружение грандиозное, истинную мощь Господа смертному являющее немедленно и со всей ясностию.

* * *
Мильнер же занимался делами куда более приземленными – заботился о вверенном контингенте. Как умел, так и заботился. И думал наперед. Ну вот дойдут они до этого Кёльна или куда там еще, а дальше-то что? К сожалению, все последние контакты Бахмайера, из тех, о которых вообще стоило говорить, были куда южнее и западне их маршрута, но, покрутив ус и похмурив бровь, Манфред-таки вспомнил, что во Франкфурте трактиром Свин-да-Гусь ведает его троюродный племянник по материнской линии. Человек толковый и умеющий заводить нужных друзей. Если последнее его не подвело и он еще на плаву, безусловно будет рад помочь друзьям капитана. А в Бремен он вряд ли попадет – тепла хочется, солнца. И чтобы кости не ныли. Но спасибо за приглашение.

* * *
Совершенно не приземленными, хотя и не сказать, чтобы возвышенными, делами занялась Ингрид. Поиски привели ее на развалины монастыря, словно гнилой зуб торчащие посреди города. И когда-то сила в этом месте была. Возможно, она еще будет. Но сейчас, увы, жалкие крохи. Смело исследуя турецкий город, девушка вскоре пришла к выводу, что внутри он в такой же растерянности, как и на вид. Связи оборваны, надежды порушены, будущее неясно, вера перемешана. А магическая мощь, навроде той, что она видела в Афинах, она постоянство любит.

Оставалось лишь одно проверенное средство. Проверенное, но ненадежное. В своих поисках Ингрид, вместе с увязавшейся за ней Йемкой, оказалась высоко на горе, возвышавшейся над городом. Ни одно из зданий внизу не отзывалось силой, даже надежды не подавало. Суета, туман во всех смыслах. Вечерело. Ветер трепал волосы и раздувал юбки. Девушки уселись на придорожный камень, вжавшись в скалу в тщетной попытке укрыться от его порывов. "Ветер, ветер, ты могуч," – подумалось Ингрид. Пальцы сплелись в знакомый жест. Перед самым концом заклинания она еще успела подумать, куда бежать, если опять что-то злое откликнется. Но нет, ветер сгустился в вихрь, впитывая в себя листья и прочий мусор и повис перед застывшей в изумлении Йемкой. Долго же пришлось ему втолковывать, о каком-таком конце света речь. Наконец, он, перестав, на миг вращаться, выдохнул "человек" и распался. Пыль осела на дорогу, ветер поднялся в горы. Темнело. А ведь еще вниз идти. Вдвоем. Колдовство кончилось и ночь вдруг сгустилась вокруг девушек. Что-то они загулялись.

– Т-ты можешь свет наколдовать? Ой, или лучше не надо, слышишь, идет кто-то? Давай спрячемся.

Да уж, только турок им ночью на пустынной дороге не хватало. Однако, волнения были напрасны, сперва они узнали голоса, а после из-за поворота показались Эйвон и Вильгельм, обсуждавшие увиденное в монастыре. В руках Бёрна был фонарь. Или то, что следовало принимать за фонарь. Так вчетвером и спустились в город.

Переход между городами дался старому друиду непросто. Он старался обеспечить безопасность как мог, но годы все же взяли свое, и Хейке остался в снятом доме на отдых. Само собой он не мог позволить себе ничего не делать пока все ходят, как он думал, по делам, и первым делом накормил и напоил своего Галчонка и определил на постой в сухое помещение, где животное чувствовало себя вполне комфортно, после чего нашел и отскоблил какой-то старый котел, насобирал остатков дров в дровнике и развел огонь в очаге, на котором вскипятил воды и сварил с остатков вяленой рыбы и завядших овощей, которые брали с собой в дорогу, вполне сносный рыбное рагу, попутно отмечая про себя, что надо будет купить соли, лров и овса для животного.

Когда же молодежь пришла двумя парами домой, Эйвон с Йемке, а Ингрид с Вильгельмом, хоть парой в отличие от первых двух они и не смотрелись, Вит улыбнулся в усы и пошел спать до утра.

Добрые вести, вместе с добрым пивом вскружили голову молодого гусита, и трудно было разобрать, что больше. Договорившись со своим новым знакомым поговорить насчет специй с остальными и встретиться завтра здесь же в трактире (авось опять нахаляву удастся попить и поесть, да так вкусно), слегка покачивающимся шагом пошел в местный храм, где и встретил Эйвона, после чего они уже пошли искать девушек, нашедшихся неподалеку на холме (и чего это их понесло, не находились что ли?) и все вместе вернулись домой.

Едва переступив порог снятого жилища, Жбытек пошел напрямую к Генриху:
- Слушай. Генрих, я тут земляка встретил, так вот, он предлагает купить наши 4 ящика специй по 60 монет за каждый. Как по мне, так выгодная сделка, как думаешь? И еще он сказал, что караваны до Ниша тут ходят еще регулярно, а вот дальше сложнее, там снег уже может быть.

- Да, с грузом идти будет тяжеловато, тем более с нами женщины, - согласился Генрих, - Давай продадим специи, купим ослов и отправимся в Ниш.
- Твой знакомый не может порекомендовать нас в охрану для какого-нибудь каравана? Хотя бы часть денег сэкономим.

День выдался во всех отношениях неудачный. В городе не оказалось ни одного подходящего для гадания места, а вызванный дух сказал лишь совершенно непонятное "человек". Было ли это ответом на её вопрос или просто какое-то ворчание волшебного существа, девушка не знала. Она смертельно устала за день. А в довершение всему им ещё и Вильгельм с Эйвоном встретились. Всю дорогу она прошла в молчании, слушая, как весело болтают впереди Бёрн с Йемке, и изредка бросая робкий взгляд на идущего рядом студента.

Вернулась она совсем без настроения и, сославшись на плохое самочувствие и отказавшись от ужина, сразу отправилась спать. На душе было паршиво.

Конец света стал ещё на один день ближе.

Не откладывая в долгий ящик, сбыли товар рыжеусому торговцу из Страсбурга и поспрашивали про караваны. Оказалось, последний выходит буквально на днях, чтобы к Рождеству Христову прибыть в Ниш. А то кому ж оно надоть-то, праздник в дороге встречать. С наймом вышло двояко. Караванщики вроде и обрадовались подкреплению, но потом, увидев женщин, да не шибко вояк напоминающих студента с конюхом, сказали, что "эти все" или пусть платят за проезд или тогда деньги на охранение пойдут в уплату пассажиров. Но харчи свои. Иных вариантов не предложили, так что пришлось закупиться крупой, да бобами и готовиться к зимнему переходу.

Ранним ветреным утром 16 декабря караван покинул Скопье и направился на северо-восток. В основном шли долиной, но один перевал на пути все же был и там несладко пришлось всем. На счастье путешественников, снегом его еще не завалило, так что пронизывающий ветер, скидывавший со склонов камни, и пробирающий до костей холод никак не замедлили продвижение людей и животных.

Ниш встретил их предпраздничной суетой, в которой чувствовалась какая-то отрешенность. Если не сказать, обреченность. По полуострову шли турки, захватывая город за городом. Старики еще помнили последнюю осаду и последовавший за ней грабеж. Но люди не теряли надежды, заново отстраивая дома и молясь в полуразрушенных часовнях. Однако о местах, исполненных силой и величием тут можно было не мечтать. Усиленно искавшая их по дороге Ингрид постепенно осознавала мощь, исходившую от восточной империи, прущей на запад и на север и один за другим пожиравшей христианские города. Это ли не Конец мира. Христианского мира. Если верить лепету духа ветра, за всем этим стоял один человек. Кто же это? Может, главный ихний? О предводителе турок не понаслышке знал Лефтерис и даже рассказывал о нем Бильгельмосу, но где тот Лефтерис и где его рассказы.

Останавливаться в Нише надолго смысла не было. Ждать каравана на север значило прожить здесь не меньше двух месяцев. На какие деньги? А если турки снова осадят город? Отметив великий праздник, возможно, в последний раз в жизни, и не только в своей, передохнули и двинулись дальше на север. Уже без каравана. Оно, может и к лучшему, караван хоть есть зачем грабить, а что можно взять с дюжины человек и осла? Особенно если люди эти не везут никаких товаров, зато держат на виду оружие, да еще и турецкое. А ну как трофейное. На таких налетишь, огребешь, да еще и добычи не срубишь. Иногда путникам казалось, что кто-то провожает их голодным взглядом. Может волки, может разбойники, может кто похуже. Однако, ближе не лезут и ладно. За погляд денег не берут.

Четвертого января добрались до Белграда, чья крепость не первый век неизменно возвышалась над водами Дуная. А сам город, что ни год, переходил из рук в руки. И даже турки тут были ни при чем – своих междоусобиц хватало.



Закаленные долгими переходами, ночевками под открытым небом и житьем в холодных лачугах, северяне, тем не менее, устали. Ведь они идут уже второй месяц, а вокруг все сплошь чужие люди. Путешествие на турецком корабле из Аль-Джазайр в Афины казалось теперь далекой волшебной сказкой. Да, были шторма, но большую часть пути было тепло, а главное, никуда не надо было идти. Фрау Кампьян мужественно сносила дорожные невзгоды, но видно было, что держится только благодаря Тео и Галчонку. Сванка тоже начала сдавать. Так что вечером дотащившись, наконец, до предместий, рухнули в общем зале первого же постоялого двора. А утром обнаружили себя на окраине огромного города. Вот тут только держись. За кошелек. Ибо жизнь бьет ключом. Все орут, все куда-то бегут, а то и скачут. На каждом углу что-то строят – того и гляди кирпич на голову упадет. Не рискуя разбредаться, поделились на две группы и отправились искать кто что. Ингрид вот не теряла надежды набрести на место, хоть чем-то напоминающее Афинские руины. Храмы в Белграде были. Разные и много, на любой вкус и цвет. И старые, и совсем новые. Но ни один не годился. Только к вечеру девушка, наконец поняла, что весь день наматывала круги вокруг места, древнего как вся эта земля. Его, конечно, прикрыли толстыми стенами, да тяжелыми мостовыми, но древний опорный пункт на слиянии двух рек помнил времена темные, да дремучие. Осмелится ли дочь знахарки их тревожить?

Когда-то Ингрид сказала Йемке, что не умеет гадать. Но в пути, листая мамины записи, наткнулась на толкование, которое, похоже, случайно прихватила вместе с заговорами. Теперь она вспомнила, что её мама действительно гадала. С неизменной улыбкой, что непонятно было, шутит она или говорит серьёзно. А потом так оно и происходило. И, вроде, ничего сложного: Ингрид и сама могла бы повторить. А потому, когда, после долгих поисков, она наткнулась-таки на место силы, то упускать возможность не хотела. Она и не подозревала, что подобные места окажутся такой редкостью: слишком часто они натыкались на них раньше. И не важно, какие силы ей придётся потревожить. Лишь бы получилось. Лишь бы помогли.

Девушка взяла с собой немного зерна и отправилась к стенам Белградской крепости. Город был достаточно многолюдным, чтобы на неё кто-то обратил внимание: все куда-то спешили, и никому не было дела до одиноко бредущей девушки. По крайней мере, так она думала. Оказавшись на месте, она сжала зерно в ладонях и поднесла к губам.

- Древние силы, откройте мне то, чего ещё не случилось, - прошептала она. - Явите мне причины грядущей гибели мира сущего, - она бросила кучку семян из одной руки на землю. - Явите, кто тот человек, что будет повинен в этом, - вторая кучка семян упала на землю чуть в стороне от первой.

Дочь знахарки немедленно присела на корточки, будто хотела собрать рассыпанное. Но внимательно вгляделась в рисунки, что образовали зёрнышки на земле. Именно в них должны были крыться ответы на её вопросы.

"Если получится", - пообещала она себе, - "то я и Йемке погадаю."

Итак, Ниш пройден, вот он - Белград. Если Генрих правильно представлял карту, то полдороги они уже прошли. Казалось бы, вдохновленные успехом. можно было идти дальше, вглубь немецких земель, но взглянув на изможденные лица членов их маленького отряда, мельник понял - надо было сделать привал. Причем не простой, на несколько часов, а длительный, чтобы личный состав смог придти в себя. А то не хватало еще, чтобы кто-то заболел от усталости или, психанув, выкинул какой-нибудь фортель.
- Думаю надо остановиться здесь на некоторое время. Снимем домик на окраине, разведаем обстановку и передохнем, - предложил Генрих.

Студент в очередной раз почти не замечал пути, переставляя раз за разом натертые ноги, механически двигая челюстями когда друид или кто-то еще выдавал нехитрую похлебку или что еще удавалось приготовить по дороге из их скудных запасов, и валился на свой мешок, укрывшись одеялом когда Генрих все же командовал привал, и больше не надо было механически переставлять ноги и двигать челюстями. И спал тяжелым сном без сновидений, разве что иногда снилась ему та самая дева, силуэт которой как-будто дрожал на ветру, которого в пещере явно не ощущалось. Разве что молился гусит с удвоенной горячностью, прося Бога помочь, вразумить и наставить его на путь истинный и предотвратить падения мира в тартарары или помочь свершиться Второму Пришествию если именно о нем говорила дева пещеры.

Разве что войдя в город Жбытек вспомнил название сего славного града, когда-то весьма могущественного, сейчас же блиставшего остатками былого величия в надежде, что османская лавина на пойдет на штурм его белоснежных стен, ослепнув от этого блеска или застынет вдалеке подобно жертвам Медузы. Он расположился в снятом доме и вновь стал все также спрашивать совета, молясь несколько раз за день

Старый Хейке лишь покачивал головой, наблюдая как прежде бесшабашный студент становился бледной копией себя самого, дуэлянта, забияки и дамского угодника. Сам Вит от недостатка образования обычно просто звал того бабником, но это были детали столь несущественные, что и упоминать их не было нужды. Сам же друид напротив старался глядеть в оба, а то и разными глазами - степного канюка, быстроногого козла, серого волка. Лишь бы не проглядеть опасность да вывести и без того уставший отряд более-менее удобными тропками. Дабы поменьше сбились ноги людей и копыта Галчонка, который устал не меньше остальных и подходил к Белграду уже совсем понурившись.

И все же огромный город произвел впечатление на конюха, да такое, что тот аж приоткрыл рот когда подходил к его стенам. Разве что вот неуловимо напоминал он почему-то тот, старый турецкий город в песках, из которого всадники направлялись в погоню за отрядом. и Вит решил внимательно осмотреться, как бы опять не попасть в ловушку в этих каменных стенах

С сомнением взирал гусит на свежеотстроенные храмы. Ибо земля эта была во власти схизматиков. Однако, даже отступники эти были христианами, а значит что-то про Аполкалипсис да знали. Хех, вот что действительно может примирить их всех, и православных, и католиков, и гуситов. Вот так, размышляя о единстве, в коем сольются все блудные сыны церкви пред лицом неминуемой гибели, гусит и предстал перед вратами монастыря. Чтобы добраться сюда, пришлось ему переправляться через Саву и лезть на холм. А все для того, чтобы после долгих и крайне далеких от истины рассказов получить в руки экземпляр Откровений. Что ж, освежим в памяти.
И первое животное было подобно льву, и второе животное подобно тельцу, и третье животное имело лице, как человек, и четвертое животное подобно орлу летящему.
Прочел он и невольно вспомнил чудище из подземного храма. Однако, поразмыслив, решил, что не мог Иоан настолько ошибиться, чтобы перепутать тельца с козлом, а орла со змеей… или мог?
И видел я Ангела сильного, провозглашающего громким голосом: кто достоин раскрыть сию книгу и снять печати ее?
Это все понятно, а что с Концом-то.
Я взглянул, и вот, конь белый, и на нем всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он как победоносный, и чтобы победить.
И когда Он снял вторую печать, я слышал второе животное, говорящее: иди и смотри.
И вышел другой конь, рыжий; и сидящему на нем дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч.
И когда Он снял третью печать, я слышал третье животное, говорящее: иди и смотри. Я взглянул, и вот, конь вороной, и на нем всадник, имеющий меру в руке своей…
И когда Он снял четвертую печать, я слышал голос четвертого животного, говорящий: иди и смотри.
И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя смерть; и ад следовал за ним; и дана ему власть над четвертою частью земли – умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными.



Первый Ангел вострубил, и сделались град и огонь, смешанные с кровью, и пали на землю; и третья часть дерев сгорела, и вся трава зеленая сгорела.
Второй Ангел вострубил, и как бы большая гора, пылающая огнем, низверглась в море; и третья часть моря сделалась кровью,
и умерла третья часть одушевленных тварей, живущих в море, и третья часть судов погибла.
Все те же дьявольские бредни, что он видел на проклятом папирусе. Сговорились они что ли все! Захлопнув книгу, студент поблагодарил монахов и присоединился к вечерней молитве. После чего покинул монастырь.

В тот же день Ингрид, истинно одинокая, как и любая ведьма, но все еще сильно от того печалящаяся, решилась на отчаянный поступок. Прикинувшись служанкой и накинув на себя вид утомленный, но решительный, она проскочила мимо стражи в замок и уверенно поспешила… куда-то. Понятия не имея, куда идти, она, тем не менее, не могла останавливаться и оглядываться по сторонам, иначе тут же привлекла бы внимание и совершенно обоснованный вопрос – а что это она тут делает и кто она вообще такая? Да еще и озвученный на языке, которого она не понимала. Все также решительно забредя куда-то поближе к конюшне, она первый раз в жизни решила положиться на гадание. Мать ее тому не учила, но Ингрид иногда подглядывала и знала, как процесс должен выглядеть со стороны. Но чем он наполнен изнутри, оставалось ей неведомо. Понадеявшись на силу, исходящую из-под земли на территории замка, она бросила на нее семена. Что ж, сила себя проявила. Семена не просто упали как-то и вот сиди, теперь, гадай, на что это похоже. Они стянулись в какой-то рисунок, напоминавший профиль человека.



К сожалению, и семян было мало и время поджимало. Из-за поворота послышался какой-то металлический лязг и, испугавшись, что это стража, девушка, ухватив стоявшее неподалеку ведро, стремительно направилась вон из тупика. К воротам и наружу.

Куда более приземленными делами занимался Генрих, обошедший весь город и, наконец, нашедший домишко хоть и тесный, зато крепкий. И крыша цела. И дверь закрывается. Хальдор, здраво рассудив, что зимой высок спрос на дрова, пошел по домам, выискивая стариков и вдов и предлагая оные дрова поколоть, а то, может еще что починить, да выправить. А плату брал теми же дровами, так что вернулся к вечеру сытый, с топливом и даже какой-то подозрительно довольный. В доме же хозяйничала Марсель, гонявшая Сванку с Йемкой то с одним, то с другим и вскоре там стало уютно, каждому была готова постель, на треснувшей печке булькал гуляш, а в углу при лучине девчонки штопали одежду.

Друид же, более надеявшийся на звериное чутье, чем на человечьи предрассудки, обернулся псом, да обежал весь город, разнюхивая, да прислушиваясь. И буквально на каждом углу слышал либо про венгров, либо про турок. Это если опустить болтовню про житье-бытье, да про Лазаревича, дай Бог ему здоровья. Да про многочисленные затеянные им строительства – и стен городских и храмов. Совершенно не понятно, с чего вдруг штудент окрысился на храм в какой-то там Келье, если вот он, Белый город, что ни год, прирастает новыми каменными доминами и храмов среди них достаточно. Никаких Концов Света не хватит.

Воистину, Святое Писание грех не перечитывать, ибо в Нем находятся ответы на все вопросы человеческие. Вот и в этот раз перечитав текст Откровений, возрадовался Жбытек духом ибо стало ему ясно, что бродил он во тьме заблуждения все это долгое время, и не дом божий, но человек повинен будет в падении мира, и человек этот - не Сын Божий, что означало, что он как христианин должен помешать этому выкормышу бесов разрушить сущее. А Собор, похоже, был лишь отправной точкой во времени и пространстве, ключом к поиску этого человека.

Радостно стало на душе студента, и помолившись, он пошел искать кабак дабы не только душа, но и тело бренное возрадовалось.

Вернувшись со своей разведки, Хейке пересказал Генриху, Фарли и всем, кто пожелал слушать, все, что услышал и увидел. По всему выходило, что эта крепость по-крайней мере, ограждена (местным герцогом? бароном? что это за кинезе* такой?) от турецкого нашествия, и здесь можно было зимовать. Хоть о последнем о постарался сообщить только Гериху чтобы не было опять соблазна остаться здесь у некоторых.

Было похоже, что спутники приняли слова всерьез и стали какими-то поникшими, тихими, задумчивыми. Даже он, неунывающий и жизнерадостный пройдоха Фарли, что сначала делал, а уж потом думал, как-то осунулся и притих. Ощущение неминуемого угнетало. Вильгельм обратился к поискам сведений в религиозных трактатах, Ингрид гадала, задавая вопросы невидимым духам, друид уже перебрал всех животных и намотал многие мили в поисках информации. Генрих тот шел и шел вперед, увлекая за собой эту разношерстную шоблу, словно солдат, свято верующий в простую истину – двум смертям не бывать, а одной не миновать. Даже монеты, весело позвякивающие в кармане, не радовали парня. От нечего делать, тот стал интересоваться травами, выискивая те по дороге, из которых можно сварить яды.

- Зимовать? - нахмурился Генрих. Соблазн остаться, конечно, был велик. Город строился и найти работу крепким мужикам труда бы не составило - в мирное время рабочие руки нужны. Но в том-то и дело, что в мирное. Да, сейчас под стенами города нет ни турок, ни венгров, но что будет весной? Сойдет снег и кто знает, не появятся ли на горизонте несметные полчища турок или не придут ли с севера отряды мадьяр?
- Нет, зимовать нельзя, слишком большой риск, - решил мельник, - Отдохнем недельку, максимум две и в путь. Главное, чтобы дороги снегом не занесло.

Пользуясь тем, что земли вокруг все еще южные, теплые, Фарли на каждом привале, дабы заглушить заразительную тоску подельников, бегал по округе, да пытался сыскать травки такие… всякие. За которые мать Ингрид бы его хворостиной отходила так, что до Конца света присесть бы не смог. И сыскал. Пока остальные шатались по городу в поисках, кто работы, кто забавы, а кто и совмещать умудрялся, пройдоха уселся посреди их временного дома, разобрал свой гербарий по кучкам и собрался было четко следовать инструкциям, надежно хранившимся в башке уже несколько лет. Но не тут-то было.

– Ах ты, ж, бездельник!! – со двора вернулась промокшая под дождем Марсель, ходившая на рынок купить хоть немного свежего хлеба. – Только я все убрала, а он грязищу развел!

Она схватила метлу и, не успел Фарли даже мявкнуть, как все его ценные ингредиенты легким движением руки отправились в очаг. Едкий тяжелый запах заполнил комнату и закашлявшаяся фрау вынуждена была распахнуть и дверь и окна.

– Вот же приблудень, да что за отрава то была?!

Ну да. Отрава. Но теперь уж не важно.

* * *
Через несколько дней "личный состав" отдохнул, взбодрился и начал проявлять недовольство. То каша пригорела, то в доме тесно. Верный признак того, что жизнь наладилась. Почувствовав это, в один из тихих вечеров Генрих объявил о том, что завтра утром следует выдвинуться по маршруту дальше. Немного поспорив, остальные приняли это как должное. Пока приняли. Старый солдат чувствовал, что дальше будет труднее. И дело не в портящейся день ото дня погоде. Дело было в возвращении домой. Похоже, при мысли об этом далеко не всех озаряла радость. Готти ходила смурнее тучи, Тео и Марсель мрачно переглядывались, замолкая, когда кто-то заставал их за разговором. А Сванка так и вовсе ударялась то в смех, то в слезы. Вильгельм занимался примерно тем же. Разброд и шатание. "Если люди чем-то перегрузили себе головы, стоит загрузить им ноги по самые…" – вспомнилась мельнику старая капитанская присказка. Не, не Бахмайерова. Другого капитана. Как бишь его… вот же. Забыл. Короче, "рррота, подъем!!!"

Итак, 13 января отряд двинулся дальше на север и после долгого, изнурительного и очень холодного перехода, в первый день февраля добрался до Братиславы. Не видь они Белграда, город сей показался бы им огромным и пугающим разнообразием народов, его населяющего. Однако беглые пленники османов начали привыкать к тому, что мир куда больше, чем они считали раньше. А жизнь – куда сложнее. Как ни хотел Генрих быстрее двинуться дальше, после почти трех недель пути, пришлось задержаться в городе, отдохнуть, починить одежду и обувь, поесть свежей еды. Снова траты. Деньги стремительно подходили к концу. На следующий переход еще хватало, но что потом?

А потом решили идти через Брно. Потому что путь на Регенсбург лежал через горы. А лезть в горы в феврале никто не хотел. На базаре торгаши так расписывали Прагу, что ясно было одно – на жилье там у них денег не хватит. В итоге решили город миновать поскорее, сразу двинувшись по долине дальше на запад. Но едва дошли до Брно, как Вильгельм вдруг предложил идти в обход, через Моравские ворота. Мол все равно через горы лезть, а тут проход удобный. Присмотревшийся к студенту Фарли, давно чуявший, что что-то с Вильгельмом не так, пришел к выводу, что вот как раз Прагу-то чех во что бы то ни стало хочет обойти огородами. И вот нет, чтобы признаться, что натворил? Дело-то житейское. Но куда ему, молчит, грехи замаливает. Друид тоже чуял тревогу чеха, но решил, что дело, скорее всего, в бабе. А Вильгельм на все вопросы отвечал, что ему-то, да другим добрым христианам бояться нечего, а вот язычникам и прочим ведьмам в их группе к Праге лучше не приближаться. Там ересь за версту чуют. Ингрид подозрительно уставилась на студента и с удивлением поняла, что, кажись не врет.

В итоге решили повернуть чуть ли не в обратную сторону, на северо-восток и пошли по натоптанной многочисленными караванами дороге, укрытой в прорезавшем хребет ущелье. Хотя, признаться, после греческих гор, разве это ущелье? Разве что с точки зрения перегруженного каравана. Конечно, найдись среди них люди, достаточно смелые, чтобы поговорить о предстоящей дороге с трактирщиком или хотя бы просто поболтать с торговкой колбасами, они бы узнали, что путем через Моравские ворота в этом году никто не пользовался. Потому что еще в начале лета объявилось там чудище, что ревом своим всех из ущелья выгнало и теперь ни один караван туда соваться не решается. А люди лихие и прочие ведьмаки, до весны ничего делать не станут. Потому что знают, что когда купцов припрет, они уж денег выложат не скупясь. Но за время плена и побега германцы, казалось, окончательно утратили веру в человечество и старались лишний раз с местными не заговаривать. Потому, когда через несколько часов после входа в ущелье, слева по ходу раздался рев, это оказалось для всех полной неожиданностью. Особенно для Галчонка. Рев был такой мощный, что всем сразу ясно стало – не зверь это. Повинуясь команде Генриха, отряд немедленно сбросил пожитки и приготовился к обороне. Укрывшись за огромными валунами, они с тревогой ожидали развития событий. Даже слепленное из разной живности чудище в храме не могло реветь так громко. Вскоре звук повторился, правее, в глубине ущелья. Где-то с противоположной стены посыпались камни. Крупные такие камни. Сам собой встал вопрос – а не вернуться ли. Генрих, взяв с собой Фарли и Хейке, пошел на разведку. Фарли тут же юркнул в заросли и постарался слиться с камнями. Хейке привычно обернулся козлом. Генрих же перебегал от ствола к стволу, надеясь, что увидит опасность раньше, чем она его.
– Раз из-за меня этот путь выбрали, мне и проверять, что там воет, – заявил вдруг чех и тоже скрылся в зарослях.
– Куда?! – сдавленно успел крикнуть Эйвон и в последний момент хлопнул студента почти по спине, проникая в его мысли.

* * *
Через час вернулся Генрих. Еще через полчаса – Фарли. Последним прискакал Хейке. И все принесли одну и ту же весть. Дальше по ходу, километрах в двух, в левом склоне, на середине высоты утеса, пещера. Оттуда рев и доносится. Генрих отметил, что из пещеры все ущелье просматривается. И простреливается. Фарли упомянул, что и камни оттуда полететь могут, особенно, если там что-то большое засело. А Хейке сообразил, что, судя по отсутствию троп, если в пещере кто и есть, он с крыльями. Вильгельм же вернулся лишь через несколько часов. Его бы уже давно искать отправились, если бы Эйвон не заявил, что все со студентом в порядке, просто он… видимо… молится. Не очень понятно, о чем он там молился, потому что, объявившись в схроне, вдруг заявил:

– Друзья мои. Братья по неволе, сестры по несчастью. Простите меня, грешного, но дальше я с вами не пойду. – Он поднял руку, прося тишины и отметая разом все возражения. – То мой выбор. Здесь я судьбу свою нашел, здесь я ее и приму. И, коли действительно, конец этому миру вскоре настанет, я встречу его здесь. – Он запнулся, но, видимо, решившись, добавил вдруг. – С моей суженой. Завтра на рассвете я уйду, а вы можете идти дальше по ущелью, никто вас не тронет.

Дамская половина компании так и ахнула.
– Это шо ж ты за жену себе сыскал в такой глуши? – Марсель.
– Поздравляю, Вильгельм, это так здорово! – Сванка.
– Кхм. Совет, да любовь, конечно, но ты хорошо подумал-то? – Йемка.
Ингрид же ничего не сказала. Лишь глянула на студента искоса – проверить, а по своей ли воле он это решение принял. И тоже ахнула. От Вильгельма исходило мягкое ровное сияние. И то было не колдовство, не наговор и даже не благословение. То был он сам. Его душа пела и не нужны ей были ни лютни, ни аскомандуры. Так поет тот, кто, преодолев все, нашел, наконец то, что искал, то, на что надеялся, то, чем дышал.

Наутро так и случилось. Засветло студент ушел, но когда они уже собрались и двинулись дальше по ущелью, нагнал их, еле волоча свою сумку.

– Вот. – Он отдал свою ношу Генриху. – Отступные, – чех виновато улыбнулся. – Вам еще долгий путь предстоит, а деньги на исходе. – Он отошел на несколько шагов и осенил их крестным знамением. – Идите с богом и да удастся вам задуманное. – И не дав им даже слова сказать, скрылся в лесу у подножия скалы.



История Жбытека из Вышепрджела*