Тень великана | ходы игроков | Скела вторая. Свадьба желтеющих листьев.

Восемь сыновей принесла королю Диармайту Долмеха Черная. Один из них умер родами, а второй, в младенчестве. Первенец его и наследник Вуат Отважный, погиб на войне с соседями, когда Диармайт вторгся на их земли за скотом и добычей. Именно после этого, король отказался от набегов, и только защищал собственные земли, за что и получил прозвище Затворник. Третий же по старшинству, Айльбе ушел в дружину фианов и тем отказался от своей очереди на трон отца. Коналл Неистовый ждал своей очереди долго, очень долго. И, последние несколько лет, только сидел в Дун Лимнихе, где устраивал пиры да охоты. Двумя самыми любимыми братьями принцессы были, конечно, Эхри и Родан, которые росли вместе с ней. После, ставшей знаменитой, битвы за чашу людская молва дала им новые прозвища. Родана обычно звали просто Рыжим или Красавчиком, но теперь стали звать Стремительным. Эхри же поменял прозвище с Лосося на Герой, слишком уж запала в души всем кругом битва трех бойцов. Четвертый же сын Диармайта, Унгус, полюбил знания и ставил их выше власти или пляски мечей. Он был признанным фелидом и входил в малый королевский совет. Во многом благодаря его усилиям в королевстве всегда хватало добра и скота.

Ты не видела старшего из живущих братьев несколько лет и встретила только на похоронах отца. Сложением Коналл напоминал памятного Дерба Победителя Десяти. Но если северянин напоминал скалу, то Коналл медведя или вепря. Грузный, со слоем жирка на мышцах, круглым, красным лицом. Нет, его не в коем случае нельзя было недооценивать, как бойца. Двигался он, несмотря на вес, с грацией хищного зверя. Был могуч и имел темперамент под стать прозвищу. Если бы им довелось по настоящему схлестнуться с Эхри в бою, то ты не могла бы сказать, кому из братьев достанется победа. Тризна длилась три дня и к ее конц мало кто стоял на ногах. А, казалось, бездонные запасы вина и эля в подвалах Лох Гура изрядно по уменьшились.

Вообще, с приездом Коналла Неистового в Лох Гур в кроннаге началась суета и стало намного более шумно и нервно. Ведь новый король приехал не один, а с женой и своими сыновьями и двумя младшими дочерьми, старшие, понятное дело были, давно отданы за муж. А еще у него были свои воины, советники, фелиды, барды, кравчий, слуги... Которых всех надо было как-то объединить с уже имеющимися и отпустить лишних. Коналл, если смотреть со стороны, явно засиделся. И его буквально переполняла жажда действий. Мона бы ничуть не удивилась, объяви он завтра войну ближайшим соседям. Неважно кому и неважно зачем. Но твой брат поступил иначе. Еще на пиру он восхищался какая красавица выросла из его младшей сестренке которую он носил на руках. Собственно он и сейчас легко мог поднять тебя двумя своими лапами, качать и подбрасывать в воздух. А еще он пообещал тебе сюрприз и подарок. Ну как, сюрприз вышел, но стоило ли ему сильно радоваться? Коналл Неистовый сын Диармайта Затворника объявил, что выдает свою младшую сестру Монэт НикДиармайт замуж! За самого достойного мужчину Зеленых земель! При этих словах почему-то сразу вспомнилась битва-за-чашу и ее последствия. Король объявил, что к осени собирает со всех пределов острова королей, принцев и героев, чтобы выбрать среди них наилучшего жениха. А на следующий день после объявления из Лох гура поскакали гонцы королям пределов. Чтобы они объявили об этой новости во все мелкие королевства севера, запада, юга и востока. И, отдельный гонец, направился с этой же вестью к верховному королю в Тару.

  Пожелтела листва на деревьях, стал сухим вереск, а воды Лох Гура все чаще стали дрожать под холодными ветрами с севера. Зажглись костры Самайна, и Диармайд со старшими сыновьями, как это было заведено раз в пять лет, отправился в срединное королевство Миде, где на холме Тлахтга (Tlachtga) до сих пор можно найти могилу первейшей из друидесс, в чью честь холм и был назван. Мона всей душой стремилась отправиться с ними, ведь она – Дитя Осени, и Самайн – день ее первого крика. Но девочка еще не стала женщиной, и ей нельзя было являться на празднество, где собираются люди взрослые и способные принять своими сердцами и дланями дары огня.
  Мона осталась дома, и, пользуясь отсутствием родителей, попыталась перенести малый Самайн Лох Гура к древнему капищу на вершине Нок Айне, дабы почтить память Айлилля Аулома и его супруги – но и тут столкнулась с запретом. Девочку остерегли, что зленый холм еще обитаем, и даже богам не ведомо, что станет со смертным, ежели он случайно попадет в самайнский круг ши: кто-то, быть может, вернется через сотню лет, кто-то выпорхнет от детей ДАну в облике стрижа, а кто-то станет пищей для слуа, ждущих, когда высокие хозяева наиграются с новой игрушкой.
  Вновь, как год назад, и как до этого, празднование принял уставший старый Нокадун, давно не знающей поступи былых хозяев этих мест. Друиды вознесли свои мольбы, помощник мудрейшего из братьев Унгуса огласил дары, что раздает король своим верным поданным, а сама Монэт от имени своей семьи вознесла хвалу небу и земле, солнцу и луне, огню и праху, людям и зверям, правящим и управляемым – и повелела начать пир и празднество. Там она веселилась вместе со всеми, прыгая через костер и считая звезды, пела и танцевала, не ведая забот.

  А потом снова набухли почки, и зажурчали весело ручьи из-подо льда. Птицы славили приход весны, но в кранноге царила скорбь – и Мона рыдала вместе со всеми взахлеб над ушедшими отцом и матерью. Разумом она понимала, что годы Диармайда давно подходят к концу, но разве прикажешь детскому сердцу не кровоточить, когда тело с закрытыми глазами несут на костер? Диармайд и Домлеха отправились к богам, и теперь живут под их сенью, а те, кто остались на широком просторе Эйры, должны жить для себя и их памяти, и обязаны сменить скорбь траура на радость и светлую улыбку. Ведь если правитель и его родичи грустны, то также грустит и их земля, не давая ни урожая, ни леса, ни людей.
  Прошел Белтайн, окончательно смывший пестрым разнотравьем белые краски зимы и унесший с собой уныние. Принявшая смерть, как естественную часть жизни, Мона росла, и теперь, без бдительного отцовского взгляда, позволяла себе различные вольности. Так, когда после Белтайна настал следующий день полной луны, маленькая принцесса заседлала нервно бьющего копытом Лебедя и отправилась в первое маленькое путешествие. То, что эту ночь она собиралась провести за пределами домашних стен, никого не удивляло – гайсы на то и принимаются, чтобы их соблюдать. Но Мона спешила не на одну из полян и не на мягкое озерное побережье – набравшись храбрости, она решила явить себя солнцу, отправившись к древнему Нок Грейне. Несколько часов в седле, несколько часов отдыха – и можно будет в одинокой тишине встретить рассвет там, где к детям Миля снизошла сама Осиянная. А ежели вспомнить, что одно из ее прозвищ – Весенняя, то то этот рассвет должен быть прекраснее стократ. И сама богиня будет ближе.
  Арфа-кларши за спиной, переметная сума на крупе, кинжал на расшитом мелким бисером и ракушками поясе – дочь Диармайда считала себя готовой к любым приключениям, что только могут возникнуть на этом недлинном маршруте. У нее лучший из коней во всех пятинах, с ней льющаяся долгой рекой лунная песня, ее кровь – кровь благородных Эоганахтов: этого достаточно для того, чтобы поклониться Златолучевой.

  «А на обратной дороге можно будет поразмыслить и над подарочком». Старший брат желал ей добра, это ясно, но, с точки зрения Монэт, изрядно поспешил. Девочка понимала, что рано или поздно ее жизнь закончится супружеством и рождением детей, но не хотела, чтобы этот момент наступил так рано. Это, конечно, не означало, что она должна, как тетка Дара, становиться воительницей: но разве мало путей для умной женщины официально сохранять свою свободу? Филидом ей, конечно, не стать – мудрости покуда маловато, овиддом тоже – к этому надо готовиться с самых младых лет, но ведь путь барда никто у нее отнять не может!
  Надо только поговорить с дочерями Коналла, да с братом Унусом – у одних узнать, как их отец отнесется к тому, что Мона может сменить путь жены мужа на путь вольного певца, с другим же – достойны ли ее таланты желаемого пути. А для того, чтобы задержать сватовство, можно предложить сватам сначала показать себя на соревнованиях, ежегодно проводящихся на всепятинном праздновании Энах Тайльтан (Áenach Tailteann). А самой там пообщаться с мудрецами, поспрашать, может ли кто-то взять под крыло деву, чье сердце трепещет при звуках музыки и в ритме танца, которую манит дорога и невиданные красоты.
  Вдруг получится?

Волчье солнышко освещало Монэт путь, так что ночь не была темной. А прохлада остужало тело девушки и коня которые двигались в одном ритме. Вперед, вперед, к Нок Грейне, как брошенное в полумраке копье. В начале в уши принцессы лезли ночные хороши, а вокруг мелькали тени, а кусты и деревья приобретали странные, а то и страшные очертания. Но постепенно мир вокруг всадницы сузился, будто она скакала по туннелю или по тайной тропе детей Дану. Глаза были открыты, но сон с явью сны и виденья, будто Мона грезила на ходу. Нечто неопределенное и неясное, как будто сокрытое. Несколько незнакомых лиц. Поле после битвы, усеянное телами, над которым кружились вороны. Мона идет по нему к телу в красном плаще, но видение прервалось раньше, чем дева увидела лицо. И сразу палуба бьется под ногами, и брызги пены в лицо, или это Лебедь перешел на галоп?! Кто посылал принцессе эти видения, пока Указующая не взошла над кромкой горизонта?! Мона даже не поняла вначале, что Лебедь уже остановился на широкой и плоской вершине Нок Грейне. И можно было спрыгнуть с коня, смотреть на восток, где вот вот должен был показаться самый краешек солнца. И в этот момент девушке показалось, что кто-то стоит у нее за спиной. Не было ни шума, ни вздоха, ни ощущения от взгляда в спину, а только чувство, что она не одна. И мучительно хотелось оглянуться. А потом Монэт встретила восход Златолучевой, Осиянной, Прекрасной, Любвеобильной и ее лучи смыли все переживания, тревоги и видения ночи.

Похожи были между собой ликом и телом дочери Конала, как могут быть похожи только близняшки. Они прекрасно знали об этой своей особенности и использовали ее вовсю. Чтобы меняться местами, притворяться друг другом, шутить и прикрывать друг друга во время шалостей. Естественно, они одевались одинаково и одинаково укладывали волосы, если так можно назвать тот соломенный беспорядок, который обычно был на их головах. Их и звали похоже Синеид и Сиобхан, что обе сокращали до Сины. Шумные, быстрые, легкие на подъем, они напоминали двух птиц. Единственное, что у них было на двоих одно, так это старый крылатый шлем, по преданию прибывший на Зеленую землю прямо на кораблях Миля. Его девчонки таскали по очереди. И так текла река времени, что племянницы Моны были практически ее ровесницами всего на год младше. И если раньше именно Мона была принцесса-дочь-короля, то теперь ими были близняшки, а Монэт была просто принцессой. Хотя любить ее в Лох Гуре от этого меньше не стали, просто стало меньше людей, которые ее любили. Да и сами Две Сины вовсе не кичились своим положением. Если Мону влекли музыка, танцы и боги, то ее племянницы обожали шутки, коней, охоту и лязг оружия. И их скорее тяготил статус благородных дев.
Так что вернувшись их путешествия к холму Нок Грейне принцесса знала, где искать своих племянниц. И не ошиблась, обнаружив обоих около тренировочной площадки, где упражнялись воины и герои.
- Привет, - воскликнула та из сестер, которая в этот момент красовалась в шлеме.
А вторая улыбнулась и протянула руку:
- Монэт, дай монетку.
В общем разговор состоялся.
- Я и так могу сказать...
- Что думает отец..
- Нет я...
- А он у нас вообще думает?
- Он думает, что в этот раз не подумал.
- И погорячился.
- Очень сильно.
- Нет не так, очень-очень сильно.
- Похоже у нас здесь скоро будет пол Ирландии.
- Ну, не половина, а лучшие мужи и юноши благородных кровей.
- Ты, тетушка, - это слово правая Сина с большим удовольствием почти пропела, - оказалась очень популярна.
- Или твой конь, - со смехом предположила левая.
- Ворон отцу все уши отсушил, что всех запасов Лох Гура едва хватит чтобы достойно принять всех гостей.
Вороном все звали бастарда прежнего короля Орглайта, который отличался черными волосами. Он на удивление сдружился с его сыном Коналом, стал его правой рукой, а теперь и вошел в королевский совет.
- Так что тетушка, боюсь, если ты решишь сделать прыжок лосося, то тебя никто не поймет.
- Ты представь, съедутся сюда благородные мужи, принцы, даже два короля будет из тех у которых жен нет.
- Ага, а тебя нет.
- И как тогда королю Коналу людям в глаза смотреть?!
- Позору не оберешься.
- Тогда кого-то из нас придется отдать.
- А мы еще маленькие, - и язык высунула, как маленькая.
- Думаю папа сильно обозлиться.
- Да так, что прикажет найти одну темно-рыжую голову и снять с плеч.
- Потом, конечно, остынет.
- Но голову это на место не вернет. - и снова язык показала. Зараза.

Может они и преувеличивали, но приглашение-то твой старший братец уже разослал и обратно свои слова взять нем мог.

А дальше проще ничего не стало, наоборот, прибавилось проблем. Айдлинн давно была неравнодушна к принцу Эхри и Мона об этом прекрасно знала. Вот только ее брат успел пережить неудачную женитьбу еще когда принцесса была маленькой. Его юная юная супруга трагически и нелепо погибла через пару месяцев после свадьбы. С тех пор Эхри щедро пил любовь дев и жен, но сам испытывал к ним только страсть, без примесей высоких чувств. Когда отец с матерью были живы, они надеялись, что время вылечит эту рану. Вот только Айдлинн не могла и не хотела ни ждать, ни понимать. И однажды она открыла лучшей подруге свое сердце, душу и горести, вывалив то, что Мона и так видела. А в конце закончила так:
- Я не могу жить без твоего брата, стоит мне только подумать о нем и я горю, как в огне, и трясусь, как от холода. Я бы пошла к Эхри и без сговора и рабой, вот только твой брат для этого слишком благороден. Заклинаю, помоги мне Монэт НикДиармайт! Помоги мне стать женой твоего брата! Ты моя последняя надежда! Если ты не сможешь мне помочь. Мне останется только броситься в воду и утопиться.

Было это правда, уже ближе к сбору урожая когда и первые гости и желающие получить руку принцессы стали собираться. И первым из них приехал король восточного королевства Каванах Агноман МакМурроух с большой свитой. Был он высок, красив, и прекрасно говорил, и его бородка была волосок к волоску, а глаза казались добрыми и чуть уставшими. Но, во имя всех богов, король разменял уже третий десяток и уже пережил двух жен. Кошмар! К счастью. Следующий претендент оказался старше Монэт всего на год. И привез его старый знакомый принцессы и побратим ее брата Дерб Победитель Десяти. Он ничуть не изменился за тот год, когда Мона его не видела, и голос его не утратил сходство с громом. После приветствий новому королю Лох Гура он кивнул, и вперед, к трону, шагнул его спутник. Худощавый, жилистый и скуластый парнишка с черными волосами.
- Король Коналл МакДиармайт, - прогремел северный воитель, - позволь тебе представить Каэма МакКехта по прозвищу Скала, племянника верховного короля Уладов Конгалла МакКехта. Он будет тем, кто будет оспаривать руку и сердце твоей младшей сестры, прекрасной Монэт Ник Диармайт.
То что улад успел заслужить себе прозвище в столь юном возрасте о многом говорило. Вот только имя его казалась насмешкой, парень нисколько не выглядел ни мягким, ни красивым, скорее жестким и опасным. Но когда он посмотрел в лицо Моны, то его прямой и пронзительный взгляд на мгновение дрогнул.
- Я видел тебя во сне, - сказал Каэм хрипло...

А через пару дней состоялась еще одна встреча. Причем на дороге. Монэт тогда скакала вокруг озера, чтобы дать пробежку Лебедю и самой развеяться. И нос к носу столкнулась с легкой колесницей. Колесница была настолько изящной, что казалась игрушкой. Настоящим мастером должен был быть тот плотик, что дал ей жизнь. Два колеса, и высокие борта украшенные резьбой и серебром. И знамя над колесницей было из дорогой ткани, красное полотнище с черным вороном. И кони в колеснице были отличные, точнее, не кони, а кобылы. Одна пегая, а вторая соловая, легкие, сухие, красивые, не известной Моне породы. А третья кобыла управляла этой колесницей. Точнее, не кобыла, а Хромая Кобыла Орлайт. Ну, а где хозяйка, там и госпожа, хотя обычно бывает наоборот. За год нежданная и случайная подруга принцессы тоже подросла. И в этот раз была одета как подобает благородной деве. Ее волосы были заплетены в косы и украшены легким золотым венцом. Феуд дочь Фуармхора улыбнулась и помахала принцессе рукой.

  Когда искаженные призраки ночи затронули ее внимание, дочь Диармайда поначалу напряглась, ожидая противодействия. Но Лебедь, хотя и скакал по самой грани двух миров, не пересекал ее, и дева успокоилась, позволив судьбе влечь ее. Ежели смертному человеку суждено встретиться за народом холмов, это случится обязательно – так зачем же препятствовать тому, что должно? К тому же, кто знает, путешествие по ту сторону реальности может принести ей ответы на те вопросы, которые она так силится найти силами собственного разума.
  Но, не смотря на все видения, тропа до Нок Грейне оказалась прямой и ровной. Но вот на самой вершине, подле солнечного камня, установленного здесь еще Народом Богини, спину тронул чей-то внимательный взгляд. Не ранящий, не обжигающий, не ковыряющий дыру меж лопаток – но от того не менее пристальный. И как бы она не ждала восхода Златоликой, Монэт не смогла воспротивиться желанию узреть смотрящего. Спрыгнув с конской спины, покрытой украшенной ромбовидными узорами попоной, девушка резко обернулась на каблуках, одновременно сплетая пальцы в обрежный знак.
  Кто знает, кто вместе с ней ждет явления Блистательной? Если враг не из этого мира, то древний знак защитит ее. А если там тот, кто не является недругом, то не стоит ему и мешать – каждый может почувствовать желание встретить восходящее с востока солнце. Ведь здесь, на вершине Нок Грейне, место Богини, важной равно для детей Миля и детей Дану.

  Встреча Любвеобильной дала Моне достаточно сил для того, чтобы скрепить дух и заострить копье разума в поисках выхода из нежеланной ситуации. Даже разговор с болтушками-Синами не испортил настроения девы, хотя и дал дров для костра раздумий. Перво-наперво Мона решила для себя, что должна не сорвать свадьбу, но отложить ее, превратив церемонию в некое состязание, где визит в Лох-Гур будет лишь первым этапом.
  Девушка хорошо знала, что feisbanais, свадьба, содержит в себе не только слово «пир», но и «возлежание на одном ложе» - а делить постель с тем, кого не выбрало ее сердце, Мона не желала. Осталось только подумать, как ей разыграть ту драгоценность, которую у нее не отнять: ночь Самайна, когда она появилась на свет. Если дотянуть брак до Самайна и убедить всех, что воля Богов должна быть явлена именно в это время, то не составит труда и сменить место бракосочетания.

  Из «Старины Мест» дочь Диармайда знала и могла на память поведать любому о трех сидхенах, хозяева которых были наиболее близки к Самайну и Дану из которых считались Народом Осени.
  Это был богатый священными колодцами покатый холм Град Эйле (Cruachán Brí Éile) в землях в Уи Файльге (Uí Fháilghe) в пятине Лагина (Laighín), где властвовала мягкая и нежная дева Эйле.
  Это была Пещера Кошек (Uaimh na gCat) у Рат Круахана (Ráth Cruachan) в землях королей пятины Коннахта (Connacht), где властвовала яростная и мужелюбивая воительница Мэв (Maeve).
  Это был крутой холм Тлахта (Tlachtgha), место смерти величайшей из друидесс Тлахты (Tlachtgha Nic MagRuith), неподалеку от священного холма Уснех (Uisneach) в землях королей Мита (Meath), где властвовала урожайная Тальтиу (Tailtiu).
  Один из них и должен стать местом бракосочетания – и шансом избежать его, уйдя вслед за волей Богини. Или за видениями, ниспосланными одной из королев Дану – чем не вариант?

  А параллельно с тем, Мона думала о том, как подать чужим людям свои «видения» и какие испытания выбрать женихам, она изучала «Закон о парах», открыв для себя, что есть семь браков, признаваемых во всех пятинах. Но лучший из них – lánamnas comthinchur, союз при совместной собственности, когда движимое имущество становилось совместной собственностью. Узнала она, что даже официальная супруга может быть в одном из двух статусов – главной жены (cetmuinter), или младшей жены (airech). И не это не считая наложниц и рабынь!
  Об этом она и хотела поговорить с братом – ежели даже ее план остаться свободной не свершится, то следовало максимально обезопасить себя, и заодно отсеять тех, кому нужна не достойная спутница для правления, а лишь продолжательница рода. Думая о тех препонах, что она будет чинить «женихам» Монэт тихо улыбалась, веря, что уж она-то найдет лазейку, и сохранит себя для свободного завтра и шанса проехаться по всем Пяти Дорогам Эйры, узнавая мир во всем его великолепии.

  Однако ж, кроме своих проблем, принцессе пришлось решать и чужие. Но это было как раз ожидаемо: как король обязан заботиться о своих подданных, так и она должна помогать тем, кто зависит от неё. Тем более Айдлинн, замечательной и верной подруге!
  Взвесив все возможности, дочь Диармайда решила разить сердце брата тем оружием, которым она владеет лучше всего - музыкой и танцем. Она сделает все, чтобы разжечь в Эхри страсть к прекрасной и юной деве, и заставит костер его чувств пылать так ярко, что окружающие будут слепнуть! Самой же Айдлинн она намеревалась дать наущение не подаваться на ухаживания и предложение вместе искать "угольки", ответив братцу согласием только тогда, когда тот поймёт, что нет иного способа удовлетворить жажду, кроме как испив из свадебной чаши.
  Ведь барды же могут разогревать в сердцах и страсть, и ненависть, и любовь, и любое иное чувство - разве она не сможет? Пускай у неё за плечами нет той школы, что у величайших певцов, но она знает того, кому поёт, и ту, о ком поёт: это дорогого стоит! А то, как сильно она любит их двоих, станет тем топливом, что взлетает пламя до небес!

  За всеми этими заботами у Моны практически не было времени уделять должного внимания должникам – да и не были они ей интересны. Один – почти старик, другой – жесткий юнец, напридумывавший себе невесть что. Маленькая принцесса была с ними вежлива и обходительна, как и подобает благородной деве, но не стремилась не узнать больше о них, не встречаться почаще. Отринув идею скрыться за плащом барда сейчас, она перевела свое внимание в плоскость видений и ниспосланных знамений, осторожно выясняя, как сделать реальным для других то, чего не было на самом деле. Конечно, такой обман людей и богов был далек от приличности, но что делать, если других путей к спасению, кроме как выигрыш времени, не видать?

  Мона все сомневалась в правильности своей идеи – но боги дали ей знак, направив к Лох Гуру никого иного, как замечательную и многомудрую Феуд. Увидев подругу, дочь Диармайда сразу забыла обо всех горестях и, завизжав, поддала Лебедя пятками, чтобы как можно скорее достичь колесницы и, спрыгнув с седла, заключить гостью в крепкие объятия.
  - Феуд! Феуд! Как я рада тебя видеть! Надеюсь, ты погостишь у нас! Прошу, скажи, что да! Я приглашаю!

  Радуясь встрече, Монэт в глубине разума не забывала о том, что она – должница дочери Фуармхора, и знала, что сделает все, чтобы отдать долг. Но если бы ее спросили, желает ли она приумножить обязательства, снова воззвав к находчивости подруги, принцесса ответила бы твердым отказом: не дело просить о помощи тогда, когда прошлые обязательства остаются в силе. Да и потеря свободы, при всей ее значимости, не вопрос жизни и смерти.

Когда на вершине Нок Грейне дева обернулась, то не увидела почти ничего. Тень среди уренних теней стремительно отпрянула от нее в сторону и растворилась в полумраке. Вот только Мона не увидела никого, кто эту тень отбрасывал. Жест ли, отвращающий зло помог. Или просто Тот, Та или То, что явилось на холме не хотела показываться принцессе на глаза или просто не терпело прямого взгляда. Кто знает?! Но рассвет Мона встретила в одиночестве.

Между прочем женихи поднесли ей и дары, подобающие высокородной деве. Король Агноман явно не был стеснен в средствах, поэтому он подарил Монэт арфу, украшенную золотом и драгоценными камнями. На такой было не зазорно играть и принцессе и королевне. Вручая дар он сделал несколько изящных комплиментов, и, вообще, показался человеком умным и добрым. К сожалению прожитые годы играли против него, хотя, некоторым девам нравятся зрелые мужи. Коэм же вручил ей большой янтарь, камень, почитавшийся колдовским, с застывшим внутри насекомым.
Женихи прибывали подобно прибою, захлестывая собой Лох Гур, и вместе с ними росла горка даров, для которой Моне пришлось выпросить отдельную комнату. Ведь ей одних изукрашенных седел для Лебедя подарили три штуки, вот еще придумали. То ладно, еще и легкую колесницу подарили, и ее в комнату запихнуть не удалось. Разные женские украшения из золота и серебра составили отдельную, сверкающую на солнце, горку. И диадемы, и цепочки и гривны, и кольца и серьги, чего тут только не было. Даже диковина в виде накладных ногтей из золота, которые добыли где-то далеко на востоке или не юге. Еще одну арфу и вистл. Щенка пса волкодава. Несколько расшитых дорогих платьев и плащей. Один подарил богато украшенный кинжал с рукоятью из кости неведомого зверя. Короче, учитывая, что это были безвозмездные дары именно Моне, то она за месяц стала богатой. Обрела приданное и личные вещи, которые не зависели ни от братьев ни от королевства.

Всего за рукой и сердцем Монэт НикДиармайт в Лох Гур прибыло больше тридцати женихов, но некоторая часть просто по принципу я-там-был. Может сами юноши этого и не сознавали, но сознавали мужы, что прибыли с ними. Впрочем, стрелы любви бьют вслепую и шанс, поразить сердце принцессы был у каждого. Но, по слухам, что ходили, народ более высоко оценивал ставки шестерых претендентов. Между прочим, как рассказала Айдлинн своей подруге, на ее свадьбу уже вовсю делались ставки и принимались зароки. Так вот, помимо не слишком понравившегося Моне северянина, за спиной которого стояло могучее королевство воинственных уладов, были и другие.
Черноволосый Рэнульф Росс был самым молодым королем и прибыл из-за моря. Его королевство было на острове архипелага Акейбх. Несмотря на молодость, он считался мудрецом и хитрецом. Тут и ждать не надо, чтобы стать королевой. Он, кстати, был единственным, кто подарил Моне старинную книгу.
Сладкоголосый и прекрасный ликом южанин Оенгус, принц и бард в одном лице. Мона же хотела побыть бардом?! Правда муж вряд ли отпустит ее странствовать по дорогам земным.
Братья Орнор и Амхлаойбх из Коннахта, один великий телом, другой быстрый и ловкий. Великое королевство предела, что еще нужно?! Вот только кто из братьев будет там править? Орнор и Амхлаойбх всегда утверждали, что будут королями вместе.
Два принца из малых королевств Восточного предела, друзья и соседи успевшие прославиться как воители, несмотря на юный возраст Беарах Большой и Беарах Малый.

Разговор с братом получился неожиданно легким. Ну, почти. Слишком уж Коналл Неистовый был озабоченным, занятым и раздражительным, да еще, слегка пьяным. Поскольку не только устраивал общие пиры, но и встречался с приезжими женихами или старшими делегаций от разных королевств, узнавая новости и решая свои королевские дела. Корона Диармайта оказалась очень тяжелой, особенно в связи со сватовством к Моне.
- Конечно, малышка, ты будешь только главной женой, по другому и быть не может. И брак будет с совместной собственностью. - громогласно заявил он, а принцесса заметила красное лицо и капельки пота.
- Я хотел, чтобы женихи показывали себя четыре дня, по числу пределов Зеленой земли. В первый день испытания силы и ловкости тела, борьба, прыжки, кулачный бой и прочее. Во второй гонки на колесницах. В третий, музыка, танцы, и ответы на вопросы от мудрых фелидов, в этот же день будут выступать приезжие барды. И, в заключительный день, испытания с оружием, стрельба, метание копий и поединки до первой крови.
Коналл вытер лоб тыльной стороной ладони и спросил:
- Хочешь к этому что-то добавить?
Вот только когда Мона предложила перенести свадьбу на Самайн брат-король вспыхнул. У него прямо на лице читалось, что все получается круто, почетно, статусно и на всю Ирландию, но еще одного подобного мероприятия не выдержат не он, ни кана королевства. Он не слишком поддавался на доводы, уговоры и «щенячьи глазки», но, в конце концов, обещал подумать.
- Надеюсь, сестренка. - пробасил он, - что любовь и страсть вспыхнут в твоем сердце, ведь здесь сейчас собрались лучшие юноши всех пределов и многие достойные мужи. Лучше ты не найдешь нигде и никогда.
А потом добавил, что если и перенесет саму церемонию на Самайн, то туда позовет только пару - тройку самых достойных и милых сердцу Моны, которых она выберет после игр.

Суета, шум, гам, вспыхивающие тут и там вспышки и потасовки, не все из собравшихся были к друг другу расположены, некоторые были соперниками, другие враждовали. Один раз, когда Мона со служанкой шла по коридору, проход им перегородили два спорщика, которые размахивали руками и почти кричали друг на друга. А на вежливую просьбу пройти отозвались в стиле «девица-отойди-и-не-мешай-серьезным-мужам». И это ей, принцессе Лох Гура, ради которой все здесь и собрались. Вот как так жить?! Хорошо еще, что подруги есть рядом. Не то, что ее ветреный братец сразу «запал» на Айдлинн, но, по крайней мере перестал на нее смотреть как на пустое место. Улыбался, разговаривал, шутил. Это было, конечно, не совсем то, чего жаждала подруга, но, лиха беда начало. По крайней мере она теперь не стенала и не грозилась утопиться или повесится. Глядишь, и сложиться у них со временем. Феуд тоже ответила согласием погостить со словами:
- Я к тебе и ехала.
А там она быстро расположила к себе большинство окружающих. Она, даже, прекрасно спелась с парочкой Син, легко покорив тех быстротой и ловкостью тела и язвительным язычком. Правда перед этим ей пришлось повалять близняшек на тренировочной площадке, что Феуд проделала с завидной легкостью. А на следующий день в кранноге случилась тревога, когда между завтраком и обедом в башне затрубил большой рог, как при пожаре или налете. Виновных так и не нашли, но Моне не требовались никакие доказательства. Достаточно только было посмотреть на довольные мордашки близняшек или в глаза Феуд.

  После беседы с братом, разрушившей все воздушные замки до основания, Мона, мрачная, как плакальщица-ворона на королевской тризне, молча оседлала Лебедя и, прихватив с собой бурдюк молодого вина и арфу-кларши, отправилась подальше от людей, к курганам Накадуна. Юной деве хотелось плакать, ругаться, спорить – хоть как-то выплеснуть боль от слов Коналла, но никаких душевных сил на такую бурную истерику не оставалось. Толь опустошенность, только полынно-горький вкус принятия. Говорят, в старину жены уходили вслед за мужьями, испив яд из чаши – таким ядом стали для нее слова главы рода.
  С семьей воевать нельзя – ведь это одна кровь, и она – не водица. Бежать во тьме, как фенний, тоже нельзя – это ударит по репутации Эоганахтов Лох Гурских сильнее, чем поражение в войне. Прилюдно заявлять, что не примешь ни одного мужа – тоже самое: это еще и собственную честь опорочить. Даже избрать путь свободной девы, живущей своими талантами нельзя – и талантов нет, и возможности содержать себя без помощи мужчины. Да и снова все упирается в то, сколь много Коналл на будущий брак – разрушить его означает подвести и семью, и королевство.

  Добравшись до бельтайнского круга Льос-на-Грэнши, дочь Диармайта спешилась и, прижавшись спиной к нагретым за день камням, устало закрыла глаза, какое-то время безмолвно внимая песни природы вокруг и позволяя ветерку играть с волосами. Стало немного легче, но сердце все равно саднило, и дева добрым глотком смочила горло – если брат позволяет себе так расслабляться, то чем она хуже? А следом пальцы легли на звонкие серебряные струны, заведя переливчатую песнь-плач без слов о горькой участи девы, желающей свободы, но вынужденной отдать себя незнакомому мужчине: не во имя любви, а ради других.
  Музыка лилась и лилась, и кларши плакала вместо Монэт, то взлетая со звоном к небесам, то долгим гудением опускаясь ниже самых нижних чертогов Дворцов-под-Холмами. А когда в прозрачном воздухе растворился последний аккорд мелодии, которая была написана сердцем, а не памятью о чужом мастерстве, дева осторожно отложила инструмент и, снова отпив из бурдюка, плавным движением поднялась, глядя прямо перед собой глаза в глаза незримого партнера, и вступила в круг камней.

  - Потанцуем?
  Три притопа с левой, протянутая рука. Улыбка на лице – горькая, кривая. Резкое движение рук, вынимающих гребень – волосы рассыпаются по плечам густой копной. Поклон – отрывистый, резкий, скорее похожий на вызов, чем на мягкое согласие. И сразу кружение, словно в попытке избежать чужих рук: юбка так и кружит, рисуя вокруг ног пестрое солнце. Прыжок и изгиб, текучий, как пламя свечи под ветром – лицо прикрывается рукавом рубахи. Мона стекает до самой земли, прижавшаяся, словно кошка, которую заметили за воровством сметаны.
  Резкое движение вверх – так лосось выныривает из серебра вод, и снова танец по кругу и вкруг своей оси, от столба до столба. Улыбка – хищная, злая, отчаянная. Руки словно живут своей жизнью, то порхая крыльями, то взмывая над головой, то падая вдоль тела. Глаза расширены, грудь поднимается в тяжелом дыхании.
  Быстрее, еще быстрее! Плясать, пока есть силы, пока держат ноги!
  Покачивание бедрами, пока руки лежат на поясе, три притопа с правой. Движение посолонь. Каждый шаг вбивается в землю, а голова смотрит в центр кромлеха. Смех, короткий и острый. Несколько движений – и к ногам падает тяжелой волной плащ, а расстегнутые верхние пуговицы освобождают белое горло и острые ключицы. И снова кружение, отчаянное, резкое, словно в попытке взлететь. Прыжки, меняющие рисунок танца – как учила Феуд. Здесь нет рисунка, нет проверенных десятками людей шагов – только движения, идущие от сердца. Движения одновременно порывистые и текучие, страстные и напористые, ускользающие и призывающие. Танец – боль, танец – провокация, танец – игра с судьбой.

  Если она не может помешать брату выбрать жениха – она не будет. Но кто сказал, что невозможные задания бывают только в скелах? Если кто хочет стать ее мужем – пусть сделает невозможное, или не будет рядом вовсе. Чем Мона хуже Мэб, действительно? А пока слово и дело не сольются воедино – вот он, танец, то бьющийся птицей в силках, то нападающий с грацией хищного зверя.
  Она будет ко всем равно приветлива и нейтральна: зачем выделять одного, оскорбляя гостей? Все равно «победитель», кем бы он ни был, проиграет. Надо только подождать, чтобы с мягкой улыбкой и нежным озарением в глазах огласить приговор.
  А пока – бейте, ноги, ритм! Изгибайся, тело! Взлетайте крылами, руки!
  Если эта жизнь – танец, то этот танец и есть – жизнь!