[DA:M] Град Разорённый | ходы игроков | Запись 4. Бег перед Бурей

  Ступни Агатона просвистели рядом с головой шептуна: одна прямо перед лицом, другая рядом с ухом, близко, но багатур отделался лёгким испугом.
  – Минем хан! – заорал прямо из-под ног Коринфянина кипчак вверх холма, выхватывая кинжал из-за пояса. Он ёрзанул на месте, из-под лобья глянул на лицо грека, и вместо того, чтобы рвануть на него, поскользнулся на снегу и свалился в ноги Коринфянина, приваливаясь к его сапогам головой и плечом, в замешательстве кочевник сунул свободную руку в сугроб, растопырив пальцы, и застыл, стенающим голосом пропищав: – Кайдадыр бар, канчык!

  Убей, покарай, ненавидь.
  Цель что-то говорит.
  Убей, покарай, ненавидь.
  Агатон не слышит.
  Убей, покарай, ненавидь.
  Фигура его склоняется над целью, занося сапог.
  Убей, покарай, ненавидь.
  Удар отзывается в ноге, наткнувшийся на плотную ткань халата, что прикрывал бок врага. Сквозь вопли Эриний чудом проникает испуганный визг ханского советника. Чемпион следит за кинжалом, пригибается, чтобы избежать клинка и совершить бросок.

  Вовремя Агатон убрал ногу, кочевник дёрнулся вперёд и попытался засаденить острие кинжала прямо в колено воина, но не тут-то было. Ткань остановила, чуть порвавшись в месте укола, выпад багатура. Коринфянин нагнулся, чтобы схватить кипчака, но плотная ткань неудобно легла в ладони грека.
  – Начар чит ил кешесе! – опустив голову и мигом прильнув к снегу, шептун забрюзжал слюной, говоря медленно он исходил ненавистью.

  Кинжал его более не просит крови Агатона.
  Тянется к его горлу.
  Не бывать тому!
  Ибо гибель кипчака будет только от Орудия Алекто.
  Стиснув зубы, Агатон скакнул ближе, размахнулся рукой...

  На этот раз Коринфянин был осмотрительнее, ткань не помешала греку схватить кочевника, сковать его усилия. Кинжал выпал из ослабших рук шептуна, наполовину зарывшись в снег под его ногами.
  – Аңа әйт, әй көчле Хаган! – захрипел в руках Агатона кипчак, но хан, встав с трона, стоял неподвижно.

  Сдавив шею жертвы в сгибе локтя и нажав на запястье другой рукой, образовав крушащие кости тиски, Агатон бешено зарычал прямо в ухо кипчаку.
  Умри!
  Только так Эринии замолчат!
  Умри же!
  Раздался щелчок, уста ханского советника исторгли последний стон, и голова его повисла в объятиях Чемпиона - тотчас же богиня Расплаты прекратила свой свирепый вой, жадно пережёвывая клыками душу слуги Локтызо. Агатон бросил тело в снег, пытаясь привыкнуть к вернувшимся звукам мира, растёр лицо ладонями, а затем присел, взял оброненный кинжал.
  Кого же он убил?
  Посиневшие губы трупа были раскрыты шире. Туда, в дурно пахнущую черноту, проскальзывает клинок.
  Для чего он служил чащобному колдуну?
  Пальцы смыкаются на скользком языке мертвеца, остриё медленно пронзает его корень.
  Как скоро весть о его гибели дойдёт до хозяина?
  Агатон выпрямился, стряхнул ещё горячую кровь с отсечённого языка и высоко поднял его к зимнему солнцу, дабы полюбовались на это не только лишь Эринии, но и олимпийцы. Вся орда видит его, победителя. Посему ответ на последний вопрос ясен.
  Очень скоро.
  - Мудрый Хан! - он сделал небольшой реверанс в сторону шатра вождя, убирая трофей в карман тулупа, где покоился также язык Ибрагима - Прошу, внемли! Я всё ещё ищу Язгира-работорговца!

  – Сез һаман да сәүдәгәр Язгир турында сорыйсызмы? Бәлки сез минем сугышчыларга кушылырсыз һәм хөрмәтле багатур булырсыз? – переспросил хан у показывающего ему язык грека. Он обратился к Коринфянину напрямую, без обиняков, с флёром торжества, Агатон, чьему вниманию более не мешали крики Эриний, видел, как правитель кочевников осматривал подчинённых, разглядывает их реакцию, которая была скорее сдержанной. После того как упоение волшебства спало, большинство оказались не в состоянии здраво осмыслить произошедшее, те кто был ближе встали в ступоре, дальние с любопытством сами пытались высмотреть могущего иноземца. Будто забыв о том, что взаимопонимания речи между ним и Героем Олимпа до сих пор не достигнуто, хан затрясся в ожидании ответа.

  Смущение и досада не успела овладеть Агатоном, ведь он, наконец, уловил остатки колдовства, шедшего с другого холма. Сила выплёскивалась оттуда, лай собак, который Чемпион слышал до того, как Алекто начала выть, принадлежал не животным, но изъявлению этой силы.
  Бросив краткий взгляд на шаманскую юрту вдалеке, грек в извинениях склонил голову пред ханом:
  - Что же! Донёс я свою речь до тебя, но теперь знаю, что так не найти нужного мне человека! Я дарую тебе смерть твоего советника, Хан, ибо он - слуга не твой, а колдуна-преступника, и только горе он мог тебе принести! - он указал кинжалом на труп и вонзил оружие около бледной его головы - За сим прощаюсь я с тобой, мудрый Хан, и благодарю, что выслушал моё горе! Сейчас же я отправлюсь к шаману, что стоит в твоей орде. Быть может, мы, Люди Силы сможем понять друг друга!
  И Агатон пошёл, к дороге с холма, где лежало его оружие и припасы, чтобы, подобрав их, направиться к безлюдному шаманскому холму.

  С холма Агатона отпустили неожиданно легко. У подножия воин с благоговением отдал греку всё его снаряжение. Хан с недоумением проводил Коринфянина взглядом, полным алчности, но никакого приказа в спину так и не отдал. Так Герой Олимпа и вернулся в оживлённое утреннее стойбище. Впереди его ожидала дорога через небольшой базар, местное сборище купцов, прибывших из Итиля и от соседних племён, и ремесленников-кипчаков, выставлявших ремесло напоказ ради славы или монет. Сама торговая улица, если разношёрстное хаотичное размещение шатров и шалашей можно было так назвать, не была строго прямой, скорее извилистой тропой между холмами, растянувшаяся полукругом на полфарсаха.
  Занятой люд начал встречаться воину задолго до самой улицы, кто-то с товарами спешил расположиться, младшие батыры с азартом играли в кости вместо стражи, женщины с детьми разглядывали ткани прямо с верблюдов торговцев, дети корчили рожицы и строили из себя взрослых, закладывая руки за пояса и зыркая в сторону толпы. Уже на входе Коринфянин заметил людей какого-то батыра, трясущих плату со старого купца, по внешнему виду, из города. Чуть дальше, среди пестрой толпы выделялась группа знатных половчанок в богато вышитых тулупах с открытыми длинными чёрными косами, которые слабо подёргивались от морозного ветра, скопившаяся возле неприглядного шатра. Там, перед ними, на ковре, расстеленном прямо на снегу, сидел мужчина в ритуальном халате, увешанном перьями хищных птиц. Рядом с ним лежал бубен, при приближении Агатона оказавшийся у него в руках. Грек услышал лёгкое постукивание колотушкой из оленьего рога в мембрану. На присутствие рядом Эдуна шаман не обратил внимания, поначалу, но зачарованный взгляд к вершине холма, призывно обратился к подошедшему Коринфянину, когда баксы вступил в транс, а затем его глаза закатились, а сам служитель культа завалился навзничь, отрубившись.
  От шаманского шатра следовало перейти нагромождение хаотичной расстановки палаток, и попасть на неприметную тропу между холмами, а там уж она выведет напрямую к настоящему служителю духов, как видел эдуна, уже ждущему его, на сей раз без гневных окриков или опрометчивого чародейства.

  Вовремя кровь перестала кипеть в жилах Агатона от недавней схватки, он смог ненадолго замедлить шаг и полюбоваться на наряженных красавиц у того шатра: запечатлел в памяти их румяные щёки, тоненькие брови и неприступно сомкнутые губы. Может быть, хан обещал греку кого-то из них в жёны за убийство неверного советника, а он не понял? Мысль была глупая, но весёлая, Агатон заулыбался и ускорил шаг к нужной тропе.
  - Не повредил я твоему народу, Человек Силы. Зазря ты рассердился, - спокойно молвил шаману на холме Эдуна, приближаясь - Говоришь ли ты по-ромейски?

  Агатон достаточно споро пробежал между палаток и шатров, раз или два едва не столкнув чьи-то товары на снег, слишком уж хаотично и плотно они расположились. Спустя некоторое время Коринфянин встал на тропу, ведущую прямо к шаману. Тут тоже был базар, точнее его окраина, и насколько мог видеть грек, край торговых рядов заканчивался немного не доставая до подножия холма. Там, на самой границе возвышенности, Героя Олимпа уже ждали семеро.

  В самом центре, на тропе, начавшей взбираться ввысь, стоял статный старик с серебристыми, заплетёнными в косы, длинными волосами, одетый в тяжёлую шубу, расшитую белым волчьим мехом и всю обвешанную разноцветными ниточками с нанизанными на них бусинами и закреплёнными в плетенных силках кусочками полированного камня. У горла, где верхняя часть шубы имела запашку друг на друга по кочевому обычаю, виднелся традиционный половецкий кафтан красного цвета. Сверху его голову покрывала высокая конусовидная войлочная шапка, украшенная орлиным пером. Шестеро остальных выглядели как воины, хотя отличия сразу бросались в глаза. Тёмно-зелёные утеплённые кафтаны с нашитыми на них металлическими пластинами, высокие мягкие сапоги и простые войлочные шапки без излишеств на явно бритых головах, на поясах кинжалы и мешочки с травами, а в руках одного из них настоящий большой бубен. Все шестеро стояли чуть позади предводителя, полукругом, подчёркнуто серьёзно глядя на приближающегося грека, впрочем, без явной агрессии, хотя их ладони находились на поясах, близко к рукоятям кинжалов.

  Только Агатон вышел за границу торговых рядов, воздух вокруг него стал будто бы вязким. На краю сознания, разрастаясь, возникло непреодолимое желание склониться перед человеком в окружении воинов, подавляя любые другие вспышки эмоций, ярость, сопротивление, злость, всё утекало словно через решето куда-то на снег. Грек почувствовал тяжесть, клонящую его к земле, припасть на колено, и на мгновение пошатнулся. Пронзительные янтарные глаза предводителя смотрели не на Коринфянина, они смотрели внутрь его, знали его, подавляли его.
  – Степные духи шепчут о крови на твоих руках, и ты осквернил кровопролитием и погибелью ставку хана, – человек говорил по-гречески.

  - Коли духи слышали мою речь для хана, они должны были сказать, что суд был справедливым, - посмел поправить мужчину Агатон с недрогнувшей улыбкой.
  Оскорбительные чары не имели власти над Чемпионом Олимпа, ибо наваливаясь всем весом на плечи его, колдовство встречалось с покровительством истинных Владык мира. Видел бы чародей сонм жестоких в своём озорстве божеств, чьим орудием был Агатон, стал бы он так беспечно пытаться поставить гостя в положение нижайшего просителя?
  - Я забираю жизнь всякого, кто служит Локтызо, чащобному колдуну. Сами богини Мести голодны до их подлых душонок, - Коринфянин огладил сальные волосы с таким лицом, будто ничего дурного его собеседник не совершил - У меня есть несколько вопросов к тебе, Человек Силы, ведь мудрый хан, увы, не понимает моего языка. Желаешь ли ты говорить со мной?

  Предводитель воинов на мгновение прищурился, выдавая удивление тем, как легко Агатон преодолел его границу. Тем не менее, шаман внимательно выслушал речь грека, вслушиваясь в каждое слово... и кивнул. Он принял довод мага о справедливости суда.
  Прежде чем ответить, шаман выдержал паузу, вглядываясь вглубь базара. Люди за спиной Коринфянина занимались делами, торговались, ругались, смеялись, но перед холмом всё это было словно за стеной.
  – Духи слышали, – наконец шаман отвернулся от внешнего мира и произнёс ровным голосом, указывая на холм: – Действительно, мой язык всегда открыт для тех, кто приходит с миром. Поднимемся в моё святилище.

  - Поднимемся, - согласился Агатон.
  Вопросы он начал задавать в спину человеку, следуя за ним на небольшом расстоянии, не хотел Чемпион терпеть, пока они дойдут до святилища. Человек Силы имел контакт с духами Степи, значит, должен знать, что несокрушимая Кочевая Орда идёт на Итиль-град. Не стоит медлить.
  - Знакомо ли тебе имя - Локтызо? Видел ли ты его когда-либо, общался ли с ним?

  Шаман повёл Агатона наверх, двигаясь весьма проворно для его возраста, и несмотря на тяжесть одеяний. Шестеро воинов расступились, пропуская Коринфянина вперёд, а сами пошли следом, но уже на почтительном расстоянии. По мере приближения вершины, перед Героем Олимпа вырисовывалась стела с грубым намёком на высеченное лицо, Т-видный нос с бровями, и овалы на месте рта и глаз, в основании "статуи" виднелась большая каменная чаша, наполовину вросшая в землю, а рядом внушительная юрта с повторяющимся изображением волка, гонящегося за луной и солнцем. Из вершины жилища поднимался дымок.
  Когда Агатон задал вопрос, кипчак замедлился, но тем не менее не остановился. В молчании он дошёл до самой вершины, где встал возле каменного изваяния с пустой чашей и повернулся к греку. На его лице проскользнуло некоторое замешательство.
  – Нет, – в голосе мелькнуло напряжение: – Не встречался, но слышал, и чувствовал, от Итиля несёт вонью гниения, – шаман сделал паузу: – Это недоброе имя, могущественное и злое. И ты тоже... твое имя тоже пугает духов этой земли.

  - Наша с ним взаимная ненависть горит ярко, страшно. Мы - заклятые враги, пусть и виделись всего раз, - посмеялся Агатон, без интереса разглядывая идол перед собою - Живёт в Итиле ещё один злодей, о котором я говорил хану, ты слышал. Язгир. Известен ли тебе он, этот работорговец и друг Западной Орды?