[DA:M] Град Разорённый | ходы игроков | Запись 2. Между мечом, щитом и копьём, явью и сном

  Щелчок и еле слышимый звон, как у порванной струны монохорда во время наивысшего пика звучания, обозначил изменения в структуре заклинания, которое было связано с дверью. Едва заметные воздушные искажения возле ручек и петель, морозный пар, пыхнувший из щели, как при дыхании спящего медведя в его берлоге в ледяную ночь северных земель, сопровождали эти изменения видимым слоем. Коринфянину никто не ответил, но путь стал открытым, приглашая человека Силы присоединиться к тем, кто застыл в ожидании внутри.

  Глубокие вдохи и выдохи, ровные глотки олимпийских энергий успокоили готовое к бою сердце Агатона. Разомкнутый засов двери должен был успокоить героя в равной мере, ведь за сим действом не последовало волны мороза и когтей сторожевого гения усадьбы.
  Однако Коринфянин сполна познал традицию итильского гостеприимства, дважды побывав в подобной тесной западне, когда честь и благородство оставались лишь в душе гостя, никак не в душах хозяев мест, куда тот пришёл.
  - Вхожу я, внемлите! Помните мои слова перед лицом богов! - объявил Агатон, сняв стрелу с тетивы и взяв её в ту же руку, что держала лук.
  После этого он отворил дверь и вошёл в центр паутины.

  Дверь отворилась, открывая Агатону поток света и огромную комнату, не соответствующую ничему, что он видел до этого снаружи. Такое помещение не могло находиться в усадьбе, да и вовсе, оно выглядело слишком большим для любого из зданий Итиля. Быть может так выглядел бы старый ханский дворец времён каганата, если бы он ещё стоял целым на замершем в зимнем безмолвии западном берегу великого Атиля. Высокий потолок, в десяток ростов Коринфянина, с округлым куполом посередине, шестигранник стен, красующийся геометрическим орнаментом и повсеместной арабской вязью, пол, там, где не было толстых ворсяных ковров и подушек, поблёскивал каменной гладью с искусно вырезанными прямыми линиями. Шесть вертикальных окон пропускали через себя длинные косые лучи дневного света, сходящиеся у центрального водяного бассейна и погружающиеся в глубь толщи жидкости до самого дна, заставляя многочисленные блики разбиваться всюду.

  Встретил Коринфянина статный мужчина с опрятной чёрной бородой, одетый в длинный, в пол, сине-зелёный халат. Его пальцы, увешанные внушительного размера перстнями, сделали едва заметный пас, и дверь позади Агатона тихо захлопнулась, восстанавливая целостность заклинания и тока энергий вокруг. Единственный проход, который остался в видимом обозрении, находился почти в сотне метров от грека на противоположном конце помещения, где, если приглядеться, иногда шевелился закутанный в тёмное силуэт, прислонившись к косяку, покуда старший решил допустить чужака внутрь.

   – Ты думал, что можно заявиться в чужой город и творить там невесть что? – раскатистым сильным голосом спросил хозяин узла на чистом, без малейшего акцента, греческом: – О великая гора Каф, ось миров, корень тверди! Сколько же ты успел совершить мерзких деяний за каких-то два дня, презренный! Что скажешь в оправдание, упивающийся кровью, низкий червь?

  Греком овладел хохот, возмущенный и гордый, такой, что ему потребовалось держаться за живот и утереть скатившуюся слезинку впоследствии.
  Ах, Итиль, край достойных и благородных!
  Как и предполагалось ранее, встреча эта почти в точности повторяла знакомство с подлым Локтызо. Отличием был лишь надутый пафос окружения, волшебные каменные палаты, не грязная и покрытая сажей полуземлянка. Но каким бы ни был внешний вид логова, где обитают здешние Люди Знания, сами же хозяева оставались наглыми индюками без капли приличий.
  - Меня, незнакомец, зовут Агатон из Коринфа. Я - Эдуна, защитник четырёх сезонов, что был воспитан ведьмами Пелопоннеса. Я - избранное Орудие и Чемпион великих олимпийцев, чья свирепая помощь в моих походах сокрушительна и неминуема. Сарпедон, Беллерофонт и Сизиф - мои славные предки, отпечатанные в древних легендах до того, как был основан сей град. Моё ремесло - странствующий воин, что клинком и стрелами уничтожает зло и скверну, куда бы не ступила моя нога. От Эллады до Мидии, от Златого Града до сего края мира, я стремлюсь стяжать лишь две вещи - расправы над чудовищами и людьми, кто своим насилием бросает вызов порядку моих богов, и справедливой, доброй награды за мои подвиги от тех мужчин и женщин, кого я смог уберечь.
  Не сбросив горделивой улыбки с лица, красуясь, Агатон развёл руками. Стрела всё также была прилажена к луку, ожидая своего часа.
  - Слышишь меня, незнакомец? Люди цивилизации, как и прочие мудрые и любезные люди этого мира, говорят подобные речи, дабы представить себя, прежде чем плевать в собеседника оскорблениями. Теперь ты знаешь моё имя, знаешь, чем я занимаюсь и откуда я прибыл, - Эдуна смотрел мужчине в глаза пронзающим взглядом - Твой черёд. Назовись. Иначе я посчитаю, что никто, даже Люди Знания в граде итильском вовсе не знакомы с даром богов, традицией гостеприимства.

  – Из всей твоей тирады, я услышал горькую правду, – поднял глаза к куполу мужчина: – Поклонник дэвов, безумец, гордый служению шайтанам, прибыл к нам на порог! Не с проста ты пролил кровь на улицах старого Итиля...

  Агатон заметил, что в помещение проник воин в полном боевом облачении, тихий и безмолвный, он припал к земле перед хозяином узла, положив копьё и меч сбоку от себя.
  – Имя мне, Захир ибн Мансур ибн Амр ибн Усман ибн Акиль, Асад аль-Шамали. И мне дана честь допросить тебя, – продолжил мужчина: – Ибо мира тебе никто здесь не предложит.

  - Ага! Значит ли это, что я на суде? Или же на казни? И впрямь, огромная честь досталась тебе, кто из невежества бранит не только меня, но и моих богов! Что же, я сохраню твоё дыхание, Захир, и признаюсь до того, как ты извергнешь свои вздорные вопросы! - вновь прыснул со смеху Агатон.
  Стрела, посвящённая амазонке, что била дротиками без промаха, легла на тетиву, но та оставалась расслабленной. Грозная фигура воителя не пугала Эдуна, ведь краткий миг пройдёт между выстрелом и смертью сего немого палача, который не успеет даже дотронуться до своего оружия.
  - Купец Ибрагим с Большого Базара сначала приютил меня и моих друзей, чтобы затем совершить страшное предательство: позволить выкрасть другому купцу, Форугу, мою подругу Маурису Эфесскую для насильной женитьбы! За это я отрезал ему язык и убил его жён, ибо никто не смеет так нагло вредить гостю, что душой доверился хозяину! В поисках Маурисы я выследил Форуга, негодяя, который в страхе возмездия собрал вокруг себя десятки воинов и сам направил их против меня! Убил я и этих наёмников, ибо любой, кто поднимет на человека оружие, должен сознавать, что схватка может закончиться смертью атаковавшего! До этих событий побывал я в банях подлеца и Человека Знания (Ха-ха! Не так много Знаний в этом преступнике!) Локтызо, где увидел, как его бандиты бросились убивать дружину русов! Помог я варягам в этом конфликте, ибо атаковавшие были дики и замешаны в порче невинных судеб, как прошептали мне всезнающие олимпийцы! А после, ох, после я, пьяный и порывистый, был призван на беседу с самим Локтызо, который объявил меня своим врагом из-за убийства его прихвостня! Остаток той ночи я потратил, всё ещё пьяный и порывистый, на спасение людей из отравленных чарами Локтызо бань, ибо то была свирепая месть за мой отказ колдуну служить ему!
  Закончив рассказ, Агатон улыбнулся бросающей вызов улыбкой и повёл головой, отчего хрустнула шея.
  - Такими были два дня, что я находился в городе, где свиньи и крысы знают о чести больше, чем люди. Насилие, что я учинил, случилось во имя безопасности меня и дорогих мне друзей, злодеи и глупцы атаковали и вредили мне первыми, и не принуждал я их к этому. А значит, кровь пролилась по закону и традиции, и нет стыда в моём сердце. Я задам встречный вопрос, - он оскалился, лицом став серьёзным и хищным - У вас ли находится моя подруга Росица, бывшая рабыня в изумрудном платье и с серебряным ожерельем на шее, девушка, спасенная мной из бань Локтызо? Коли это правда, я возвращу ей свободу, уничтожив вас или же приняв ваш призыв к пощаде. Коли это ложь, я требую поединка или же раскаяния в равной мере, за всю ту словесную грязь, которую ты, человек с длинным именем и коротким умом, только что вылил на меня и владык Олимпа!

  Агатон ощутил мягкое покалывание в затылке и за ушами, как от болезненного волнения, не дающего вполне здоровым людям ощутить себя уверенными перед толпой на форуме во время важного выступления. Хозяин узла некоторое время молчал, не оглядываясь, не встречаясь глазами с другими, не склоняя голову вправо-влево или чтобы взглянуть под ноги. Он как будто застыл после взгляда горгоны, даже не моргая. За это время Коринфянин заметил, что человек в чёрном по-обыкновению пропал, пока грек не заострял на нём внимание.

  – Что же, ты избавил меня от необходимости силой вырывать из тебя те сведения, – провозгласил мужчина в центре после затянувшегося обдумывания. Он выпрямился, приподнял руки ладонями вверх, и заговорил с нарочито суровым взглядом и выражением лица: – Варвар, имя которому дикость и жестокость, внемли же! Ибрагим поступил бесчестно и позорно, недостойно нашего слуги, а потому склонны мы снять с тебя обвинение в разорении поместья, ибо ненавистным поступкам справедливо преподнести заслуженную ненависть, но на том необходимо прекратить круг зла. Но другой твой поступок требует возмездия! Помог ты разбойникам и наёмникам подлых хазар предать разрушению бани верного Шавачи, выступил против нашего правления и власти, нарушил опору Сети! И теперь спрашиваю я, желаешь ли ты остаться в городе сём без стеснения? Желаешь ли мирной жизни спутникам твоим и найти женщину твою? Мы дадим такому человеку как ты остаться здесь на суровое время, если преклонишься и принесёшь клятву службы! Иначе же, будь по твоему, дикая степь – место для дикого человека! Забирай скарб и людей, и уходи вон из Итиля! Росица твоя и перс твой и иные рабыни у нас, желаешь уйти, мы отдадим их. Если же воспротивишься, то все они погибнут, как и ты, коли изберёшь гибель. Выбирай же!

  Тревога за близких ему людей остановила коринфянина от того, чтобы выпустить заколдованную стрелу.
  А молчащая метка фурии Алекто окутала его мысли замешательством. Коли перед ним были истинные хозяева негодяя Локтызо, который, надо думать, принёс им клятву верности, отчего же Возмездие не послало Агатону знак?
  Может ли быть так, что дочь Эреба и Нюкты жаждала крови одного только чащобного колдуна и его собственных прихвостней, но никак не властвовавших над ним злодеев?
  - В этом городе остаётся моя подруга, Мауриса Эфесская. Не уйду я без неё, равно и без Росицы, Эскандара и других освобождённых мною девушек, - бахвальство пропало с лица Агатона, уступив место холодной решимости - О, внемли мне, Захир, круг зла превратится в спираль, если продолжатся твои угрозы и брань, а раскаяние твоё не будет озвучено. Возврати мне всех, кто мне дорог, и я покину Итиль.

  Когда Коринфянин задумался об Алекто, шрам на груди вдруг зажгло, будто кто-то резко поднёс горящий факел слишком близко к коже, подпаливая волоски, но это чувство не продлилось долго. Очень быстро оно сошло на нет, и уже через пять вдохов чарующего аромата дворца от него не осталось и следа.

  Выслушав требование Агатона, мужчина вперил острый как у орла взгляд в глаза Коринфянина. Всего на долю мгновения, но грек ощутил как нечто охватывает его подсознание будто двумя заботливыми ладонями, могущими в любой момент сжаться в тиски. В затылке опять началось лёгкое покалывание и мягкое шевеление в волосяных луковицах.

  – Я понял. Твой слуга и женщины будут ожидать тебя за той дверью, – хозяин Узла отвёл взгляд и поднял руку, чтобы указать на дверь, откуда недавно вошёл в зал коленопреклонный копьеносец: – Ступай же.

  - Это знакомство не было для меня приятным, Захир.
  Планы и страсти, которые могли бурлить в разуме Агатона, стали бесцветными, туго запакованными волей в незримый ларец. В этот час громкая мысль была ни к чему.
  Но олимпийцы, наблюдая за своим Орудием, знали - они ещё будут ублажены зрелищем.
  Коринфянин вернул стрелу в колчан и повесил лук на плечо, чтобы затем отправиться к выходу.
  Как же он скучал по своим друзьям...

  Бородатый хозяин сего здания не ответил. В тот же момент, как только Агатон прошёл мимо, мужчина утратил всякое внимание к окружению, застывав как статуя. Когда грек дошёл до двери позади уже никого не было, ни статуи, ни человека, ни даже миража в свете из окон. Впрочем, Коринфянина не оставили наедине с собой, справа и слева от прохода всё ещё скучающе наблюдали за ним: копейщик, вдыхающий как и воин Олимпа, местный воздух, и его соперник-союзник в чёрном одеянии, из под которого скромно торчала рукоять скимитара, вызывающе поигрывающий слишком женственными пальцами серебряным дирхемом. При взгляде на них что-то шевельнулось в груди Чемпиона, будто под кожей проползла змея или черви задёргались в открытой чёрной ране. Краткое ощущение, полное нечеловеческой воли, скрытой в шраме от яда Алекто.

  Дверь скрипнула под напором могучей руки потомка Эола, раздался треск, тихий звон на краю сознания. Активация вложенного в портал заклинания ударила по органам чувств грека, мигом оглушая его восприятие. Боль пронзила грудь героя, напоминая об долге перед Эриниями, когда хватка силы источника и опутывающих его сетью заклятий Итильских чародеев, спала с разума и тела Агатона. Вой и несвязные женские крики, полные злобы и ненависти, окутали мысли Коринфянина, когда чёрный зев прохода затягивал его в пропасть. Миг, погасивший сознание... и пустота.